Княгиня Ольга уже не знала, как ей остановить старика, он был неукротим.

— Только этруски знали и вы понимаете, что зеркало — это путь на тот свет. Ведь запрещено же у вас подносить зеркало к ребенку, пока он мал — иначе не вырастет. А роженице тоже нельзя смотреться в него — иначе может умереть… Вот теперь ты поняла, княгиня, как важно мне было у вас тут прожить годы… чтобы все увидеть… понять нашу связь… Наше родство меня все больше поражает, княгиня… Вот даже твой рассказ, как ты девочкой была берегиней…

— Неужели и у этрусков берегини? — засмеялась княгиня Ольга. — Не пугай меня!

Порсенна уже устал. Волосы на затылке были мокры от пота. Влажными были и ладони, и он беспрестанно потирал руки. Он отрезал кусочек осетра, но забыл положить его в рот.

— Это древний–предревний обряд. Вы переплывали воду подобно лебедям, а лебеди уносили Аполлона в страну Гипербореев… Наш Аплу прилетал к вам на Черниговскую землю… А вы ничего не помните… Берегини — это как наши крылатые богини, вечно наливающие воду — или несущие воду, или выливающие воду. Крылатые лебеди, любимые этрусками, крылатые богини с вечной водой… А наш бог Усил всегда плывет в челне! Не правда ли, Усил звучит почти по–русски? Наши демоны имели головы петухов, а у тебя до сих нор стоит двор для священных кур… И даже ты, княгиня, не тронешь их — иначе в Киеве будет бунт…

— Все войско моего сына и большинство горожан верят» своих древних богов, Порсенна, и ты это знаешь, — сказала княгиня Ольга холодно.

— Знаю, знаю, княгиня, — горячо отозвался старик, — я ведь не о том… Чем больше и крепче будут верить в богов своих предков, тем сильнее станет твое княжество… я об этрусках… Волки указывают путь в подземное царство. А имя Хорса вашего — это ведь наш этрусский бог смерти Харун… И ведь образом вашего Хорса часто служит волк. Ты же знаешь это… Но я надеюсь, княгиня, что вам, русам и россам, предстоит долгая жизнь потому что о смерти вы думаете мало, а мы, этруски, будто предчувствуя свое будущее, только и думали что о смерти… Путешествовали в это загробное царство постоянно, а вы любите жизнь, радость, Радогост у вас… Все гробницы этрусков обращены на восток, откуда они пришли, на западе для нас — мир зла… А слово «волки» — по–этрусски — вольчи… Пан был самым древним богом этрусков, а от них уже перешел к грекам… Даже богиня Аега — ваша Баба–яга — наша этрусская… древняя… И алтарь нашему Аплу–Аполлону ставили колонной с острием наверху, и называлась она алтарем Агийеусом… Впрочем, прости, прости, княгиня… Иногда, когда я хожу по Киеву, мне кажется, что меня может разорвать от тех мыслей и чувств, что меня обуревают… И оттого что мне некому все рассказать… Вот поэтому я и обрушиваю все на тебя… Копится в тебе, копится, а потом — вдруг прорывается… Как водой сметает все… И я не могу уже остановиться… Ведь ваша самая древняя вера — еще древнее Перуна и Велеса — еще когда вы только пришли на эту землю — а это было давно… Когда ваши жрицы назвали себя русалками — жрецами религии русов, когда главными богами у вас были Даждьбог, Троян и Дева–Обида. А у нее‑то за плечами крылья колыхались лебединые. Это ведь потом римляне у этрусков переняли богов делить на троицы и двоицы, у греков этого не было. Так, свалка. Да, княгинюшка, недавно я вспомнил, что по–этрусски «сваль» означает «жить», а у вас свальными звали игрища… знаешь, про что я говорю. Да скажу тебе, что и у христианских ангелов — крылья‑то тоже лебединые…

Княгиня Ольга уже очень устала, но она только покачала головой:

— Ах, Порсенна, Порсенна! Как мне жаль, что все твои мысли обращены лишь в прошлое… да еще такое далекое… а мне так нужно с тобой посоветоваться… Приходи ко мне завтра с утра. Только обещай, что не будешь говорить со мной об этрусских и римских и наших древних богах… У нас дел полно».

Как учуял за дверью Акила, что разговор уже окончен… Он неслышно вошел…

Порсенна поцеловал руку княгини, и опять у нее сжалось сердце.

