Наверное, город сейчас спал. Где-то далеко, за негласной чертой границы, которая разделила жилища людей, имеющих право на существование и людей, обреченных умереть, спали первые. Вторые не могли позволить себе такой роскоши — спать, когда просыпались и выходили на охоту обитатели трущоб. Хотя бы потому, что они сами были этими охотниками — безжалостными, беспринципными, обреченными. Где-то неподалеку заливалась отчаянным, срывающимся на визг лаем бродячая псина. Быть может, брехала на проехавший с заглушенными огнями грав, а может, кто-то привязал ее в подвале старого дома на съедение крысам, или, возможно, недавно попавший в этот свободный ад человек пытался впервые в жизни убить животное ради собственного пропитания. Через несколько минут собака захлебнулась воем, и на мгновение все стихло, но только на мгновение — потом проступили, ощутились, наполнили мир вокруг все те звуки, которые до того момента перекрывал плачущий лай. Тихий шелест битого камня под подушкой грава, яростная ругань двух подростков, не поделивших бутылку пива, далекий, но все равно очень резкий звук выстрела, протяжный вой, на этот раз человеческий, еще один выстрел — и снова тишина на мгновение. Зашла за тучу луна, и Стас рискнул поднять голову. Осторожно осмотрелся, прислушался — никого. Тогда он сел на край крыши, в тени, отбрасываемой развалинами мансардного этажа, прислонился спиной к гнилым остаткам некогда огораживавшей край решетки, закурил, прикрывая огонек сигареты ладонью. Когда жизнь ставит перед тобой цель, которой ты либо достигаешь, либо падаешь на самое дно, оставшись без всего, ты не видишь вокруг себя ничего, кроме этой цели. Каждый вдох, каждую мысль, каждый миг своей жизни посвящаешь ей, рвешься вперед, не думая ни о чем. Потом достигаешь последней черты, прыгаешь вперед, пытаясь ухватить эту цель, как редкую тропическую бабочку за основание крыльев, и внезапно осознаешь, что все позади. Все! Ты достиг цели, ты добился того, к чему стремился и чего желал. И замираешь в растерянности, сжимая бабочку в руке, уже не заботясь о том, чтобы не переломать хрупкие крылышки… Ты не понимаешь, что делать с ней дальше, как с ней дальше жить. Стас знал, что так бывает, но не подозревал, что так случится с ним. Сначала он не думал, что вернуться окажется настолько сложно, потом — наоборот, не допускал мысли, что орден примет его вновь, хоть и приложил к тому все усилия. А потом, совершенно неожиданно для себя он вновь стал тем, кому доверяла и доверялась небольшая, но сплоченная группа людей, готовых пойти за ним, следовать его идеям. Стас не представлял, как не переломать этой бабочке крылья своим простым незнанием. Несколько дней после памятных шашлыков он провел взаперти в одной из пустовавших комнат детского дома, выходя только на ужин, на котором только молчал над тарелкой, глядя в никуда. В комнате же он занимался четырьмя вещами: курил, работал на выделенном ему ноутбуке, старом, но все еще функционирующем, часами сидел на полу, прижавшись спиной к стене и глядя в одну точку, и еще трижды спал по четыре часа каждый раз — больше не получалось почему-то. Он перебирал имеющиеся варианты, изобретал новые, снова перебирал, некоторое, найденное ранее, отбрасывал, перекапывал инфосеть, находил еще что-то, и так по кругу час за часом. К исходу второго дня Стас, наконец, понял, что подходит не с того конца, и до утра сидел над раскиданными по полу бумагами, исчерканными вдоль и поперек схемами, записями, планами, обведенными и перечеркнутыми вариантами… Что теперь делать? Не Стасу — ордену. Так просто решить: будем строить честное и доброе общество, где все будут вежливы друг с другом, все будут заниматься полезным и любимым делом, каждый будет получать от жизни удовольствие, и еще будет, будет, будет… Так просто решить, так сложно понять: каким образом построить этот рай на Терре? Детские дома, работа с подрастающим