— Значит, Ордена больше нет? — слова Стаса едва удалось расслышать.

Алик вскинул голову, глаза его сверкали.

— Пока есть мы — есть и Орден. Считай это естественным отбором. Кроме того, я думаю, что многие вернутся, когда тебя освободят.

— Во-первых, не вернутся. А даже если и вернутся — обратно никого не принимать. Кроме Вики — она ушла по уважительной причине, — Стек поднял холодный, жесткий взгляд на Гонорина. — Во-вторых — увы, меня не освободят. Два обвинения из пяти мне не опровергнуть хотя бы потому, что они соответствуют действительности. Остальные три… Нет, меня не освободят. И я хочу, чтобы вы знали: если мне не удастся избежать обвинения в педофилии, я покончу с собой сразу после вынесения приговора. Сами понимаете, с таким не живут.

Повисло тягостное молчание. Потом Женя неуверенно кивнул.

— Мы понимаем. И принимаем твое решение. Но только после того, как будут исчерпаны все средства, хорошо?

— То есть, как только будет вынесен приговор. Апеляции не будет — я не являюсь официально гражданином страны, и для меня не предусмотрены права граждан. Мне даже адвоката не выделили.

— Твоим адвокатом буду я, — Алик первый раз за весь разговор улыбнулся. — На самом деле, у нас есть план… но о нем нельзя здесь говорить. Стас, мы ничего не можем обещать. Но мы сделаем все.

— Ветровский, оглох? Быстро на выход! — для пущей убедительности конвоир на мгновение дал слабый разряд на ошейник. Неприятно, но терпимо.

Конечно же. Сегодня суд. Вот куда его ведут…

Стас тяжело поднялся на ноги, покорно завел руки за спину. Привычно щелкнули наручники.

Зал суда казался очень просторным, невзирая на небольшие размеры — быть может, из-за того, что большая часть скамей пустовала, присутствовало от силы человек пятнадцать. Знакомых лиц почти не было — только Алик, Женька, и Инга «Ее-то они зачем притащили?» — мелькнула и тут же скрылась ненужная мысль. Рядом с Алфеевым сидела сухопарая дама лет пятидесяти, с длинными седыми волосами, уложенными в сложную прическу. Она перелистывала бумаги, время от времени показывая Жене какие-то конкретные места. Гонорин занимал место адвоката за небольшим столом, стоявшим рядом с клеткой обвиняемого. Стас бросил взгляд на стопку листов перед ним — через крупную решетку открывался достаточный обзор. На верхнем листе красовались несколько карикатур — на судью, полную и высокую женщину преклонного возраста, на прокурора — ее ровесника, наоборот, худощавого и низкого, на секретаря суда — девушку из анекдотов про блондинок, с грудью четвертого размера и килограммом косметики на лице, и на Алфеева. Между рисунками в беспорядке виднелись строчки — наброски стихов вперемешку с номерами статей из уголовного кодекса, крупными буквами — ФИО судьи и прокурора: Алик имел привычку путаться в именах и фамилиях.

Почувствовав взгляд Ветровского, новоявленный адвокат чуть сдвинулся, позволяя тому разглядеть вторую половину листа. Там крупными буквами было написано: «Все получится!», и стояли подписи всех тех, кто остался. Всего шесть подписей… целых шесть подписей.

— Встать! Суд идет! — фраза, не изменившаяся и после катастрофы. Равно как и некоторые атрибуты, например, судейский молоток.

Фамилии и имена-отчества, должности, перечень прав, перечень обвинений — теперь уже официальный. Отчет о проделанной следственной работе. Обвинительная речь прокурора. И, наконец, речь адвоката.

Алик поднялся со своего места, поправил костюм. Окинул взглядом зал, улыбнулся судье, незаметно подмигнул секретарю.

— В первую очередь я хотел бы, чтобы многоуважаемый суд изменил список обвинений, выдвигаемых в адрес моего клиента.

— Протестую! — подскочил прокурор.

— Протест отклоняется, продолжайте.

— Так вот, я предлагаю господину прокурору, извините, забыл его фамилию, отказаться, как минимум, от обвинения моего клиента в подрыве государственных устоев. Хотя бы для того, чтобы не превращать многоуважаемый суд в фарс.

