Клер пошла с человеческой скоростью в лачугу и вниз по лестнице, и оказались в большой комнате, которая являлась лабораторией Мирнина, и иногда его домом. (Она думала, что он другой, но ей редко не удавалось застать его здесь, и в задней части была комната с использованной одеждой, в которой он рылся, когда у него появлялось настроение.) Мирнин склонился над микроскопом, изучая кто-знает-что. Он включил все лампочки, что было очень мило, и лаборатория выглядела чистой и прохладной сегодня, со всеми этими блестящими элементами. Она задавалась вопросом, оказывали ли ему услуги по уборке сумасшедших ученых.

— Спасибо за кофе, — сказал он. — Доброе утро.

— Доброе, — сказала Клер, и скинула свой рюкзак на стул. — Откуда вы знаете, какой кофе ваш?

— Я не знал. — Он пожал плечами. — Ты не отвечала на мои телефонные звонки. И ты знаешь, как сильно мне не нравится их делать, в первую очередь. Телефоны так холодны и безличны."

— Я не ответила, потому что я не желала озвучивать аргументы повторно. Мы не сдвинулись никуда по этому вопросу, не так ли?

Он оторвался от микроскопа, сунул старомодной квадратные очки на макушку своих длинных вьющихся черных волос, и посмотрел на нее с сногсшибательной улыбкой. Мирнин был — для вампира, который выглядел примерно вдвое старше ее, но был на тысячу лет старше — довольно горячим. Он мог быть милым и нежным в одну минуту, холодным и хищным следующую, и это удерживало ее от того, чтобы как-то влюбиться в него, в основном. Правда заключалась в том, что из него получился бы ужасный, возможно, роковой парень.

Она также действительно понятия не имела, как он к ней относится, в глубине души. Он обращался с ней как с особенно умным питомцем большую часть времени.

— Мне люблю спорить с тобой, Клер. Ты всегда удивляешь меня. А иногда это даже имеет смысл.

Она могла сказать о нем тоже самое, но не приукрашивая. Вместо того, чтобы пытаться превратить это в слова, она взяла свой кофе с гранитной поверхности стола. Он использовал современный микроскоп, цифровой, который она заказала специально для него. Он выглядел счастливым с ним, сейчас, хотя, вскоре он, возможно, вернется к своему старому медному и стеклянному оборудованию. Мирнину было более комфортно с Викторианской технологией.

— Что вы делаете?

— Проверяю свою кровь, — сказал он. — Я делаю это каждую неделю. Ты будешь рада узнать, что тут до сих пор нет следов вируса Бишопа.

Вирусом Бишопа являлось то, чем они назвали жестокую болезнь, которая одолевала вампиров задолго до того, как она приехала — производство вируса, который создал отец Амелии, Бишоп, потому что лекарство было только у него. К сожалению, для него, с тех пор, как он впервые испробовал лекарство на себе, его кровь стала стала лекарством для любого, и сейчас злой старый вампир был заперт внизу, для максимальной безопасности, где-то в Морганвилле. Никто, кроме Амелии и охраны, не знал где он был.

Клер это нравилось. Последнее о чем она хотела думать, так это о том, что Бишоп был свободен и возвращающимся после всего для мести. Она встречала противных вампиров, но Бишоп был, как она могла выразится, самым ужасным.

— Я рада, что ты в порядке, — сказала она. Вирус Бишопа заставлял вампиров терять себя, их воспоминаний, их самообладания. Для большинства это происходило медленно, что делало их еще хуже — как человеческая болезнь Альцгеймера, только вампир, лишенный всех этих вещей был непредсказуемым, опасным зверем. В отличие от других, Мирнин не восстановился полностью — или, что более вероятно, он всегда был немного за пределами нормальности. — Могу я взглянуть?

— О, конечно, — сказал Мирнин, и сделал шаг назад, позволяя ей заглянуть в окуляр микроскопа. Там, в ярком цвете, была видна интенсивная жизнь капли крови Мирнина- котора не была его действительности не была его собственной крови, так как это было с остальными.

