– А ведь в словах ее есть смысл, Арон!

– Да, мой дорогой, выступление было блестящее! Но вы с ней проглядели кое-что.

– Что именно, мистер Пинкус?

– Что он все же не всесилен, и, следовательно, его можно остановить.

– Но как, скажите, ради бога?

В этот момент дверь стремительно распахнулась, ударившись о стену, и в номер влетел разъяренный Сайрус в непривычном обличье – в дорогом экстравагантном костюме в узкую полоску, модных туфлях и с фуляровым платком на шее.

– Эти сукины дети сбежали! – завопил он. – Где они? Здесь?

– Вы имеете в виду Романа и наших Дези? – встревожился Сэм. – Они что, дезертировали?

– Да нет, черт возьми! Но эти парни – словно дети в Диснейленде: все должны рассмотреть! Вернуться-то они вернутся, но ведь эти молодцы нарушили мой приказ!

– Что вы имеете в виду, полковник? – произнес Пинкус.

– Я отлучился ненадолго… пошел в туалет… велел им оставаться на месте. А они тем временем исчезли, хотя я…

– Вы же только что сказали, что они вернутся, – заметил Дивероу. – Так стоит ли зря волноваться?

– Неужто вы хотите, чтобы эти болтливые обезьяны носились по всему отелю?

– По правде говоря, это весьма оживило бы обстановку, – захихикал Арон, – а то здесь все какие-то дипломаты, разгуливающие чинно, словно индюки.

– Сайрус, – сказала Дженнифер, разглядывая огромного наемника, – вы выглядите… не знаю, как бы это получше выразиться… так элегантно!

– Это только тряпки, Дженни! У меня не было никогда ничего подобного до тех пор, пока сорок шесть моих родственников в Джорджии не купили в складчину костюм в «Пичтри-центре» по случаю присвоения мне докторской степени. На подобные вещи не хватало средств ни до этого, ни после того. Рад, что он так же нравится вам, как и мне. Им я обязан любезности мистера Пинкуса, чьи портные готовы проскочить хоть в игольное ушко, стоит ему только чихнуть.

– Неправда, мой друг, – возразил Арон. – Просто они понимают, что значит экстренная необходимость… Ну как, Сэм, славно ли выглядит наш полковник?

– Да, славно, – согласился тот неохотно.

– Колосс Родосский, разодетый для встречи с сиятельнейшими особами! – кивнула одобрительно головой Редуинг.

Арон Пинкус повернулся к ней и, указывая на Сайруса, произнес:

– Позвольте, дорогая моя, представить вашей светлости человека, который составит вам компанию во время сегодняшних слушаний… Перед вами – судья Корнелиус Олдсмобиль. Благодаря стараниям моего старого друга, члена Верховного суда, он будет находиться в зале в роли amicus curiae. Ему разрешается лишь наблюдать за происходящим, но никак не высказывать своего мнения. Сядет он рядом с генералом Хаукинзом, полагающим исходя из логики, что сей джентльмен призван обеспечивать его безопасность. Если в конце заседания нашему генералу вздумается вдруг выступить с каким-нибудь заявлением, то, как заверил меня судья Олдсмобиль, у него найдется немало способов унять нашего не в меру ретивого друга, включая и ссылку на якобы приключившийся с ним приступ в результате нарушения обмена веществ. Ну а в итоге, учитывая возраст генерала, неудавшегося оратора бережно вынесут из зала суда.

– Арон, вы старая лиса! – вскочил со стула Сэм.

– Мне нелегко было решиться на такое, но спасти нас может лишь альтернативный вариант. Как и предполагала наша прелестная Дженнифер.

– Боже, как бы хотела я, чтобы вы были лет на тридцать моложе! – воскликнула Редуинг. – Черт возьми, хотя бы на двадцать!

– Я тоже желал бы этого, дитя мое, но, надеюсь, вы не станете посвящать в нашу тайну Шерли.

– Об этом и я могу ей рассказать, если Покахонтас не уймется, – пригрозил Дивероу. – В конце концов, не зря же мною, как вам известно, проделано в бурю десять, а то и все пятнадцать миль, о чем я молчу исключительно из скромности.

