— Он ведь не знает, что ты здесь?

— Он ушел в офис сразу же после тебя, — покачала она головой. — Отец разбил мое сердце, но ему все равно. Для него, как всегда, важнее бизнес.

— Как насчет чашечки чая? — спросил Майк, проводив Стефани к софе и протянув ей свой носовой платок. — Может, чай немного успокоит твои нервы?

— Да, спасибо, — кивнула она в ответ.

Пока Майк возился на кухне, Стефани вытерла глаза носовым платком Майка и окинула взглядом опрятную, уютную гостиную.

Легко было представить, как Майк рос здесь, в этом простом, но очаровательном маленьком домике с уютными диванами и креслами, обитыми тканью в зелено-белую клетку, с полированными темными сосновыми столами и призами Майка за баскетбольные игры, расставленными над кирпичным камином. Через стеклянную дверь Стефани видела во дворе сборную жаровню для шашлыков, садовый столик с четырьмя скамейками, а дальше, на траве, старый гимнастический тренажер.

— Тебе повезло, — произнесла Стефани, когда Майк вернулся в комнату с чайным подносом.

— С чем? — уточнил юноша, поставив поднос на кофейный столик и протянув Стефани одну из кружек.

— С этим. — Она широким жестом обвела комнату, — с теплотой и любовью, которые окружали тебя, с воспоминаниями. — Она взглянула на кружку в своей руке. — Мой отец ненавидит меня.

Слова Стефани прозвучали с такой уверенностью, что Майка пронзила внезапная острая боль. Она была слишком молода, чтобы так разочароваться в жизни.

— «Ненавидеть» очень сильное слово, — ласково сказал Майк. — Скорее всего он просто не умеет любить.

— Он знает, что такое любовь, — покачала головой девушка. — Когда-то он любил мою маму. По-своему. — Она замолчала. Дрожь пробежала по ее телу при воспоминании о страшных скандалах, криках среди ночи, хлопанье дверей. — Но после ее смерти его любовь превратилась в ненависть, и эту ненависть он перенес на меня. — По лицу Стефани покатились слезы, но на этот раз она даже не пыталась остановить их. — Сначала я не понимала, за что он так ненавидит меня. Ведь я была такой маленькой и такой одинокой, когда умерла моя мама. Я вообще не понимала, что происходит. Отец всегда держался со мной на расстоянии, даже когда мама была жива. Я и не сразу заметила, как изменилось его отношение ко мне.

— Он, наверное, переживал.

— Я тоже так думала. — От грустной улыбки Стефани сердце Майка разрывалось на части. — Я кинулась к нему в надежде, что горе объединит нас. Но в его сердце не было сострадания. Только ненависть.

— Почему он к тебе так относится?

— Потому что я выгляжу точно, как моя мама, — Стефани добавила в свою чашку немного молока. — И постоянно напоминаю отцу о ней, о ее предательстве.

Майк промолчал. Несколько лет назад он слышал сплетни о красивой актрисе, о том, какое впечатление она производила на каждого встречного мужчину, и о вспышках ревности Фаррела, которые он не скрывал даже на людях.

— Но на самом деле это не было предательством, — продолжала защищать свою мать Стефани. — Она просто больше не могла выносить его деспотизм и влюбилась в другого, более мягкого мужчину.

— Ты знала все это? Ведь ты была совсем ребенком?

— Понимаешь, я слышала разговоры слуг, — кивнула с некоторой гордостью Стефани. — А маленькие девочки, особенно одинокие, любят подслушивать.

Мысль о том, что ей пришлось пережить в детстве, чего она была лишена, вызвала боль у Майка.

— Мне жаль, Стефани. — Он поставил свою кружку на стол и взял ее руки в свои. Руки девушки были холодными и все еще дрожали.

— Мне тоже. Я не знала, что такое любовь, за исключением первых шести лет своей жизни, которые я провела с мамой.

— Все изменится, — Майк надеялся, что его слова не похожи на проповедь священника. — Ты добрая, красивая девушка. Ты еще встретишь десятки людей в своей жизни. И многие из них будут любить тебя. И когда это произойдет, тяжелые воспоминания уйдут прочь.

— Но это будет так не скоро, — глаза Стефани все еще блестели от слез.

— Ты не права, — Майк улыбнулся ее детскому нетерпению.