поколением, благотворительно-просветительские вечера, и все такое прочее — это очень хорошо, это прекрасно, но как же этого мало! Для самого начала — да, подходило идеально: проверить свои силы и убеждения, отсеять непригодных, утвердиться в правильности принятого решения, увидеть воочию результаты работы. К сожалению, для дальнейшего развития ордена это даже не основа — это исключительно опыт, и не более. Нужно что-то другое. Но что? Нужна возможность что-то менять. Кто они такие, аарн из ордена на Терре? Никто. Студенты, начинающие психологи, юристы, врачи, пиарщики, айтишники, пока что способные только заработать себе на жизнь и помочь одновременно с тем сотне детишек в детском доме. Но разве от них зависит хоть что-то, что могло бы изменить жизнь миллионов людей? Конечно же, нет. Они не в силах даже повлиять на утверждаемые прямо сейчас, в эту самую минуту законопроекты, которые уже через месяц станут полновесными законами, приказывающими, к примеру, убивать стариков, неспособных оплатить свое право на жизнь, или инвалидов, невзирая на то, что некоторые из этих инвалидов потеряли здоровье на службе своей стране. Нужна власть. Идти в политику? Заманчивый был бы вариант, будь Стас готов рисковать кем-либо из аарн. Он нашел немало информации по этому поводу: полные идей, энтузиазма, сил и желания что-то изменить молодые люди собирали свои партии, находили сторонников и финансирование, представляли проекты, начинали их реализовывать, получали голоса на выборах, даже проходили в городской Совет. Но всегда все заканчивалось по одному из обкатанных за несколько десятков лет сценарию: либо, почувствовав вкус власти, руководство партии постепенно скатывалось до уровня своих коллег, становясь очередным куском политической помойки, грызущейся за каждый кусочек бюджета страны, за каждый рычаг влияния, за каждую возможность ухватить себе еще немножко власти и денег, либо же партия быстро и незаметно исчезала с политического горизонта, оставив в память о себе только заголовки в нескольких газетах — «трагически погиб», «несчастный случай», «скончался от болезни» — ну, или же вдруг всплывала какая-то кошмарная и шокирующая «правда» о руководителях партии, которые внезапно оказывались педофилами, убийцами, террористами. Нет, Стас совершенно не хотел подвергать своих людей такой опасности и такому соблазну. Быть может, сам он и пошел бы, но человек без прошлого — слишком лакомая добыча для конкурентов и слишком плохая рекомендация для молодой политической партии. Нужно что-то другое. Еще один вариант приобретения достаточной власти — деньги, причем большие деньги. Даже не приказ, всего лишь просьба директора Санкт-Петербургской Строительной Компании зачастую весила не меньше требования лидера небольшой политической партии, а уж прямо высказанное желание главы корпорации «Россия» — в которую, к слову, входила и СПСК — могло быть приравненным к приказу министра. Но такие деньги не заработать честным трудом… вернее, заработать-то можно, если тщательно изучить все, касающееся управления и рационализации производства, выбрать перспективную отрасль, найти действительно хороших специалистов, грамотно выстроить имидж и политику компании, вовремя найти покровителей и вовремя от них избавиться, а главное — иметь солидный стартовый капитал. Который, опять-таки, можно заработать честным трудом, но за много лет отказа от всех радостей жизни. Сам Стас на это готов был пойти, но считал себя не вправе приказывать следовать его примеру остальных. Кроме того, теряемого на зарабатывание этого стартового капитала времени было очень жаль. Нет, и это не подходит. Нужно найти другой способ получить власть… или же другой подход к добыванию стартового капитала. Еще три дня Стас искал, как молодой, здоровый и крепкий молодой человек, не имеющий специального образования, но готовый учиться и работать в любых условиях, может заработать за несколько лет