— Почему здесь? — только и спросил Коста, глядя мимо Теодора на идущий по Неве лед.

— Из моих точек эта — самая близкая к нашей цели, — пожал плечами немец. — Тебя не пугает перспектива замерзнуть?

— Я не мерзну, — так же лаконично отозвался крылатый. — Невидимость сделаешь?

— Разумеется.

— Расскажи мне про него. Про твоего воспитанника.

— Я бы не стал так его называть. У парня сложный характер и непростая судьба, но он обладает стальным стержнем и несгибаемой волей. Пока что я не выходил на прямой контакт, только несколько раз заглядывал в его сны. Он и без моих предложений и подсказок уже решил менять мир.

— Какими методами?

— Пока что — не самыми правильными. Но он скоро будет готов для контакта, а после него я уже вплотную займусь его воспитанием.

— Если он подойдет, — отметил Коста.

— Он подойдет, — с непоколебимой уверенностью бросил основатель Братства. — У тебя уже есть кандидатура?

— Было несколько. Не подошли. Одного пришлось убить.

Хмыкнув, немец умолк.

Они шли по пустынной, мокрой улице и, наверное, странно смотрелись бы рядом, если бы Коста был видим. Теодор — среднего роста, со своими резкими чертами лица и взглядом потомственного арийца, одетый в кожаный плащ покроя середины двадцатого века, и Коста — высокий и длинноволосый, обнаженный по пояс. Но одинокий пешеход в плаще внимания не привлекал.

— Ты получал какие-либо вести от Кейтаро-дону? — решился все же спросить крылатый.

— Нет. Я пытался связаться с ним по своим каналам, но он мне не ответил. Либо отошел от дел, что вряд ли, либо получил свободу…

— …что еще менее вероятно.

— Либо считает ситуацию в Петербурге слишком малозначимой, чтобы уделить ей свое внимание.

— Думаю, это не так. Я что-то ощущаю. Нет, не его присутствие, но что-то неуловимо похожее. Возможно, он просто следит за нами, присматривается к происходящему.

— Делает свои загадочные выводы и продумывает, как можно сыграть нами поизящнее, — закончил Теодор.

— Именно. Я не исключаю даже того, что он сам найдет ученика. Не думаю, что разговор у озера остался для него тайной.

— Как и встреча в ноябре, когда я сказал, что нашел кандидатуру.

Перебрасываясь фразами и периодически договаривая друг за друга, они дошли до ограды парка.

— Придется подождать. Я не знаю, в котором часу у них начинаются занятия, решил на всякий случай прийти к самому началу.

Коста равнодушно пожал плечами, и спокойно опустился прямо на мокрую землю. Струи дождя стекали по его коже, по плечам, лицу, опущенным векам, длинные волосы частично прилипли к спине, частично — падали на грудь. Глядя на темные, тяжелые от воды пряди, Теодор решил все же задать давно мучавший его вопрос:

— Тебе волосы не мешают?

— Нет, — последовал краткий ответ.

— Кромки твоих перьев острее лезвия, — не отступал немец. — Как ты не обрезаешь ими себе волосы?

Коста открыл глаза, чуть качнулся вперед, выводя левое крыло перед собой. Подхватил с земли какую-то ветку, хлестнул по перу — веточка распалась на две части. Разрез был идеальным. А потом крылатый внезапно положил на кромку перьев ладонь и сильно, с нажимом провел.

Обычно невозмутимый, сейчас Теодор едва сдержал гневный возглас. Это в старинном кино герои-идиоты каждый раз, когда нужна кровь, режут себе ладонь, причем почему-то всегда правую. Как они после этого держат меч, режиссеры почему-то не задумываются. А тут этот крылатый… герой туда же.

Разумеется, в следующее мгновение немец вспомнил и о регенерации «напарника», и о том, что глупостей тот обычно не делал. По крайней мере, таких. А крылатый спокойно отнял руку от бритвенно-острой кромки и показал Теодору ладонь. Без единого следа пореза.

— Я не могу намерено причинить себе вред, если того не требует выполнение миссии, — спокойно ответил он на непонимающий взгляд основателя Братства.

— Хоть кто-нибудь, кроме тебя и твоего создателя, знает все детали твоего проклятия? — не сдержался немец.

— Да. Кейтаро-дону, — спокойно отозвался Коста и вновь закрыл глаза. — Скажешь, когда твой избранник появится.