Существует большая разница между кровь вампира и человека, и Клер все еще была очарована, как это работало. — Видишь? Я в хорошей форме.

— Поздравляю. — Она закрыла микроскоп — нет смысла из-за этого получать ужасный счет за электричество в лаборатории — и отпила глоток кофе, пока он пил свой. — Чем мы займемся сегодня?

— О, я думал, что мы могли бы взять выходной. Пойти в парк, прогуляться, посмотреть фильм…

— На самом деле.

— Ты слишком хорошо меня знаешь. Поскольку ты не разговаривала со мной на этой неделе, я разработал несколько новых схем. Я бы хотел посмотреть, что ты об этом думаете. — Он метнулся в другому столу, покрытому белой простыней. На несколько ужасных секунд ей показалось, что под ней находился человек… но потом он поднял ее, и там были просто груды металла, стекла и пластика. Это совсем не было похоже на схему. Большинство вещей, построенных Мирнином, не выглядели так как надо. Они просто работали.

Клер подошла и попыталась выяснить, с чего начать — наверное, с открытой трубы, которая обвивалась вокруг и присоединялась к чему-то вроде системы электронных ламп, затем в то, что выглядело как монтажная плата, отдаленно напоминающая что-то более разумное, затем в пучки проводов, все того же цвета, тянущихся как спагетти к другим вещам, погребенным под еще большим количеством труб.

Она сдалась.

— Что это?

— А как ты думаешь, что это?

— Это может быть что угодно, от газонокосилки до бомбы, все, что я знаю.

В течение трех следующих дней, Клер не на долго приходила домой. Она была одержима, когда она углубилась в проблему, и она знала это, но это было круто. Она пошла в магазин и купила тележку дешевых пластмассовых игрушек, которые она кидала часами через портал во все более терпимую Еву, затем Майкла, затем Шейна. У них тоже были припасы игрушек, и они кидали их в противоположное направление.

Все что она получила за эти два с половиной дня, это пыль- так много пыли, что Шейн сказал ей, что она имела бы постоянную должность в доме: пылесосить, если она она придет домой снова. Она знала, что ему это не нравилось, не только потому что они скучно кидали игрушки туда сюда, но и потому что она едва видела его днем, кроме того что она приходила домой, сгребала еду и падала в кровать. Ей тоже это не нравилось, но было внутри нее что-то, что было скрыто от этой глупой проблемы, и она не могла просто уйти от этого. Не до тех пор, пока оно не начнет работать, или пока она не сдастся.

Она не сдавалась.

На третий день Шейн был до сих пор на ловящей должности. Он сидел на полу со скрещенными ногами, опираясь на спинку дивана и с одной из тех белых хлопковых масках на лице. Он купил ее для самозащиты, он ей сказал; он не хотел задохнуться из-за пыли от пластиковых игрушек, но он слегка кашлял. Она не винила его, но это выглядело довольно забавно, по крайней мере, пока она не поняла, что то же самое твориться и на ее стороне, и достала маску из беспорядочных запасов расходных материалов Мирнина. И очки. Шейн теперь завидовал ее очкам.

— Подожди, — сказала она, после ее последней попытки бросить неоновый пластмассовый шарик, превратившийся в пыль на другой стороне. — У меня есть идея.

— Как и у меня, — сказал Шейн. — Кино, хот-доги, и больше не заниматься этим. Нравиться?

— Очень, — сказала она, именно это и имея ввиду. — Дай мне сделать кое-что, хорошо?

Он вздохнул и уронил голову обратно на диван. — Ладно, как скажешь.

Она действительно была ужасной подругой, подумала Клер, и побежала через лабораторию, сторонясь различных разбросанных Мирнином случайных преград, в опасности которых она так и не смогла убедить его.

Она подбежала к столу, где ее схема (с непостижимыми дополнениями Мирнина) тихо жужжала. Она отключила питание и заново проверила соединение. Напряжение было устойчивым, и не было никаких причин, почему он было неустойчивым на другом конце, если только… Если только это было чем-то, что сделал Мирнин.