Прокурор снова вскочил, но Гонорин не дал ему раскрыть рот.

— Госпожа судья, посмотрите на моего клиента. Ему восемнадцать лет. Он круглый сирота. Он отлично учится в институте, работает, помогает деньгами городским больницам, за свой счет покупает лекарства для тяжелобольных пожилых людей, о которых не могут позаботиться их дети и внуки.

— А также детским домам, с известной целью, — вставил прокурор.

Взгляд Алика стал серьезным.

— Именно. Детским домам. Но к этому вопросу мы вернемся отдельно. Так вот, госпожа судья. У вас очень ответственная и важная должность. Вы работаете восемь часов в день, то есть, сорок часов в неделю. А теперь представьте, что вам одновременно с работой нужно учиться на дневном отделении института, не забывая готовиться к занятиям. Получается не меньше сорока часов в неделю. Еще людям надо спать и питаться, и даже если мы будем совсем жестоки, на сон и еду необходимо хотя бы шесть часов в сутки, то есть, сорок два часа. Согласно представленным мною документам, не менее пятнадцати часов в неделю мой клиент был занят проведением студий для детей, работой в больнице, подготовкой и проведением экскурсий. Все эти данные, официально задокументированные, приложены мною к делу. Если они вдруг потерялись — ничего страшного, у меня есть комплект подтвержденных копий, и я готов предоставить его в любой момент. Также мой клиент занимался в спортзале десять часов в неделю, и проводил время со своей девушкой — не менее пятнадцати часов в неделю. А теперь немного арифметики. Сорок плюс сорок плюс сорок два плюс пятнадцать плюс десять плюс пятнадцать. Получается… — он на несколько секунд задумался. — Получается сто шестьдесят два. В неделе же у нас семь дней по двадцать четыре часа. Итого — сто шестьдесят восемь часов. Ваша честь, у моего клиента в восемнадцать лет было целых шесть часов в неделю на подрыв государственных устоев! И это в том случае, если ему было достаточно шести часов в день на еду и сон.

— Словоблудие, — буркнул прокурор. — В ваших блестящих способностях к арифметике мы убедились, спасибо. Но если хотите… Защита утверждает, что, помимо всего прочего, подсудимый тратил пятнадцать часов в сутки на общение со своей, гм, девушкой. Защита может представить суду этого… простите, оговорился, эту девушку?

Алик улыбнулся еще лучезарнее.

— Защита вызывает свидетеля Ингу Куприянову.

И вот тут-то начался фарс. Стас наконец-то понял, почему Алик решил начать с этого обвинения — вовсе не потому, что его легко было опровергнуть. Просто его можно было опровергнуть, выставив прокурора идиотом.

Но как они уговорили Ингу пойти на лжесвидетельство?

А прокурор тем временем не выдержал издевательства.

— Обвинению известно, что подсудимый имеет гомосексуальную ориентацию! У него не может быть девушки! Обвинение настаивает на проверке искренности свидетельницы!

— Протестую! — спокойно проговорил Гонорин. — О гомосексуальной ориентации моего клиента, судя по вашей убежденности, известно только вам, в материалах дела ничего подобного не обнаружено. Я не буду спрашивать, откуда у вас такая уверенность…

— Протестую!

— Протест отклонен. Адвокат, продолжайте.

— В ответ на требование прокурора я выдвигаю встречное требование: созвать независимую психологическую комиссию, которая проведет обследование моего клиента и вынесет вердикт о его гомосексуальности, а также о склонности к педофилии.

Это было попадание в яблочко. Согласно закону, после подобных заявлений прокурора адвокат имел право требовать подобного обследования — а оно автоматически отмело бы обвинение в педофилии.

— Суд удаляется на предварительное совещание, — объявила судья. Взгляд ее ничего хорошего прокурору не обещал.

Совещание продлилось недолго — от силы, минут десять.

— Решение суда: дать согласие на психологическую экспертизу обвиняемого. Отказать в требовании проверки свидетельницы Куприяновой на детекторе лжи до получения результатов экспертизы обвиняемого. Суд продолжает свое заседание.