— А что значит любить, Майк? — Она обхватила теплую кружку руками, прежде чем посмотреть на юношу.

— Любить? — Смутившись перед девушкой, Майк долго не отвечал. — Ну… это… много чего.

Стефани наблюдала за ним, отхлебывая чай.

— Ты чувствуешь себя то прекрасно, то одиноко.

— А что еще?

Чтобы занять себя чем-то, Майк положил две ложки сахара в чай и начал размешивать его, забыв, что его кружка уже почти пуста. Как он позволил втянуть себя в этот разговор? Что сам он знал о любви? Его первый роман с девушкой завязался, когда он был на младшем курсе колледжа. Потом ему было не до романов. Он был слишком занят. Казалось, за Джилл Харрис он мог бы приударить летом, но, встретив Стефани у Бергманов, Майк сразу же забыл о Джилл.

— Мне кажется, я не совсем подходящий советчик для молодой девушки.

— Почему же нет? Ты никогда не любил?

— Конечно, что-то похожее… я полагаю, но не уверен, что смогу объяснить…

— Тогда, может, покажешь мне?

Майк чуть не выронил кружку из рук. Вовремя подхватив ее, он взглянул на Стефани. Она была серьезной и смотрела на него с таким выражением лица, которого он не мог понять. Как будто она менялась прямо у него на глазах, превращаясь из игривого подростка, завладевшего его сердцем, в опытную обольстительницу, готовую перейти к решительным действиям.

Прежде чем Майк успел отодвинуться от Стефани на безопасное расстояние, она поставила свою кружку и подсела к нему ближе.

— Покажи мне, что значит быть любимой, Майк.

— Я не могу, — покачал головой юноша.

— Почему?

— Сама знаешь. — Он увидел в ее глазах призывный огонь и попытался взять себя в руки. — Это неправильно. Ты еще слишком молода. А сейчас к тому же находишься в неуравновешенном состоянии.

— Мне почти восемнадцать. И я точно знаю, чего хочу. — Она наклонилась к нему, прильнув к его шее. Через тонкую ткань ее блузки Майк чувствовал, как набухли соски ее груди. Губы Стефани были чуть приоткрыты, и все лицо ее выражало страстное томление. Она еще никогда не была так прекрасна.

— Разве ты не хочешь поцеловать меня, Майк? — ее руки обхватили шею юноши.

Мужчина должен быть каменным, чтобы сопротивляться такому решительному натиску. Заключив девушку в свои объятия, он привлек ее к себе и поцеловал долгим, жадным поцелуем. Стефани закрыла глаза и ответила на его поцелуй с такой слепой страстью, какую испытала впервые вчера вечером в фургоне, с той небольшой разницей, что сегодня Майку не удастся отправить ее домой. Она этого не допустит.

— Стефани, — Майк отстранил ее и взял лицо девушки в свои ладони. Большим пальцем руки он нежно обвел контур ее нижней губы. — Ты сама не ведаешь, что творишь.

— Если ты собираешься просить меня остановиться, то это бесполезно, — девушка взглянула на него из-под бахромы густых черных ресниц. — Я не могу. — Стефани дерзко взяла руку юноши и положила ее себе на грудь. — Ты слышишь, как бьется мое сердце? Чувствуешь, что ты делаешь со мной?

Бешеные удары ее сердца возбуждали Майка больше, чем любое движение Стефани, и были эхом по сравнению с той бурей, которая кипела внутри него. Он поднялся с софы, взял девушку на руки и понес ее в свою комнату. Как хрустальную статуэтку, Майк опустил Стефани на потертое коричневое покрывало и лег рядом.

— Ты уверена? — прошептал он.

— Да, Майк.

Майк медленно раздевал Стефани. Сначала он боялся смотреть на нее, опасаясь, что потеряет контроль над собой, но когда он снял с нее последнюю деталь одежды, ему удалось взять себя в руки.

Темно-розовые соски Стефани набухли от возбуждения, безупречная кожа девушки была гладкой и белоснежной как мрамор. Он провел рукой по ее животу, по ее округлым бедрам — бедрам женщины, а не подростка. Майк был сильно возбужден. Но еще не время. Со Стефани все должно быть по-другому. Прежде всего терпение и такт. И нежность. Это самое меньшее из того, что она заслуживает.