Арнольд Сьюбагалу втиснул свое тучное тело в кресло, на чьи подлокотники он мог смело опираться во время любимого его развлечения в минуты досуга. Когда он поднимал руку, чтобы метнуть стрелу с присоской, его грушевидной формы торс оставался неподвижным, что и требовалось для успешной игры. В общем, им было рассчитано все. Недаром же слыл он блестящим инженером с коэффициентом интеллекта, равным 185, и знал все обо всем, исключая лишь реальную политику, правила вежливости и советы врачей-диетологов.

Он нажал на кнопку. Огромный занавес медленно пополз вверх, открывая взору фотографии шестисот мужчин и женщин – всех тех, кого Сьюбагалу считал врагами. Кого тут только не было: и либералы из обеих партий, и помешанные на окружающей среде психи, не способные увидеть разницу между прибылью и убытками, и феминистки, бросившие вызов предопределенному богом верховенству мужчин, и конгрессмены, имевшие безрассудство заявить ему, что он не президент!.. Ну, может быть, оно и так, но кто, черт возьми, как не он, заботился о президенте и денно, и нощно?

Только Сьюбагалу приступил к игре, как зазвонил телефон, помешав ему толком прицелиться. В результате стрела, отклонившись с пути, вылетела в открытое окно.

Трудившийся в розарии садовник завопил во всю глотку:

– Этот ублюдок опять за свое! Я ухожу!

Арнольд никак не отреагировал на крик, ибо мысли его были заняты другим. Если бы он не промахнулся, то попал бы стрелой между глаз этому типу, по-видимому, члену какого-то там союза коммунистов-социалистов, ожидающему двухнедельного пособия в связи с уходом с работы, на которой пробыл он чертовы двадцать лет.

Поскольку Сьюбагалу не удалось выбраться из кресла из-за его пышных бедер, крепко схваченных подлокотниками, для того чтобы взять трубку, ему пришлось пройти через всю комнату вместе с этим предметом мебели, с которым он как бы сросся.

– Кто вы и откуда у вас этот номер? – заорал руководитель аппарата президента.

– Не шумите так, Арнольд, это Рибок. Мы с вами в этом деле союзники.

– О господин верховный судья, уж не собираетесь ли вы подкинуть мне еще какую-нибудь серьезную проблему, хотя мне подобные вещи совсем ни к чему?

– Наоборот, только что я разрешил проблему, серьезней которой у вас никогда не бывало.

– Не ту ли, что связана с уопотами?

– Да, ту. Они могут теперь подохнуть от голода в своей дурацкой резервации, и ни кому до этого не будет никакого дела. Вчера вечером я устроил для всех членов Верховного суда небольшое барбекю[204] у себя на дому. Поскольку у меня лучший во всем Вашингтоне винный погреб, все, понятно, упились до чертиков, кроме дамы, но она уже не в счет. У нас состоялась по-американски интеллектуальная, исключительно содержательная и откровенная беседа на берегу плавательного бассейна.

– Ну и?

– Мы победим: против уопотами выступят шестеро, и только трое проголосуют в их пользу. Правда, поначалу двое из нынешних наших сторонников заколебались было, но, когда прислуживавшие нам за столом смазливые девчонки поскидали с себя одежонку, чтобы поплавать, на них снизошло озарение. И хотя сейчас эти незадачливые сластолюбцы и пытаются уверить всех, будто их столкнули в пруд, фотографии этого не подтверждают. Так что мне оставалось лишь объяснить им доходчиво, что в случае их неразумного поведения бульварным газетенкам будет чем потешить публику.

– Рибок, вы гений! Конечно, не такой, как я, но для вас и это неплохо… совсем неплохо… А теперь позаботимся о том, чтобы это все осталось между нами, согласны?

– Мы говорим на одном языке, Сьюбагалу. Наш долг удерживать не ориентированных на интересы Америки лиц на почтительном расстоянии от нашего магистрального пути. Они опасны – все как один! Можете себе представить, где бы оказались мы с вами, не будь подоходного налога и этих законов о гражданских правах?

– На небесах, Рибок! В раю! Но не забудьте, мы с вами никогда не говорили на эту тему!

– Как, думаете вы, разузнал я ваш номер?

– Да, действительно?

– У меня в Белом доме осведомитель.