Объяснение с князем Святославом было неожиданно бурным. Он обрушился на няньку и ее старческие глупости: она‑де надоедала ему, говорила, что хотят подложить ему отравленную еду. Умоляла его непременно бросать в огонь по кусочку всего, что он ест. Но особенно взбесило Святослава то, что вечером, когда к нему пришла супруга его Марина, очень оживленная и веселая, и они сидели за трапезой вдвоем, а он, шутя, бросил что‑то в огонь, чтобы ее удивить, не помнит точно, что именно, кажется, кусок какой‑то рыбы, то в очаге заклубился дым, разноцветный, как павлиньи перья, раздался непонятный треск или вой, или чуть ли не гогот, и из соседней горницы выскочил лебедь с такими песнями трубными, которые он отродясь не слыхивал…

— Это нянька подсунула мне лебедя! Мне, киевскому князю! — кричал Святослав. — Я и не знал, что лебеди чувствуют яды и их для этого держат в домах… Но и знать этого не хочу!

«Да, — подумала княгиня Ольга про няньку с Гелоной, — вербеной они не обошлись… Марина прибежала ко мне, потому что нянька поняла, что еда у Святослава была отравленная… Она постаралась опередить ее, и успешно…»

Она молча слушала сына, не произнося ни слова. Такие же вспышки гнева были и у отца, князя Игоря.

Князь Олег никогда не выходил из себя и как‑то сказал: «Тот, кто в гневе, тот почти слеп…»

Наконец князь Святослав успокоился, улыбнулся и поцеловал ее в щеку. Она засмеялась:

— Советов тебе давать я не рискую!

— Я люблю ваши советы, мамо, но только тогда, когда я их спрашиваю. — Святослав был все еще резок, и у нее застучало сердце…

— Не княжеский двор, а сборище каких‑то бабок, гадалок, скифок… Где это видано, чтобы в княжеской спальне лебеди выскакивали с криком. — Князь Святослав захохотал, но смех этот не был веселым.

— А тебе было бы по нраву, если бы вместо лебедя выскочил с криком ворон? — спросила сына княгиня, найдя силы улыбнуться. У скифов в царских покоях держали лебедей и воронов, которые способны почуять отраву, брошенную в огонь. А если бы при этом был павлин, то он бы радовался…

— О! Мамо, вы можете на скифский лад все это устроить у нас в Киеве, — сказал Святослав.

Княгиня Ольга промолчала. Святослав прошелся быстрыми и резкими шагами по ковру. Он тоже молчал, и она увидела, как морщинка перерезала ему лоб.

Защемило грудь, но нельзя было произнести вслух то, что было самым важным и что знали они оба: да, Марина пыталась отравить мужа…

Святослав опять пробежал до стены и повернул обратно, подошел к матери:

— Я отослал Марину из Киева…

Княгиня знала об этом. Она уже пережила бурное прощание с невесткой, когда та ворвалась к ней ночью проститься, плакала и просила позаботиться о сыновьях, зная, что и просить об этом нечего — бабка заботилась о них лучше матери.

Марина душой учуяла, что княгиня ее простила.

Гордая голова невестки склонилась перед ней. Они обнялись.

— Сердце Святослава отходчиво, он тебя скоро вернет, не горюй! — сказала ей Ольга.

Слезы стояли, не пролившись, в глазах Марины, и она тихо произнесла:

— Нет, мне уже не вернуться…

— Не говори так, Марина, все может вернуться, — сказала шепотом княгиня Ольга.

Та подняла голову:

— Нет, это уже безвозвратно, я… я… Святослав отправляет меня за Чернигов на озеро Старуха — не то, что сразу за ним, а на второе озеро Старуха, недалеко от места, где в Десну впадает Снов. На озерах стоят святилища Макоши, перед ее главным Святилищем — в Макошино… На озерах Старуха живут старые ее волховы… Святослав отправляет меня туда, откуда уже не будет выхода… в молодость…

-— Ты бы хотела отправиться на озеро Хотинь к богине Ладе? Это чуть подальше по Десне, — горько пошутила княгиня Ольга.

