А она, в свою очередь, медленно осмотрела всех троих мужчин и молча уставилась в пол.

— Говори! — не выдержав, рявкнул латник.

Окрик заставил девушку резко вскинуть голову; ее глаза вспыхнули гневом. Некоторое время она молча смотрела в глаза воину и наконец очень тихо проговорила:

— У меня нет ни малейшего желания искать возможность для мести отцу или кому-либо еще. Я не знаю, посмею ли когда-нибудь снова воспользоваться волшебством, понятия не имею, что могло со мной произойти после того, как были разбиты оковы.

Ее губы скривились, будто она готова была заплакать или, может быть, хотела крепко выругаться, но, когда она вновь заговорила, ее голос звучал почти спокойно.

— Вы дерзнули помочь мне, люди Черных Земель. И я думаю, что нам следует… что мы должны решиться помочь этому одинокому человеку. Я не могла бы с легким сердцем уйти отсюда и оставить его здесь одного, и я думаю, что мы не посмеем биться с ним. Я не смогла бы испытывать даже капли гордости, если бы мы все же вступили с ним в бой и, по капризу богов, одержали бы победу. Мы не можем видеть в каждом встречном врага, которого нужно уничтожить.

Сараспер вдруг резко отвернулся. И только увидев на камне перед ним неизвестно откуда взявшиеся капли, остальные поняли, что он плакал.

— Ну что ж, — с непривычной сердечностью пробасил растроганный донельзя Хоукрил, — раз уж мы договорились, то, значит, у нас получилась целая банда авантюристов, и мы должны выбрать для себя название, прежде чем барды выдумают для нас какую-нибудь смешную кличку. Есть какие-нибудь соображения?

— Всегда, — одновременно выпалили Эмбра и Краер и, так же в унисон фыркнув, уставились друг на друга.

Оба негромко, словно с неохотой захихикали… а потом это хихиканье превратилось в смех, к которому тут же присоединились Хоукрил и Сараспер, и громкий хохот эхом разнесся по катакомбам.

Четверо загнанных в ловушку отчаянных людей…

— Пока эти умники не придумают что-нибудь получше, — почти застенчиво предложил, отсмеявшись, Сараспер, — почему бы нам не назваться Бандой Четырех?

— Значит, быть посему, — кивнул Краер, хотя в его голосе слышалось легкое недовольство. Он, в свою очередь, скривил рот, словно желал выругаться, но заговорил почти по-настоящему шутливо: — Эмбра, можешь начинать складывать балладу!

— Вы об этом пожалеете, — промурлыкала сидевшая рядом с ним девушка, и в ее голосе в равной мере слышались радость и предостережение, — и для вас я госпожа Эмбра.

Трое мужчин насмешливо фыркнули, но когда баронесса вытянула руку, они тоже протянули руки — медленно и не слишком охотно, но без грубости или каких-то подозрений — и прикоснулись к ее ладони в едином пожатии.

Четыре пары глаз встретились; в каждой читалось опасение. Никто не выказывал ликования… но никто и не торопился убрать руку.

СЛЕДЯ ЗА ТЕМ, как ладони целителя прикасаются к его бокам, Хоукрил вдруг осознал, что давно уже сдерживает дыхание и не в состоянии больше обходиться без воздуха. Он позволил себе сделать продолжительный неторопливый выдох и в тот же миг почувствовал в ребрах ледяное и все же, как ни странно, теплое покалывание, оно начало медленно расходиться по телу…

— О-ох! — простонал он, не скрывая удовольствия. — До чего же хорошо, когда ничего не болит!

Латник глубоко и шумно дышал, наконец избавившись от мучившей его боли в сломанных ребрах. Немного полежав, он взглянул на склоненную над ним полуседую голову и спросил:

— Так почему же маги мечут молнии, разрушают крепости и при этом беззаботно гуляют по свету, а целители, которые слишком много помогают людям, умирают молодыми?

— Целительные силы черпаются изнутри. Трое мало кого наделяют этим даром, — не глядя пробурчал Сараспер. Его руки чуть заметно дрожали. — Волшебники берут силу для своих дел из другой магии.

— Да? И кто же сотворил первое на свете волшебство?