Холодный дождь и ветер — более мерзкое сочетание погодных явлений Олег себе представить не мог. Резкие порывы вырывали зонт из рук, и тогда на юношу обрушивалась очередная порция отвратительно ледяной воды. Казалось, природа отыгрывается за последнюю неделю, упоительно теплую и солнечную.

От общежития до третьего корпуса идти было около полутора километров, и Черканов успел промокнуть почти до нитки. Мысленно призывая все проклятия на голову контрольщиков из «Overtown», которые расслабились за неделю, а теперь никак не могли совладать с этим стихийным бедствием, он свернул с главной аллеи и решил срезать по тропинке. Разумеется, воды на той тропинке было по щиколотку, но не сказать, что на алее было лучше. Да и ноги он все равно уже промочил, так что терять было нечего. Зато до корпуса быстрее дойдет.

Странную, пошатывающуюся фигуру Олег заметил не сразу. А когда заметил — позволил себе злорадно ухмыльнуться.

Краса и гордость медицинского факультета, красавец и спортсмен, похититель женских сердец и объект жгучей неприязни Олега, Кирилл Бекасов выглядел так, будто только что выбрался из трущоб, где пил, не просыхая, дня три-четыре. Юношу мотало из стороны в сторону, взгляд его был безумен, темные волосы склеились в сосульки и некрасиво липли ко лбу. Стильный плащ порван на плече, рубашка потрепана и полностью утратила свой изначальный светло-бежевый цвет, а обычно начищенные до блеска модельные ботинки имели такой вид, что ими побрезговал бы даже самый распоследний нищий.

Однако желание посмеяться над обидчиком, с которым так тепло общалась Марина Велагина, мгновенно пропало, стоило Олегу поймать взгляд Бекасова. В этом взгляде смешались боль, страх, отчаяние, ненависть и глубокая детская обида. А когда Черканов разглядел, что сжимал Кирилл в правой руке, ему и вовсе захотелось оказаться как можно дальше от безумца с пистолетом.

— Который из них?

— Тот, который трезв, — почти оскорбленно отозвался немец. Коста же присмотрелся к шатающемуся парню — и вдруг резко отступил назад.

— Считывай его! Быстрее!

Оставшаяся с военных времен привычка повиноваться приказам, отданным в такой форме сработала без осечки. Теодор разделил сознание на два потока, мгновенно выстроил схему и проник в сознание юноши, и только после этого понял, что именно и почему он делает. Но останавливаться было уже поздно — буря чужих эмоций и несвязных мыслей, изредка перемежающихся обрывками какой-то информации, накрыла его сознание.

Он словно только этого и ждал. Остановился, с тенью удивления глядя на потенциального теодорова воспитанника, рухнул на колени и рывком поднял правую руку на уровень виска.

В дальнейших приказах немец не нуждался. За последнюю секунду он не сумеет выжать ни капли информации, а находиться в чужом сознании в подобный момент — нет уж, увольте. Ни удовольствия, ни пользы, одни сплошные проблемы.

— Учитель… — прошептал Бекасов, падая прямо в грязь. — Учитель, за что?

А потом поднял руку, приставил пистолет к виску и нажал на курок.

Отвернуться Олег не успел, и теперь оцепенело взирал на разлетевшиеся вокруг осколки черепа, мозги и льющуюся в раскисшую землю кровь.

Что-то настойчиво толкнулось внутри черепа. Он ощутил непреодолимое желание что-то сделать, вот только что? Словно бы одержимый чужой волей, Олег медленно повернул голову и его взгляд наткнулся на левую ладонь самоубийцы. На светлой коже, так нелепо выделяющейся среди грязи, мозгов, костей, и еще каких-то не поддающихся идентификации частей человеческого тела, лежал терабайтовый микрочип.

Черканов сам не знал, почему поступил именно так. Преодолевая тошноту, подступившую к горлу, он пошарил в кармане, нашарил магнитный ключ на длинной цепочке и осторожно бросил его в сторону трупа.

Седьмая или восьмая попытка увенчалась успехом — ключ лег на ладонь, чип с почти неразличимым щелчком прилип к магниту. Олег все так же осторожно подтянул его к себе, тщательно вытер от налипшей грязи и убрал в карман брюк. После чего вытащил мобил, набрал короткий номер и дрожащим голосом сообщил о найденном трупе.