Волосы их были заплетены в мелкие косички и спускались на затылок, как колосья маиса; толстые круглые браслеты из меди украшали руки; у одного из дикарей в ноздри было продето огромное костяное кольцо, как-то странно окружавшее рот; у другого небольшая кость, продетая в ноздри, уродливо выворачивала их. Плечи и грудь были все в голубоватых и красных рубцах — следах давнишних татуировок.

Вооружение их состояло из копья два метра длиной с бамбуковым наконечником, рукоятка которого была украшена огромной кистью, сделанной из перьев казуара, а так же лука из каштанового дерева с тетивой из индийского тростника. Стрелы, совершенно прямые, тонкие, около одного метра пятидесяти сантиметров в длину, были выточены из бамбука с наконечником из кости, от которой отходило во все стороны множество мелких косточек. Это оружие, если верить самым надежным источникам, страшно только внешне, так как папуасы весьма неискусные стрелки.

Оглядев с ног до головы троих друзей и, видимо, совершенно удовлетворившись увиденным, они скорчили жалобную гримасу и похлопали себя по животу, желая показать этим характерным жестом, что голодны.

Парижанин, сразу же понявший эту выразительную пантомиму, не замедлил ответить им:

— Вы явились к нам как раз к обеду. Вчера мы затруднились бы пригласить вас закусить; сегодня совсем другое дело: кладовая наша полна… Но лишние разговоры ни к чему, вот чем мы попотчуем вас…

И Фрике протянул дикарям целый сверток саго, остатки кенгуру и огромный кусок запеченного кочана саговой пальмы.

Невозможно описать восхищение, отразившееся на физиономиях дикарей при виде этого изобилия. Широкая улыбка пробежала по их мясистым губам, приоткрыв два ряда белых зубов. Не теряя времени, два рта или, скорее, две пасти широко раскрылись, улыбка исчезла, и они принялись уничтожать все предложенное им с поспешностью, указывающей на невероятную крепость их челюстей. Трапеза продолжалась с четверть часа, в течение которых только и слышно было, что скрип зубов, сопровождаемый беспрестанным морганием глаз, гримасами, кривлянием; ел не один рот, но вместе с ним и все существо дикаря. Наконец эта мимическая гимнастика закончилась, дикари наелись до отвала и довольным голосом протянули: «Ох!»

Затем они обменялись несколькими словами на неизвестном языке, к неудовольствию Фрике, которому очень хотелось потолковать с ними.

Но вдруг, к его великой радости, Виктор, спрятавшийся в кусты при виде отвратительного обжорства, превозмог свой страх, приблизился к дикарям и ответил им.

— Скажи, пожалуйста, разве ты говоришь по-папуасски? — спросил удивленный парижанин.

— Нет, Флике. Дикали говолят по-малайски! А я понимаю этот язык.

— По-малайски? Они говорят по-малайски? Но это значит, что невдалеке есть какое-нибудь хоть немного цивилизованное место. О, это может резко изменить наши планы.

Радость эта была, увы, непродолжительна. Вот что передал ему Виктор, переводчик очень усердный, собственная речь которого, однако, требовала по временам разъяснений.

Эти два дикаря были из племени каронов. [17]Покинули они родину давно, очень давно. Когда они отправлялись в путь, их было много, но войско было уничтожено могущественным неприятелем, жестоко преследовавшим их. Все их товарищи были съедены; они остались вдвоем, блуждая с места на место, как проклятые.

О присутствии негритосов в Новой Гвинее только догадывались. Догадки эти подтвердились в 1876 году благодаря одному из самых знаменитых французских исследователей Ахиллу Раффрею.

— А мне кажется, — ответил Фрике, выслушав переводчика, пересказавшего ему слова туземцев, — что одного беглого взгляда на их физиономии вполне достаточно, чтобы выдать им без предварительного экзамена диплом антропофагов. Спроси-ка у них, едят ли они человеческое мясо.

Этот вопрос заставил дикарей громко расхохотаться. Их отвратительные зверские физиономии загорелись желанием отведать лакомого блюда, и они поспешили ответить утвердительно, как будто каннибализм был самой естественной вещью на свете.

— А много ли съели они людей?

Один из них скромно вытянул обе руки, показывая, что он участвовал в десяти таких обедах. Другой показал сначала обе ноги, потом и руки.

— Согласно арифметике, выйдет двадцать. Это славно. Странный способ оценивать социальные отношения и народонаселение страны.

Виктор после длинного разговора, сопровождаемого выразительной пантомимой, продолжил перевод занимательной беседы, из которого Фрике уразумел, что кароны решительно не позволяют себе бросаться на первого встречного. Они пожирают лишь трупы врагов, убитых на поле сражения.

— Тонкое различие, нечего сказать. А все же, кто знает: может быть, самым существенным мотивом этого чудовищного зверства служит постоянный голод.

— А саго? — внушительно перебил Пьер де Галь. — Им лень нагнуться и взять… Им лень приняться за эту работу, хотя за десять дней можно сделать запас на весь год.

— Я не думаю оправдывать, но…

Пронзительный свист прервал речь парижанина, и длинная стрела вонзилась в ствол пальмы как раз над головой карона.

Бедный дикарь задрожал от страха и упал на землю.

Пьер и Фрике схватились за ружья и встали в оборонительную позицию.

— Ну, — пробурчал парижанин. — Все было спокойно в течение нескольких часов. А теперь снова готовится резня.

Дикий вопль раздался в огромном лесу. Ветки гигантских деревьев гнулись во все стороны.

Нашествие папуасов. — Пьер де Галь и Фрике приняты за антропофагов. — Вождь дикарей Узинак. — Ресурсы парижанина. — Инструментальный концерт. — Страсть папуасов к музыке. — Уроженцы Новой Гвинеи не нуждаются в продолжительном сне. — Шедевр морского строительного искусства туземцев. — Невольничество в Папуазии. — Горцы и береговые жители. — Различие в темпераменте и привычках. — Деревенька, выросшая на озере. — Вход в дом, висящий в воздухе. — Дома с решетчатым полом. — Опасность поскользнуться. — Хождение по узкому коридору требует большого искусства.

Дюжина папуасов, вооруженных луками и стрелами, выскочила из леса и мгновенно окружила двух каронов, физиономии которых выражали смертельный ужас. Европейцы, верные своей привычке никогда не нападать первыми, как люди мирные и уверенные в своей силе и храбрости, не двигались с места. Дикари, рассчитывавшие, что будут иметь дело с одними каронами, при виде белых на миг смутились. Казалось, их поразило присутствие европейцев в таком месте и в таком обществе.

Папуасы посовещались между собой, активно при этом жестикулируя. Заметив полное спокойствие парижанина и бретонского моряка и их готовность каждую минуту отразить нападение, а также оценив наличие двух ружей, назначение которых, по-видимому, им было хорошо известно, дикари обратили свой гнев против жалких обезьян-негритосов, сделавшихся от ужаса пепельно-серого цвета. Подобно дикому зверю, попавшемуся в западню, эти двое не пробовали и защищаться; страх парализовал и приковал их к месту.

Не обращая внимания на присутствие белых, папуасы столпились вокруг каронов, наклонили их назад, схватив за волосы, и замахнулись над головами несчастных «реда» — саблей, без которой ни один папуас никогда и никуда не выходит и которая служит ему для самых разнообразных целей. Они намеревались отрубить каронам головы, но на выручку последним кинулись Фрике и Пьер. Старый моряк, как всегда методично, с размаху сшиб с ног одного папуаса и схватил на лету за руку, державшую саблю; Фрике ловким ударом ноги уложил на спину другого.