— Найти Лене замену? — голос женщины дрогнул, она покачала головой. — Нет, я не…

— Вы никогда не найдете замену дочери, — оборвал ее Стас. — Вы просто найдете маленького человечка, который будет в вас отчаянно нуждаться, которого вы сможете любить и который будет любить вас. И самое главное — вы сможете воспитать его человеком. Я ни в коем случае не агитирую вас, не говорю, что следует поступить именно так, я просто называю как минимум один выход.

— Ребенок из детского дома… — проговорила она, словно пробуя мысль на вкус. — Ребенок из детского дома… Но мало ли кем могли быть его родители? А если наркоманы, или убийцы…

Стас отступил на шаг, его взгляд стал холодным.

— Это вам решать, что важнее: дать шанс маленькой жизни или же решить, что риск слишком высок. Любовь и правильное воспитание способны изменить даже закоренелого наркомана и бандита, поверьте, я проверил это на себе. Решать вам. Я лишь назвал один из вариантов. Подумайте. Может быть, именно в эту минуту в холодной постели без одеяла и белья плачет девочка, потерявшая недавно родителей и оказавшаяся никому не нужной.

— Откуда вы знаете так много о детских домах?

— Я состою в благотворительной организации, занимающейся помощью одному такому дому, — легенда давно была отрепетирована, и Стас выговорил ее без малейшей запинки — впрочем, легенда уже стала частью реальности. — Простите, мне пора. Если надумаете — адреса детских домов Петербурга можно узнать в городской сети.

Он развернулся и, не оборачиваясь, быстро пошел обратно к зданию крематория. Все что Стас мог, он сделал, дальше решать будет она сама. Жить и быть нужной тому, кто как никто другой в этом нуждается — или сдаться.

Люди всегда должны решать сами, что для них важнее.

— Кирилл должен был стать великолепным хирургом, одним из лучших в городе, а возможно — и в стране. Это огромная потеря для медицины. Я от лица Петербургского центра хирургии приношу соболезнования родным и близким Кирилла.

— Кирилл был прекрасным студентом, он всегда хорошо учился, и я не припомню сейчас юноши более любознательного, инициативного, и в то же время исполнительного, чем он. Это большая потеря для нашего института…

— Кир был прекрасным другом, он никогда не отказывался помочь с учебой, объяснял непонятные моменты, умел поддержать в трудную минуту…

— Кирилл был на редкость добрым и отзывчивым человеком, — твердо сказал Стас, когда очередь дошла до него. — Он помогал группе «Серебряный Ветер» всем, чем только мог, он покупал для детей вещи и присылал волонтеров, он сам, несмотря на свою занятость, участвовал в ремонте спален в детском доме… Дети очень горюют по нему. Смерть Кирилла — огромная потеря для всего человечества, — закончил он под удивленными взглядами присутствовавших.

Да, с первой встречи мнение о Бекасове у Ветровского изменилось кардинально. В тот раз уставший после первого благотворительного вечера и разозленный «проверкой», которую устроил Кирилл, Стас счел веселого пятикурсника эдаким баловнем судьбы, которому все преподнесено на тарелочке с рождения — деньги, влиятельность, успешность, красота, ум… Вторая встреча изменила все — перед Стасом стоял человек, умеющий ставить цели и добиваться их собственным трудом, знающий цену, нет, бесценность доброты и любви, искреннего уважения, сочувствия, способный на бескорыстность и сострадание, и готовый тратить немалую часть времени, средств и сил на такое «бесперспективное» занятие, как благотворительность. Быть может, пройди чуть больше времени, и они смогли бы стать настоящими друзьями, но страшное, безумное в своей нелепости самоубийство перечеркнуло все.

Слишком страшное и слишком нелепое, чтобы в него можно было поверить.

Малый зал казался слишком тесным для собравшихся — проводить Кирилла пришли, кроме его родителей и нескольких близких друзей, некоторые преподаватели ВИПа, два врача из центра хирургии, у которых Бекасов проходил практику, и бесчисленное количество студентов — некоторых Стас знал, они состояли в волонтерской группе под патронажем «Серебряного Ветра», некоторых встречал в коридорах, кого-то видел впервые. Зал не смог вместить единовременно всех желающих и потому студенты заходили по очереди, группами человек по двадцать. Постоянно присутствовали при церемонии прощания только родители, врачи из центра и трое молодых людей, близких друзей Кирилла. Ветровскому бросилось в глаза, что один из них держался чуть особняком от остальных. Это был юноша лет двадцати, с коротко подстриженными темными волосами и глубокими карими глазами, покрасневшими не то от слез, не то от банального недосыпания.