большие деньги легальным способом. И на четвертый день он нашел. Нашел — и тут же столкнулся с очередным непреодолимым препятствием. На этот раз — в лице непосредственно ордена, который черта с два отпустит вновь обретенного «командора» на два с половиной года неизвестно куда. Или не таким уж и непреодолимым? Да к черту! Это нужно уже не Стасу, это нужно ордену! Узнают тогда, когда уже поздно будет что-то менять. Так лучше всего. Приняв решение, Ветровский почувствовал себя, так, будто бы до сих пор у него на шее висела чугунная гиря, а теперь кто-то вдруг взял и снял ее. Он прекратил свое добровольное отшельничество. В конце концов, оставалось не так много времени, и его требовалось потратить с максимальным КПД. И прежде всего — связаться с Костой. Тогда, весной семьдесят третьего, крылатый сказал, что когда Стас вернется — он сам его найдет, однако молодой человек приехал в Питер больше половины месяца назад, а Коста так и не появился. Конечно, за два с половиной года могло случиться все, что угодно, но Стас гнал от себя эти мысли, пока не сообразил, что за эти самые две недели он почти не показывался нигде, проведя несколько дней у Алфеева, а потом неделю с лишним безвылазно просидев в своей комнате в детдоме. Посмеявшись над собой, Ветровский отправился в город. Несколько часов бродил по улицам и проспектам, набережным и мостам, иногда останавливаясь у памятных мест, потом, подустав, сел в метропоезд, заснул, вышел на конечной станции… И с высоты станции увидел незримую границу между Питером и трущобами. Поезд улетел обратно в сторону центра, а Стас все стоял у металлического поручня, и сквозь бронированное стекло смотрел в мир, когда-то давно, кажется, в прошлой жизни, бывший и его миром. Хотелось курить, и молодой человек направился к лифтам, потом передумал и спустился по лестнице — медленно, словно борясь с самим собой за каждый сделанный шаг. Спустя десять минут он был уже на улице, вдыхал густой, пропитанный запахами газа и гари туман, подставлял голову мелкому, грязному дождику, и всем собою ощущал сжимающиеся объятия ностальгии… Он опомнился лишь тогда, когда старые, обшарпанные, местами покосившиеся, но все-таки еще жилые дома остались позади, а перед ним, за серой полосой бывшей автомагистрали, мрачно громоздились руины заброшенного завода, словно бы предупреждающие всем своим видом — не ходи сюда, чужак, тебе здесь не рады! Стас замер, пытаясь вспомнить, что он знал когда-то про зону этого завода, а в следующее мгновение прожектор полицейского флаера ударил по глазам, ослепляя, и из динамика прогремело: — Стоять! Руки за голову, не двигаться! Инстинкты сработали прежде, чем Ветровский вспомнил, что он — законопослушный гражданин, имеющий чип и пластиковую карточку, удостоверяющую личность, и максимум, что ему грозит — несколько неприятных минут, пока полицейские не проверят его документы. Все это он осознавал, уже бросившись зигзагом через полосу автомагистрали. Ударила по асфальту пуля, за ней еще одна, распорол воздух выпущенный из плазмера заряд, а Стек уже распластался в прыжке, отчаянно надеясь, что сейчас его не зацепят. Через секунду он приземлился, больно ударившись плечом, перекатился через голову, замер за вывороченным из земли огромным обломком бетона, вжался в серую пыль, пытаясь слиться с ней. Он помнил, что пограничные полицейские патрули никогда не искали тех, кто ломился в трущобы, гораздо больше уделяя внимание тем, кто пытался из трущоб выйти. Спустя несколько минут свет погас, зашуршали обломки асфальта под подушкой патрульного грава, но Стек выждал для верности еще почти четверть часа, и только потом рискнул осторожно высунуться. Полицейские и правда ушли, но возвращаться в «цивилизованную» часть здесь было слишком рискованно: одно дело — заблудившийся гражданин, просящий у стражей порядка помощи и охотно предъявляющий к досмотру чип, карточку, вещи, и совсем другое — когда