Но Марина, чтобы не зарыдать, ничего ей не ответила, только порывисто обняла княгиню.

— Ни о чем не тревожься, а я тебя не оставлю, — сказала та.

Княгиня Ольга сдернула с постели соболевую свою накидку, сложила ее мгновенно и сунула Марине в руки.

— Там может быть холодно, а это тебя всегда согреет…

И они поцеловались.

Слова сына вернули Ольгу к действительности.

— Я знаю, что вы, мамо, как христианка, простили Марину… Я знаю о вашем прощанье… — продолжал Святослав.

— Марина — мать твоих детей… — сказала княгиня Ольга.

Оба молчали долго. Наконец княгиня Ольга спросила:

— А Малушу ты оставляешь здесь?

— Да, Малушу я оставляю здесь… в Киеве… при себе… и при вас, мамо… Я бы просил вас переговорить с этим сумасшедшим… звездочетом…

— С Анозой? — спросила княгиня Ольга.

Ну да, с этим безумным, что ночью бегал и кричал по двору: «Над Киевом встала новая звезда, здесь во дворце родится великий светлый князь и царь…» Всех переполошил, перепугал, Марину ополоумил…

Княгиня Ольга засмеялась:

— Так ты Малушу оставляешь здесь, чтобы сбылось предсказание мага?

— Мамо, ваша догадливость меня пугает, — неожиданно покраснел князь Святослав. — Конечно, я хочу, чтобы мой сын был великим и светлым князем, да еще царем… Правда, у нас на Руси только князья, но я завоюю Византийское царство, и он будет царем Византии и Руси…

— Ах, мой сын, и когда ты только оставишь свои походы? Киеву нужна мужская рука… Я бы хотела наконец передать тебе княжество;.. Оно требует многих трудов…

— Но Киевом и княжеством правит совсем не слабая женская рука… Вы так распорядительны, управляетесь со всеми, что иногда я думаю: я бы за всем не поспел…

— Ах ты, хитрец, мой сын!.. Ты хочешь своей похвалой смягчить мне огорчения… Не удается… Я не перестаю волноваться о судьбе Малуши… и Марины тоже…

Княгиня Ольга знала суровый закон общения: если хочешь, чтобы сила была на твоей стороне, не Привноси в беседу лишнего знания. Из‑за него на смену дружелюбию может прийти разлад, будет задето самолюбие или гордость твоего собеседника, которого может рассердить то, что знают о нем то, что он пытался утаить или скрыть. Божественное установление богини Лады — мир — сразу исчезнет, если даже внешне ничего плохого не произойдет. Недовольство словно дурная вода уйдет вглубь и может застояться болотцем, а там уж заведутся потом и все твари негодные…

Редко кого можно предупредить об опасности…

Не понимающий да не поймет. А пока растолкуешь — и время пройдет, и все совершится, чего хотел бы миновать…

Князь Святослав ничего не сказал о болгарке, и княгиня Ольга решила тоже не упоминать о ней: придет минута — скажет.

— О чем же мне нужно поговорить с предсказателем? — только и спросила княгиня Ольга. Ей хотелось выказать сыну свою покорность и тем смягчить его, встревоженного, напряженного и расстроенного. Видимо, нелегко далось ему решение об отправке Марины[221] на озеро Старуха за Чернигов…

Может быть, было неприятно и известие о добром прощании матери со своей невесткой.

Святослав недовольно поморщился:

— Он пришел ко мне просить разрешения отправиться с караваном купцов в Биармию… Ты же знаешь, как это далеко — за Волжской Болгарией… Да и купцов туда прямо не пропустят… Там тройные заставы и передают товары из рук в руки… Звездочет же ищет какую‑то гору и хочет туда непременно проникнуть… Не знаю, что делать со стариком, — сказал Святослав задумчиво. — Мало мне одного Порсенны…

— Я очень тревожусь о Порсенне, — сказала княгиня Ольга, — он уехал в нездоровье и предчувствиях…

Князь Святослав посмотрел на мать пытливо. «Как он, однако, переменился, совсем его настроение поменялось», — невольно подумалось княгине Ольге. Однако она и виду не подала, что Порсенна что‑нибудь ей поведал.