Стас не стал выходить с группой, с которой зашел — он встал чуть в стороне, но так, чтобы ему было видно мертвенно-бледное лицо Кирилла, с которого даже визажисты из похоронной фирмы не смогли убрать страдальческого выражения.

«Кто мог заставить тебя покончить с собой и как?»

Вопрос пришел легко, и не вызвал ни малейшего сомнения в верности построенной формулировки: именно заставил, только кто и как? А главное — зачем? Кому ты помешал, хороший и добрый парень Кирилл Бекасов?

Ветровский тяжело вздохнул, отворачиваясь. Смотреть на мертвое, чуть искаженное предсмертной болью лицо было тяжело.

Отвернулся — и на миг встретился взглядом с холодными глазами цвета чайной розы.

Полноватый мужчина лет сорока стоял у самой стены и с выражением странной задумчивости на привлекательном, располагающем лице медленно оглядывал собравшихся, то и дело возвращаясь к Кириллу. Казалось бы, ничего особенного в мужчине не было, не считая странного оттенка глаз, но Стас на миг почувствовал, как по позвоночнику прокатилась ледяная дрожь подсознательного страха.

В этот момент кто-то тронул его за плечо. Ветровский обернулся — за его спиной стоял тот самый темноволосый молодой человек, что держался чуть поодаль друзей и родителей Бекасова, но с самого начала церемонии не отходил от гроба ни на шаг.

— Вас ведь Станислав зовут? — спросил он.

Юноша кивнул.

— Да. Кажется, мы с вами не знакомы…

— Алексей. Я был… другом Кирилла. Очень близким другом. Он говорил мне о вас, о вашей группе. И я подумал, что именно вы, возможно, сможете мне помочь.

— Почему именно я? — удивился Стас.

— Хотя бы потому, что вы — один из немногих, кто вообще умеет помогать, — по губам Алексея скользнуло подобие улыбки.

— И в чем же вам нужна помощь?

Друг Кирилла нервно огляделся, прикусил губу.

— Здесь слишком много людей, да и, если честно, безумно хочется курить. Вы не против выйти на улицу?

Едва оказавшись за дверьми центрального зала, Алексей сунул в зубы сигарету. Сжал зубами фильтр, едва не перекусив его, и посмотрел в глаза собеседнику. Его взгляд был полон тоски и боли, а еще — решимости.

— Стас, вы верите, что Кирилл мог покончить с собой? — тихо спросил он.

Ветровский несколько секунд помолчал, а потом медленно помотал головой.

— Нет. Кирилл — не мог. Он был… не из той породы.

— Я знаю. Я знаю… знал Кирилла ближе, чем можно представить, наверное, я знал его лучше, чем кто-либо еще. Но увы, я знал недостаточно, — он достал зажигалку, прикурил — Стас заметил, что пальцы Алексея подрагивали. — За два часа до своей смерти он отправил мне письмо. Обыкновенное бумажное письмо, в простом белом конверте без надписей. Он просто бросил его в почтовый ящик в моей парадной. И теперь я могу с абсолютной уверенностью утверждать, что Кирилла убили.

Они ни в кого не верят И никогда не плачут…

Есть ли у человека душа? А если есть — то что она такое, зачем нужна? Нести бремя прегрешений после смерти, или скитаться бесчисленной чередой перерождений, или раствориться, уйти в небытие, когда прекратит свое существование бренное тело? А может, душа уходит в тот миг, когда тело покидает разум, и лежащий в состоянии овоща паралитик уже лишен этой загадочной субстанции, по некоторым версиям отличающей людей от животных? Впрочем, иные версии предполагают наличие души и у зверей, а то и у растений — мало ли, кем был «в прошлой жизни» чахлый парковый клен, какие преступления совершал в бытность свою человеком, за что переродился даже не собакой, или на худой конец, мышкой — а деревом? Если же душа есть частица Бога, то откуда же Он берет все новые и новые души, и куда расширяет территорию рая и ада? Ведь за два тысячелетия их официального существования и кущи, и геенна должны были бы переполниться. Еще можно допустить, что душа есть часть не Бога, а некоего Великого Разума, Волей своей создавшего галактики и вселенные, и давшего любимым из своих созданий нечто большее, чем просто способность мыслить… правда, кто сказал, что именно человеки оказались лучшим, что у этого разума получилось?