такой удивительно сговорчивый гражданин вылезает из трущоб ровно там, где с полчаса назад скрылся некий человек, оказавший сопротивление полицейским. Значит, придется провести несколько часов здесь, и желательно за это время пройти к месту дежурства какого-нибудь другого патруля. Выключив тихо игравшую в аудиосенсорах музыку — не то место, чтобы позволять собственному слуху отвлекаться на что-либо — Стек проверил карманы. Ничего, способного послужить оружием в случае возникновения конфликта, не нашлось, только документы, сигареты, и мобил, который был тут же отключен и убран во внутренний карман куртки. Ну что ж… придется ориентироваться по ситуации. В конце концов, нарываться на драку в любом случае не входило в его планы. Внимательно оглядываясь по сторонам, Стек направился вглубь Свободного города — в этом районе граница трущоб делала изгиб вдоль автомагистрали, и проще было пройти насквозь, чем прятаться от прожекторов полиции у самого шоссе. Минут пятнадцать он шел быстрым, но экономным шагом, каждую секунду ожидая нападения или какого-нибудь другого подвоха, но время шло, а Свободный город вокруг оставался спокоен. Немного расслабившись, Стас перестал следить за дорогой, частью себя отдавшись воспоминаниям. Где-то здесь он познакомился с Сивым и Тайгером, а вот за тем перевернутым автобусом они с Ниндзей — кстати, интересно, как там она? — прятались от банды Кривого… Трущобы не менялись, оставаясь такими же, как и прежде, и сейчас молодой человек совершенно не ощущал, что прошли долгие пять лет, наполненные событиями, всякий раз менявшими его жизнь. Вениамин Андреевич, отказ от наркотиков, поступление в институт, первые друзья и первые «мирные» враги, первая женщина и ее смерть, почти стершиеся из памяти, но почему-то воспрянувшие сейчас… Гибель приемного отца, боль и ненависть, поддержка соорденцев, первый благотворительный вечер, первая улыбка замкнутого, озлобленного детдомовца, Катя Годзальская и портрет крылатого убийцы, «самоубийство» хорошего парня Кирилла Бекасова, похороны и знакомство с Лешей, сумасшедшая мгновенная схватка у фонтана, лето, наполненное страхом и заботой о едва не сходящем с ума друге, долгая и спокойная осень, холодная зима и ударившая в спину неожиданным арестом и жутким обвинением весна… Суд, трагедия, случившаяся с Аликом по его вине, визит Канорова, ссора, появление Леши на суде — удар, выбивающий почву из-под ног куда надежнее нависших обвинений. Корпорация, первое убийство и первое наказание, принятое за миг до того, как он готов был сдаться, решение не сдаваться никогда, зарождающаяся дружба с Игорем, побег, весенний лес, деревня… Стек тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Да, прошло пять лет, и он снова здесь — но на сей раз как случайный гость, и он не позволит трущобам вновь пустить корни в его душе. Свобода этого города — не его свобода, и никогда не станет таковой. Вышедшая из-за туч луна высветила контуры почти что целого здания — ни о чем не думая, Стек вошел в разверстую пасть скалящегося обломками лестницы дверного проема, осторожно и беззвучно ступая, поднялся на крышу. В последний момент сообразил, что яркий свет ночного солнца делает его идеальной мишенью, привлекающей к себе слишком много ненужного внимания, отступил в тень, пригибаясь к покрытому толстым слоем пыли бетонному полу. Наконец, почти полная луна вновь скрылась за облаком, похоже — надолго. Стек поднял голову, осторожно осмотрелся, прислушался — никого. Тогда он сел на край крыши, в тени, отбрасываемой развалинами мансардного этажа, прислонился спиной к гнилым остаткам некогда огораживавшей край решетки, закурил, прикрывая огонек сигареты ладонью. Принятое решение не давало покоя. Сможет ли он, справится ли? Слишком сложно, слишком опасно, а ведь ставка в этой игре — ни много, ни мало, его собственная жизнь. Но другого варианта нет. И пусть слишком много «против», слишком