– Да, но почему вы выделили меня?

– Потому, что вы новый в этом городе человек, не имеющий, по существу, никакого опыта и в силу этого не способный увлечь советников президента подобной тайной операцией. При одном упоминании о задуманной вами акции они бы все как один удрали в горы, за исключением разве что одного вице-президента, который просто не понял бы, в чем дело.

– Вы думаете, нас выдал один из них… со стороны?

– Я редко ошибаюсь, Уоррен… Одной из моих ошибок было мое замужество. После того как мы, девочки, выкинули моего супруга из дома, он бежал в Карибский бассейн и, обосновавшись на Вирджинских островах, занялся чартерными перевозками на парусной яхте. В общем, страшное ничтожество!

– Право? Из чего вы это заключили?

– Видите ли, он утверждает, будто совершенно счастлив, что, как знаем мы все, невозможно в нашем безумном обществе.

– Вы не шутите?

– Господин министр, не заняться ли нам неотложными делами? Я настоятельно рекомендую отправить эти «мешки для трупов» туда, где они находились бы в полной изоляции от окружающего мира. И заставить попридержать язык тех, кто мог бы по пьянке порассказать кое-что о том, что творится в Куонтико. А еще я посоветовала бы вам связаться с номером ноль-ноль-ноль-тире-ноль-ноль-шесть в Форт-Беннинге.

– А это что за чертовщина?

– Не что, а кто, – поправила Тирания. – Их называют «смертоносной шестеркой».

– Они из тех же, что и «грязная четверка»? – спросил хмуро Пиз.

– Их разделяют тысячи световых лет. Те, о ком говорю я, – актеры.

– Актеры? А что общего может быть у меня с ними?

– Они уникальны, – произнесла Трухарт, подаваясь вперед и понижая голос. – Готовы на все, только бы попасть в газеты, которые редко когда упоминали о них.

– За что упрятали их в Форт-Беннинг?

– За неуплату квартплаты.

– Что?

– Они годами не трудились нигде по-настоящему, а только подрабатывали официантами.

– Ничего не понимаю!

– Все очень просто, Уоррен. Они все вместе вступили в ряды вооруженных сил в надежде создать репертуарный театр и более или менее регулярно питаться. Естественно, творчески мыслящий офицер из «Джи-2» обратил на них внимание и, исключительно в расчете на них, разработал ряд тайных операций.

– Он задумал использовать их актерский талант?

– Не только. По словам генерала, который стоит за всем этим, они в отличной форме. Знаете ли, в тех фильмах о Рембо им доставались кое-какие роли. Актеры крайне щепетильны во всем, что касается их внешности.

– Миссис Трухарт! – воскликнул государственный секретарь. – Не будете ли вы так любезны объяснить мне, какова цель всей этой беседы?

– Подвести вас к решению проблемы, Уоррен. Я буду изъясняться весьма абстрактно, чтобы в случае чего иметь потом возможность отрицать все с чистой совестью. Но я уверена, что вашего тонкого, высокоразвитого интеллекта хватит на то, чтобы уловить мои мысли.

– Это первые слова, которые мне понятны.

– «Смертоносная шестерка» может представить кого и что угодно. Они искусно перевоплощаются, отлично воспроизводят диалектизмы и способны проникнуть даже туда, куда, казалось бы, вход всем закрыт.

– Но это ужасно: что помешает им внедриться в наши ряды?

– Вы точно схватили суть дела. Благодаря им перед нами открывается завидная перспектива.

– Минуточку. – Пиз повернулся в своем вращающемся кресле и, представив на своем столе портрет Джеронимо в генеральском мундире, радостно завопил: – Вот оно! Никаких процессов, никаких слушаний в конгрессе! Просто не верится!

– О чем вы, Уоррен?

– Да об этих актерах!

– Ах да!

– Актеры могут стать кем захотят и убедить других, что они вовсе не те, кем являются в действительности, не так ли?

– Так. Это то, чему они учились.

– Никаких убийц, никаких исков, никаких чертовых слушаний на Капитолийском холме!