Княгиня Ольга не раз впоследствии вспоминала тот вечер в гостях у древлянского князя Мала. Тогда ей совсем не казалось важным, какое княжество древнее — Древлянское или Киевское. Какие готы, где жили, как их звали, куда они ушли. Воевали ли древляне в войске Аттилы, и как он умер… Кто победил Аттилу, и что помнят древлянские жрецы.

С той поры и князь Мал приезжал в Киев, и княгиня Ольга с князем Игорем бывали и в святилищах — знаменитейших! — древлянских, и в Искоростене, и других градах… Но тот дым костров Красных горок, вероятно, будет помнить всегда.

Иногда бывают мгновения женской жизни, когда всего важнее полнота, ощущение возможности счастья, дороже, чем оно само, всегда недостижимое. Тогда вдруг что‑то почудилось в воздухе ли, в доносившихся песнях хороводов, светящихся огнях костров, в просторе, открывшемся с крепостной стены, — как будто ты приподнимаешься над собственной жизнью. А что случилось? Да ничего… Стрижи пролетели…

Князь Игорь был суров. Она знала его любовь к себе и знала свое чувство к нему. Но мужское восхищение трогало ее. И восхищение князя Мала было столь неподдельным и вместе с тем сдержанным, что оно чем‑то задело ее.

Князь Игорь был ревнив. Он даже ревновал к ней князя Олега, который искренне ее полюбил. Только теперь княгиня Ольга и стала понимать, что князь Олег своим особым даром распознавания людей увидел в ней то, что другие не понимали, о чем никто не догадывался. Он угадал в ней будущую правительницу — дар, редкий в женщине.

Князь Игорь этим был удивлен и даже не очень обрадован, он любил Ольгу, но не видел в ней того, что прозевал князь Олег. Все это вызывало в княжеской семье ревнивые переглядывания, потому что на большее никто не осмеливался — князя Олега все боялись.

Князю Игорю даже как будто не хотелось, чтобы Ольга занималась чем‑либо, кроме семейных обязанностей и княжеских, ведь все женщины находились в ее ведении и подчинении — от княгинь и боярынь до простых холопок и смердок… Забот у нее хватало, и княгиня Ольга радовалась всякий раз, когда удавалось выехать с князем Игорем за пределы Киева…

…Как тогда — видимо, уже после Красной горки — князь Игорь отправился вместе с ней к святилищу Ярилы на реке Ярынь в Древлянском княжестве.

Озабоченный военным союзом, князь Игорь старался показать всем древлянам, что боги у них одни, старые, славянские, единые для всех, еще с той поры, как шли с Дуная…

Да и сербские славяне, что на Балканах остались, также поклонялись Яриле, как и другим богам… Боги одни — значит, и душа одна, значит, и семья единая…

На реке Ярыни стояло огромное святилище, куда приходили на поклонение со всех земель. Ярила — бог плодородия, всего живого, чем ярится земля, родящей силы ее, плодоносящей ярости. Ярила же и бог молодых, недавно рожденных. Поэтому четвертый день четвертого месяца весны (новый год начинался с травеня[154]) толпы молодых из всех земель и княжеств русских устремлялись на поклонение к Яриле. В его святилище стояли белые кони, как у Световида, и сам он, одетый в белоснежную льняную рубаху, украшенный ржаными колосьями и венками полевых цветов, смотрелся добрым русским молодцом, с невероятной силищей. Все зависит от расположения Ярилы к людям — и урожай посеянного, и приплод скота, и умножение семьи. Рассердится Ярила — не взойдут посевы, высохнут дубравы и травы, падут стада без всякого приплода и люди останутся без детей… Могуч, могуч Ярила, все люди и вся жизнь их — в его власти. Захочет он, чтобы уродило поле пшеницу, рожь ли, ячмень, овес — и Стрибог не сумеет развеять зерен, и Даждьбог не сожжет леса… Отовсюду пробьется своей силой Ярила, все одолеет… Молодая сила, молодая ярость каждый год заставляет траву покрыть зеленью все поля, луга, леса, выбросит на ветках листву, выгонит из посеянных в землю зерен колосья, чудом достанет из‑под земли неизвестно откуда явившиеся грибы, только Ярила и может их вызвать — без веток, без листьев, а растут…