мало «за» — но эти немногочисленные «за» с лихвой перевешивают десятки «против». Значит, так и будет. Главное — правильно подготовить себя. Занятый своими мыслями, Стек не заметил приближающуюся опасность. Только тогда, когда отступать было уже поздно, он расслышал чужое дыхание, скрип обломков бетона под толстыми подошвами тяжелых ботинок, почуял запах жажды наживы. Вскочил, резко оборачиваясь. В лишенном двери проеме стояли четверо. Совсем юные, даже старшему не исполнилось и шестнадцати, но уже превратившиеся в шакалов, пусть и трусливых, но хитрых и злых. Стас, наверное, попытался бы решить дело миром, даже зная, что шансов нет. Стек не раздумывал — шакалы трусливы, и сильны лишь тогда, когда нападают скопом, когда чувствуют за собой существенный перевес. Они способны выйти впятером против одного, но даже один может дать им отпор, если покажет собственную силу и не проявит страха. Стек сам едва не стал одним из таких шакалов, он знал их повадки и их слабости, и потому Стек бросился вперед. Неожиданность — первый козырь. Шакалы ждали, что жертва будет бояться, они были готовы, что жертва попытается оказать сопротивление, но скорее станет просить о пощаде, но шакалы даже не допускали мысли, что жертва оскалится, демонстрируя клыки охотника, и нападет первой, на полную используя фактор внезапности. Парень, стоявший ближе всех, получил первый удар — не мудрствуя, Стек пробил в пах и тут же обернулся к следующему. Перехватил правую кисть, сжал, выворачивая — неправильно удерживаемый нож со звоном упал на бетон, а Стек уже дожимал, вынуждая противника продолжать начатое движение. Осталось только подставить колено, и второй шакал упал в пыль, взвыв от боли в вывернутом запястье. Свистнула цепь, рассекая воздух в опасной близости от лица Стека, он пригнулся, мазнув рукой по полу, отпрыгнул в сторону, вновь наклонился, сгребая горсть пыли и каменного крошева, не глядя, швырнул в глаза противнику… Им хватило. Четвертый не стал даже пытаться нападать — матерясь, ринулся к лестнице, оступился, покатился по ступенькам, не прекращая орать, за ним бросился обладатель цепи, пытаясь на бегу выцарапать из глаз песок, согнувшись, уковылял самый первый, а второму пришлось задать ускорение пинком. Не прошло и минуты, как Стек снова остался на крыше один. — Терпимо, — прозвучал знакомый голос. — Но будь они самую малость смелее — ты бы не вышел из трущоб. Вновь вышедшая луна бледными всполохами заиграла на поверхности стальных перьев. Коста стоял у края крыши, белесый свет высвечивал контуры чуть разведенных крыльев, окрашивал сединой падающие на грудь пряди темных волос. Стек не смог сдержать ликующей улыбки. Он не понимал, когда слепая, нерассуждающая ненависть превратилась во что-то вроде симпатии, или даже дружеской привязанности, да и не хотел понимать. — Я рад тебя видеть, — искренне сказал он. Крылатый чуть склонил голову на бок, окинул визави пристальным взглядом. — Взаимно. Я знал, что ты вернешься. — А я в какой-то момент думал, что не вернусь. — Такие, как ты — всегда возвращаются. Если выживают. А ты должен был выжить, — сказал Коста, и тут же, без перехода, спросил: — Что будешь делать дальше? — То же, что и раньше — строить орден, — пожал плечами Стек. — Только по-другому. И мне нужна твоя помощь. — В чем? — Во-первых, я не знаю, как и где искать моих бывших сокамерников. — Вот номера их мобилов и адреса электронной почты, — он протянул сложенный в несколько раз листок бумаги. — Это не проблема. Что еще? Стек поблагодарил, спрятал листок в карман. Замялся, пытаясь сформулировать свою просьбу так, чтобы крылатый одновременно и понял его правильно, и при этом не стал бы отговаривать. Достал очередную сигарету, щелкнул зажигалкой. Попросить, не рассказывая, зачем — не представлялось возможным. Придется объяснять, причем с начала. — Чтобы выжить в этом мире и получить возможность реально что-то менять, необходима