— Ну, — воскликнул сидевший у стены Краер, — это тот самый вопрос, из-за которого святоши не на шутку вцепляются друг другу в горло! Они все утверждают, что это сделал не кто-нибудь, а Трое собственными персонами. Кое-кто из волшебников с ними согласен, а другие говорят, что был первый маг, отдавший жизнь ради того, чтобы сложить заклинание, на которое могли бы опираться все будущие волшебники.

Он повернул голову, взглянул на прислонившуюся к той же стене Владычицу Самоцветов и спросил почти вызывающим тоном:

— А что, в ваших книгах небось говорилось по-другому?

Эмбра ответила ему кислой улыбкой, которая тут же исчезла с лица.

— Там говорилось так много разного и противоречивого, что я не могу верить ни одному из этих мнений. — Она понурила голову и тяжело вздохнула.

Краер прищурился.

— Когда же вы почувствовали, что силы вас покидают?

Девушка пожала плечами.

— Недавно.

Ее глаза закрылись. Квартирмейстер несколько мгновений смотрел на нее, а потом наклонился, вытянул руку, тронул целителя за плечо и указал на волшебницу.

Сараспер всмотрелся в лицо Эмбры и медленно кивнул.

— Здесь я почти закончил. Внутренности у него были так повреждены, что твоя микстура не могла толком помочь ему, но этот воин здоровее любого медведя.

Он перевел взгляд на Хоукрила и угрюмо сказал:

— Теперь просто лежи, не дергаясь, пока я буду заниматься с госпожой. Чем дольше ты пролежишь спокойно, тем быстрее целительные силы доберутся до всех болячек, даже самых малых.

Не дожидаясь ответа, Сараспер встал и перешел к противоположной стороне помещения. Он двигался скованно, как человек, повидавший на своем веку не один десяток лет и зим, но эта неуклюжесть странным образом сочеталась с торопливостью воина, идущего в сражение. Целитель неловко наткнулся на стену возле волшебницы, зашипел от боли, но тут же, без задержки, приложил тыльную сторону ладони к щеке Эмбры.

Та на мгновение открыла глаза, оперлась щекой на руку и, казалось, тут же впала в дремоту. Сараспер нахмурился.

— На нее наложены чары, — сообщил он двоим мужчинам. — Ее собственные или, что вероятнее, какое-нибудь темное заклятие магов Серебряного Древа.

— Вся моя магия кончилась, — пробормотала Эмбра, не открывая глаз. — Эти двое разрушили узы, установленные по приказу моего отца. Это случилось еще в начале ночи. А о том, что это за заклятия, мне неизвестно.

— Ваш отец никогда не приказывал наложить на вас чары, сохраняющие молодость? Или, может быть, прибавляющие красоты?

Слабая улыбка коснулась губ Эмбры.

— Нет, — не раскрывая глаз, сообщила она целителю. — Все, что вы видите, мое собственное.

— Не может быть сомнений, все это заклинания тех скотов-магов из хлева Серебряного Древа, — рявкнул Хоукрил.

— Тогда будем рушить их, — отозвался Сараспер.

— Ты можешь сделать это? — спросил латник. Он повернулся на бок и подпер голову локтем, чтобы лучше видеть. И как раз в этот момент тело Эмбры подскочило под руками целителя, как лошадь, которую сильно ударили шпорами в бока, а потом конвульсивно затряслось. Спина девушки выгнулась дугой, глаза широко раскрылись и тут же снова закрылись, и тело баронессы осело, обмякнув, как брошенный плащ.

Латник даже слышал, как она застучала зубами, когда Сараспер обнял ее обеими руками и проворчал:

— Конечно. Заклятие может снять кто угодно… если знает, как это делается. Если только заклятие наложено не на тебя самого, — На лице старого целителя высыпал обильный пот, а кожа потемнела.

— Ты хочешь сказать, — задумчиво произнес Хоукрил, — что волшебником может стать каждый, кто захочет?

— Почти каждый, — бросил Сараспер. В этот момент снова забившаяся в его руках волшебница сильно толкнула его и он ударился о стену. На его влажном от пота лбу вздулись толстые вены, и он напряг все силы, удерживая девушку. — Для этого требуется всего лишь терпение — большее, чем у обычных людей, — железная воля, чтобы не отклоняясь идти к цели, и даже жестокость. Именно поэтому поступки большинства магов выглядят такими величественными, такими таинственными или такими зловещими. Они хотят, чтобы всякое быдло считало, будто волшебниками могут стать только избранные, и потому так мало народу просится к ним в ученики.