– Не думаю, что можно обойтись без подкупа нескольких сенаторов – на то у нас и фонды для покрытия непредвиденных затрат…

– Итак, картина проясняется! – перебил ее Пиз, снова поворачиваясь на своем кресле. Оба глаза его были широко раскрыты от возбуждения, причем левый даже присмирел на время. – Они прибывают в аэропорт Кеннеди в красных кушаках и, возможно, с бородами и в мягких фетровых гамбургских шляпах… Целая делегация…

– Какая делегация?

– Из Швеции! От Нобелевского комитета. Специалисты по военной истории двадцатого века, они встречаются с генералом Маккензи Хаукинзом, чтобы объявить о присуждении ему Нобелевской премии как величайшему солдату всех времен!

– Может, вызвать доктора, Уоррен?

– Это не обязательно, миссис Трухарт: вы меня уже вылечили. Дали мне то, чего мне недоставало. Неужели не понимаете? Честолюбие у этого психа могло бы сравниться своими размерами с самим Эверестом!

– О ком вы?

– О Повелителе Грома.

– О ком, о ком?

– О Маккензи Хаукинзе, вот о ком! Он получал почетную медаль конгресса! Дважды!

– Полагаю, мы должны произнести мысленно благодарственные слова всевышнему за то, что он американец, а не комми.

– Дерьмо он, вот кто! – взорвался государственный секретарь. – Величайший идиот тысячелетия! За наградой он побежит куда угодно… В данном случае это будет Швеция. Стрелка компаса указывает на север!.. Самолет пропадет… Не важно где – в Лапландии ли или в сибирской тундре.

– Хотя вы и выражаетесь неизвестно зачем непристойнейшим образом, тем не менее, Уоррен, ваши слова о севере звучат для меня благостной музыкой подлинной правды! Нашей правды!.. Что требуется от меня, господин секретарь?

– Для начала надо выяснить, как связаться с офицером, под чьим началом находятся эти актеры, а потом подготовить мой самолет для полета в Форт-Беннинг… Как складывается все удачно!

Две взятые в прокатном пункте машины неслись на юг по девяносто третьей магистрали, которая вела в Бостон. Пэдди Лафферти вел первую, его жена, отставая примерно на милю, – вторую.

Арон Пинкус сидел в головном автомобиле рядом со своим шофером, на заднем же сиденье разместились Сэм Дивероу, его мать и Дженнифер Редуинг, индианка-юрист, устроившаяся между матерью и сыном.

Во второй машине, рядом с миссис Лафферти, сидел генерал Маккензи Хаукинз. Дези-Один и Дези-Два играли сзади в «блэк джек» картами из колоды, похищенной на бывшей лыжной базе.

– Теперь ты слышишь меня хорошо, моя девочка? – говорила пухлая Эрин Лафферти, дама с тонкими кельтскими чертами лица, в радиотелефон. – Дай малышу полную миску овсяной каши с настоящим молоком, а не с разбавленным водой, которое пьет дедушка. А девчурке приготовь два ломтя хлеба, вымоченного в яйцах – в двух яйцах – и поджаренного… Понятно?.. Отлично, девочка, я свяжусь с тобой позже.

– Ваши дети? – слегка смущаясь, спросил Хаук, когда миссис Лафферти положила трубку.

– У вас мозги на месте, любезный? Неужели я похожа на женщину, имеющую крошечных пискунов?

– Я случайно подслушал вашу беседу, мадам…

– Это была моя младшенькая Бриджит. Она присматривает за детьми моего старшего парня, второго моего сына, пока эти две клистирные трубки – он со своей женой – находятся в круизе… Представляете, в круизе!

– А ваш муж не возражает?

– А как мог бы он возражать? Мой мальчик, Деннис, – экономист, и после его имени ставятся все эти буквы. Он ведает причитающимися нашей семье налогами.

– Понимаю.

– Понимаете? Говорить так – все равно что утверждать, будто от дьявола пахнет духами! Никогда не имейте детей башковитее вас. Получается черт-те что! – Но тут загудел телефон, и миссис Лафферти снова взяла трубку. – В чем дело, Бриджи? Ты не знаешь, где холодильник, девочка?.. А, это ты, Пэдди, дорогуша! С каким удовольствием окунула бы я твою голову в бочку с машинным маслом! – Эрин Лафферти передала трубку Хаукинзу: – Пэдди говорит, что мистер Пинкус желает побеседовать с вами.

– Благодарю, мадам… Слушаю вас, командир!