власть. А власть — это либо политика, либо деньги. Есть еще множество побочных вариантов, но все они проистекают от одного из первых двух. Я не хочу рисковать своими, вынуждая их лезть в политику. Так что ордену нужны деньги, и деньги немалые. Причем не через двадцать лет, а в ближайшие года три хотя бы. Я нашел один вариант, но… без должной подготовки мне не то, что не заработать, но даже и не выжить. — Рассказывай, — спокойно сказал Коста. Темные глаза внимательно наблюдали за собеседником, не оставляя без внимания ни единого жеста, ни одной отображающейся на лице эмоции. Собравшись с силами, Стек начал рассказывать. С самого начала, не упуская ни одной мало-мальски важной подробности, ни одного из обдуманных и отвергнутых вариантов. По мере его рассказа взгляд крылатого, обычно спокойный и даже несколько отрешенный, становился все тяжелее, а бесстрастное лицо — мрачнее. — Ты понимаешь, на что подписываешься? — негромко спросил он, когда Стек, наконец, замолчал. — Да, — кивнул парень, в очередной раз прикуривая. Он не успел даже заметить движение — крыло ударило по кисти, выбивая сигарету. — Самонадеянный маленький идиот, — холодно, чеканя слова, проговорил Коста. — Ты даже в страшном сне себе не смог бы этого представить. Ты знаешь, каково смотреть в глаза смерти даже не каждый день — каждую секунду? Знаешь, как кричит раненый человек, которого ты не смог убить одним ударом, и теперь должен добивать? Знаешь, как воняет дерьмом от распоротого живота? С каждым «знаешь» он делал шаг, приближаясь к Стеку, с каждым «знаешь» в его глазах вспыхивали кажущиеся дьявольскими искры, с каждым «знаешь» сердце пропускало один удар, но в то же время с каждым «знаешь» росла решимость юноши поступить именно так, как он решил. — Мне сложно однозначно ответить на твой вопрос, — сказал он, с трудом удерживаясь, чтобы не отвести взгляд. — Я знаю, каково смотреть в глаза смерти, пусть даже и не каждую секунду. Я знаю, как кричит человек, получивший очередь из автомата в живот, и знаю, как становится страшно, когда после сухого щелчка он замолкает — навсегда, потому что полицейским надоело слушать его вой. А этот человек — он был не врагом, и даже не каким-то абстрактным парнем, он был моим близким приятелем. Я не знаю, как воняет от распоротых кишок, но зато я знаю, как остаться человеком, будучи погребенным по самые уши в выгребной яме. Я многого не знаю, очень многого, и я это понимаю. Но не надо считать меня тепличным растением, беззаботным студентом, или кем там еще. Я знаю, что я представить себе не могу всего того, о чем ты говоришь — в том ракурсе, о котором ты говоришь. Потому я и прошу тебя о помощи. Его голос, срывающийся в начале речи, к концу ее окреп и приобрел странно сочетающуюся со стальной уверенностью горячность. Коста отступил. — Неужели ты хочешь стать такой же тварью, как я? — тихо, спокойно спросил он. Но Стек прекрасно чувствовал горечь за этим напускным спокойствием. — Я гордился бы, если мог стать таким, какой ты сейчас, — уверенно ответил молодой человек. — Что бы там ни было в прошлом… — Если ты хочешь, чтобы я тебе помог — ни слова о моем прошлом, — оборвал его крылатый. — Я не желаю слышать об этом от тебя, и не желаю помнить, что ты это знаешь. — Как скажешь. — Теперь о деле. То, что ты придумал — бред. У тебя нет ни подготовки, ни времени на нее, ни связей. Тебя просто пустят на мясо. Запомни это хорошенько, и поищи другие варианты. Если же не найдешь… Послезавтра к тебе придет курьер, принесет пакет. В пакете будет чип. Изучи информацию, прочитай все, просмотри видео. Подумай еще десять раз. Если не хватит ума передумать — приходи в понедельник к семи утра по адресу, который найдешь на том же чипе. Я буду ждать тебя ровно пять минут. Стек хотел сказать «спасибо», но не успел — резко развернувшись, Коста шагнул с крыши семиэтажного дома, в падении расправляя крылья и исчезая в ночной тьме.