Ясным майским утром из здания Петербуржского международного аэропорта «Меридиан-1» вышел юноша лет семнадцати. Он шел, размахивая дорожной сумкой на длинном ремне, улыбался встречным прохожим, хмурым и спешащим, и, казалось, его не совершенно не тревожило то, что в ответ он не получил ни единой улыбки — только несколько заинтересованных взглядов от молоденьких девушек. Впрочем, как раз в этих взглядах не было ничего удивительного — юноша был хорошо одет и очень красив. Жгуче-черные вьющиеся волосы спадали до плеч, обрамляя аристократическое лицо, смуглая кожа, покрытая бронзовым средиземноморским загаром, даже на взгляд казалась мягкой, каре-зеленые глаза смотрели с вызовом, но не враждебно. Светло-серый пиджак небрежно, но элегантно наброшен на плечи поверх шелковой рубашки, верхние пуговицы которой расстегнуты — не по неряшливости, а потому, что юноше просто так захотелось. Не было никакого сомнения в том, что если бы ему потребовалось — он за несколько секунд принял бы вид строгий и официальный. Вот только ему не требовалось. Не обращая внимания на призывные улыбки девушек и еще более призывные, но куда более навязчивые выкрики таксистов, юноша проследовал к метростанции. С интересом оглядываясь вокруг, приобрел проездной на двадцать поездок, вошел в поезд, но садиться не стал — встал у двери, разглядывая расстилавшийся вокруг город. Любой внимательный наблюдатель принял бы брюнета за испанского туриста, решившего посмотреть Петербург «дикарем», а не основываясь на мнении туристической компании, решающей, что приезжему интересно, а что — нет. Однако такого наблюдателя сильно удивил бы выбор станции, на которой сошел предполагаемый турист — возле Ушаковского моста не было ни более-менее приличных и известных отелей, ни каких-либо интересных увеселительных заведений. Тем временем испанец, весело насвистывая, сбежал вниз по лестнице, проигнорировав битком набитый лифт, и быстро зашагал по набережной вдоль Приморского проспекта. Под ноги он не смотрел, во все глаза разглядывая окружающие дома, и через несколько минут едва не упал, неудачно запнувшись о пустую банку из-под пива. Юноша остановился, с удивлением посмотрел на предмет, чуть не ставший причиной падения, а потом сделал то, что повергло в состояние крайнего изумления всех, кто стал свидетелем его поступка: он наклонился, подобрал банку, вернулся метров на пятьдесят назад, и бросил мусор в автоматическую урну. Потом улыбнулся какой-то мысли, и продолжил свой путь. Спустя сорок минут юный испанец шел обратно к метростанции. Теперь он уже не улыбался, на красивом лице читалась сосредоточенность, а ярко очерченные губы были чуть поджаты. Он прокручивал в голове недавний разговор, и все никак не мог понять, какие еще неприятные новости может сулить полученная информация. — Здравствуйте, я ищу Вениамина Андреевича Ветровского, он жил здесь около двух лет назад, — сказал испанец в динамик видеофона. По-русски он говорил с едва различимым акцентом. — Вениамин Андреевич? Ой… вы знаете, он умер. — Как умер? Когда? Пухленькая и дружелюбная женщина спокойно впустила юношу, угостила травяным чаем, отвратительным на вкус, но по ее словам — ужасно полезным. И подробно ответила на его вопросы — насколько сама знала. — Вениамина Андреича я помню хорошо, такой душевный был мужчина… У меня здесь дочка раньше жила, пока жива была… Плохая это квартира, сколько народу уже перемерло из тех, кто тут жил! Но я счастливая, меня приметы не берут, так что я и не боюсь. Так вот, это вообще комната мужа моего, тоже покойного уже нынче. Когда он помер-то, сюда дочка переехала, совсем ей невмоготу было со мной жить — да и, положа руку на сердце, мне с ней тоже не сахарно было. Настенькой звали дочку мою. Так вот, я когда Настю навещала по первому времени — потом-то она меня быстро отвадила — так вот, я ее навещала, и тогда же с Вениамином Андреевичем познакомилась. Хороший был человек, очень хороший, мало сейчас таких, если вообще остались. Время нынче злое, безжалостное, и люди такие же — вон, Настю-то мою убили, на наркотики подсадили и убили… О чем я? А, ну да, Вениамин Андреич. Он хороший человек был — всегда вежливый такой, небогатый, но аккуратный — не поверите, ни разу его небритым не видела, или чтобы в рубашке мятой… И добрый, да. Настьку подкармливал, когда совсем с деньгами у нас плохо было, о кошке ее заботился — девка-то дура еще была, в голове ветер один, и то забывала животину кормить, то просто корм не покупала… Так вот, Вениамин Андреич кормил. Его, небось, и убили-то за то, что добрый был… — Его убили? — Ага… Прямо лопатой в грудь ударили, едва не пополам тело разрубили! Полиция, как всегда — ни бе, ни ме, ни кукареку, ничего не знают, подозреваемых у них нет, улик у них недостаточно… У нас-то тут думают — Вениамина Андреича сынок его приемный укокошил… ах, вы же не знаете, наверное! Вениамин Андреич парня подобрал, из трущоб! Наркомана и бандита, может, даже убийцу… хотя я точно не знаю, конечно. Я, если честно, вообще не думаю, что это он Вениамина Андреича того… убил. Вениамин Андреич был человек, конечно, хороший и добрый, но еще и умный, он подонка не стал бы к себе брать. Но все думают, что это он. Хотя полиция отпустила. — Так он сейчас здесь живет? — вклинился юноша в непрерывный словесный поток. — Нет, что вы! После похорон Вениамина Андреича времени совсем немного прошло, как заявилась какая-то родственница его, дальняя. Та еще дамочка, я вам скажу. Ну и выселила мальчишку. Уж не знаю, как — он-то, по идее, должен считаться более близким родственником… — И где он сейчас, вы не знаете? — Понятия не имею… В общежитии, наверное — он, вроде как, в институте учился. — Логично, — улыбнулся испанец. — Что ж, спасибо вам большое! Следующим пунктом в маршруте уже точно не туриста было главное здание Высшего Института Петербурга. Просторный холл, нелепо выглядящие на фоне колонн и лепнины голоэкраны, безразличная охрана, пропустившая гостя сразу после предъявления испанского паспорта. Ожидание конца пары у психологического факультета, судорожный поиск знакомого лица — судорожный и безрезультатный. Когда третьекурсники ушли, испанец спрыгнул с подоконника и направился в деканат. В конце концов, мало ли что могло произойти? Пропустил год по семейным или рабочим обстоятельствам, перевелся на другой факультет, или просто учится в другой группе… — Здравствуйте! Подскажите, пожалуйста, где я могу найти декана факультета психологии? — Третий этаж, триста первый кабинет, — секретарь даже не оторвала взгляд от экрана. — Спасибо, — в пустоту сказал гость, и отправился на третий этаж. «Галина Викторовна Артемьева, декан факультета психологии» Испанец осторожно постучался. — Войдите, — донесся усталый ответ. Галина Викторовна оказалась седовласой дамой «далеко за шестьдесят», одетой небогато, но со вкусом, из украшений на ней была только тонкая серебряная цепочка с кулоном. Держалась декан с поистине королевским достоинством. — Присаживайтесь, молодой человек, — она указала визитеру на стул напротив. — Я вас слушаю. — Здравствуйте, — пробормотал юноша, искренне жалея, что не догадался купить цветы, прежде чем идти сюда. Не для того, чтобы расположить Галину Викторовну к себе, а просто… ну, просто! — Я ищу одного человека, мы потеряли контакт несколько лет назад. Он учится — или учился — на вашем факультете, сейчас должен был оканчивать третий курс. Его зовут Станислав Ветровский. Дама помрачнела. Смерила гостя тяжелым взглядом. — А в каких отношениях вы были со Стасом? — Он мой друг… по крайней мере, был моим другом до того, как мы потерялись. — А когда вы потерялись? — Около двух лет назад. Семейные обстоятельства… Галина Викторовна задумчиво посмотрела на собеседника, словно бы прикидывая, стоит ли ему доверять. Помолчала немного, взглянула в глаза юноши, вздохнула. — Стас уже год как не учится в этом институте. Я дам вам визитную карточку его друга, поговорите с ним — возможно, он что-нибудь вам расскажет. — Спасибо, — вежливо поблагодарил испанец. На душе было тяжело — от всей этой конспирации веяло чем-то нехорошим. Сунув простенькую сине-белую визитку в карман, он попрощался и покинул здание. На карточке значилось: «Государственное образовательно-воспитательное учреждение «Детский дом» N3. А. Н. Гонорин, заведующий учебной частью», адрес и номер мобила. Детский дом номер три… Стас, помнится, работал там со своим Орденом. Фамилия завуча казалась странно и смутно знакомой, и ничего неприятного с ней связано не было. Юноша решил рискнуть. От ворот, ведущих на территорию института, до детского дома было от силы десять минут быстрым шагом. — Здравствуйте, — сказал он охраннику — которому по счету за сегодняшний день. — Мне нужно встретиться с вашим завучем. — Покажите документы, пожалуйста. — Вот. — Испанский гражданин? Подождите секунду. Он связался с кем-то, коротко и быстро переговорил — испанец не расслышал ни слова, а потом, улыбнувшись, кивнул гостю. — Проходите, пожалуйста, вас ждут. Первый этаж, из холла налево, дверь в торце коридора. — Благодарю, — ответил несколько удивленный резким изменением отношения охранника, юноша. Пересек небольшой, но ухоженный двор, поднялся по ступенькам, чуть помедлил в холле, быстро прошел по коридору и замер перед дверью, на которой красовалась табличка: «Завуч: Алик Николаевич Гонорин». Алик??? Ну конечно же! Пытаясь унять бешено заколотившееся сердце, испанец глубоко вдохнул и постучал. — Открыто, входите! Алик сидел у большого окна, закрытого снаружи тонкой решеткой. Он очень, очень изменился за эти два года — сильно похудел, обзавелся недлинной растительностью на лице, раньше вечно разлохмаченное подобие прически сейчас аккуратно приглажено. Костюм остался джинсовым, но куда более строгого покроя, а кроссовки сменились туфлями. — Здравствуй, Алькано. Вот уж не ждал тебя когда-нибудь еще встретить, — негромко сказал Алик, улыбаясь. — Где ты пропадал все это время? — Я еще меньше ожидал увидеть тебя здесь! — чуть запинаясь, ответил Гранд. Он чувствовал повисшую в воздухе напряженность, но не понимал ни ее источника, ни причины, и потому, отчаянно улыбнувшись, просто сделал то, что ему самому казалось наиболее естественным и правильным: он шагнул вперед, к Алику, раскинув руки для объятия. Юноша рассчитывал, что приятель встанет ему навстречу, но тот только покачал головой. — Если ты хочешь меня обнять, тебе придется наклониться, — с грустью в голосе сказал Гонорин. — Встать мне никак не удастся, хотя я был бы не против. Только сейчас Алькано разглядел, что показавшееся ему несколько громоздким кресло является инвалидным. Вздрогнул, поймал взгляд друга — и, сохраняя внешнее спокойствие, наклонился и обнял его. — Ты бы знал, как я рад тебя видеть! — Взаимно! Но все же, куда ты пропал два года назад? Гранд тяжело вздохнул, даже не представляя себе, с чего начать. Алик, видя его смятение, не стал торопить. Отъехал к окну, нажал кнопку — автоматика подняла стекло. Гонорин достал из-под подоконника пепельницу с зажигалкой и пачку сигарет. — Будешь? — предложил он гостю. Тот покачал головой. — Я бросил. — Молодец. А я вот начал… — Знаешь, давай. Я уже давно бросил, так что заново не подсяду. А так хоть компанию составлю. Первая затяжка с непривычки обожгла горло, от второй закружилась голова, после третьей Гранд начал говорить. — Отец узнал про Стаса. Про наше прошлое… я не знаю, ты сам в курсе, откуда мы выбрались? — Уже в курсе, — как-то мрачно сказал Гонорин, но Алькано не обратил внимания. — В общем, отец узнал про все. И про то, что я общаюсь с парнем, с которым в трущобах был, и что все еще наркотики принимаю, и что деньги у него украл, и многое еще, чего ему лучше бы никогда не знать. Запер меня под охраной, я пытался сбежать, несколько раз, но ничего не вышло. Он пытался договориться, чтобы меня взяли в приют для трудных детей с богатыми родителями, есть такой в Италии… жуткое место. Но они отказались, потому что мне уже было четырнадцать. Тогда он отказался от должности испанского посла — и ведь не пожалел же! — и вернулся вместе со мной в Испанию. Уж там-то, под постоянным надзором, я ничего не мог сделать… Ну, почти ничего. Я почти два года был паинькой, отлично учился, был вежлив с отцом, обсуждал с ним политику… меня наконец-то начали отпускать из дома без четверых охранников, которым разрешено было применять ко мне силу. А полгода назад мне исполнилось шестнадцать. Я сказал отцу, что хочу совмещать работу с учебой, что хочу проверить себя на способность выдерживать серьезную нагрузку, ну и так далее.