– Хорошо, если это так. И все же…

– Послушай, Хаук, – перебила его Мэдж из Города Червей. – Я знаю, что порой ты бываешь излишне щепетилен насчет нас, девочек, и мы очень ценим это. И тем не менее ты должен мне кое-что обещать.

– Что именно?

– Не тряси сильно Мэнни Гринберга. Сделок с ним не заключай, но и не давай ему в зубы.

– Ну, Мэджи, это уж совсем вульгарно!..

– Вперед, Мак, действуй! Я уже почти у финиша. Перо буквально дымится у меня в руках. Позвони Джинни, дорогой. Целую и люблю тебя, как всегда.

– Резиденция лорда и леди Кэвендиш! – возгласил аденоидный англиканский голос, когда Мак набрал калифорнийский номер. – Пожалуйста, сообщите свое имя.

– Гай Берджесс[189], из Москвы…

– Все в порядке, я взяла трубку! – проговорила, подойдя к параллельному аппарату, Джинни. – Он известный дразнила, Бэзил.

– Да, мадам! – изрек монотонно дворецкий, опуская на рычаг трубку.

– Мак, солнышко, я уже несколько часов жду твоего звонка! У меня приятные новости!

– Которые, как я понял из слов Мэдж, предусматривают и отказ от рукопашного боя с Мэнни.

– Ах, это… Да-да, конечно, тем более что в наших интересах, чтобы во время переговоров он был с нами, а не в больнице. На этот раз я презрела свое правило поддерживать отношения с бывшими мужьями не иначе как через поверенных и лично вступила в контакт с Мэнни. И не зря!

– Что не зря? И о каких переговорах идет речь?

– Мэджи говорит, что идея создания такого фильма не только носит сенсационный характер, но и является своего рода заявкой на участие в разработках месторождений золота по всему земному шару. По ее словам, для воплощения этой идеи в действительность есть все, что требуется! Актеры, шестеро сексапильных красавцев, летают по белу свету, освобождая заложников и арестовывая террористов, и все это – правда! Я намекнула Мэнни о сюжете и обо всем прочем, – естественно, после того, как он согласился оставить в покое мои живописные полотна, – и едва он услышал от меня, что Чонси уже налаживает кое с кем из киношников связи в Лондоне, как сразу же закричал своей секретарше, чтобы она немедленно включила работу над этим фильмом в план студии.

– Джинни, ради бога, не части так! Ты перескакиваешь с одной темы на другую, как кузнечик, и говоришь совершенно непонятно, по крайней мере, для меня… Объясни же вразумительно, что именно делает Мэнни, чем там занимается этот Чонси и кто он, черт бы его побрал, такой?

– Мой муж, Мак!

– А, солдат! Теперь припоминаю. Гренадерские полки были что надо! Славою покрыли боевые знамена! И что же он затеял?

– Я уже говорила тебе, что он горячий твой поклонник, и, когда Мэдж позвонила и начала объяснять, что у тебя на этих пленках, я попросила его взять трубку, потому что он человек военного склада, да и вообще понимает, что к чему.

– И что он думает?

– Он сказал, что все это напоминает ему историю не то с Четвертым, не то с Сороковым королевским отрядом командос. Бойцы, рекрутированные из театра «Олд вик», имели весьма скромный успех, поскольку все время пробалтывались. Он хотел бы поговорить об этом с тобой и обменяться наблюдениями.

– Черт возьми, давай же его к телефону, Джинни!

– Нет, Мак, сейчас не подходящее для этого время. Кроме того, его здесь нет. Он в Санта-Барбаре, играет в «Арсенале» в поло с проживающими там англичанами.

– Так что же он все-таки затеял?

– Хаук, ты, должно быть, устал, и тебе необходимо помассировать плечи. Я же объясняла уже все! Он считает, что эта история, из которой Мэджи делает для тебя сценарий, имеет все признаки величайшего хита, а посему и позвонил кое-кому из своих друзей в Лондон, чтобы сообщить им об этом.

– И что же из этого следует?

– Они вылетают на «Конкорде» утренним рейсом, и едва оставят позади Лондон, как будут уже здесь.

– Где здесь?

– В Нью-Йорке. Чтобы повидаться с тобой.

– Они завтра прибывают сюда… или уже сегодня?

– Сегодня. И остановятся там же, где и ты.

– А как насчет бывшего твоего супруга Гринберга?

– Он прилетает завтра утром… Для тебя, по нью-йоркскому времени, – сегодня. И коль скоро я собираю друзей Мэнни и Чонси, которым уже разосланы и расписание авиарейсов, и программа работы студии, то позвонила нескольким большим шишкам, обожающим приглашать к себе на обед Чонси, и поделилась с ними кое-какой информацией. В общем, тебе предстоит хлопотный день, солнышко!

– Клянусь Цезарем, ты просто великолепна. Это замечательно! Откровенно говоря, Джин-Джин, я знал, что вы, девочки, расшибетесь ради меня, но всем этим я собирался заняться несколько позже, скажем, в начале будущей недели, поскольку с пятницы по понедельник у меня – другие дела.

– Мак, напомню, ты же сам сказал: через день!

– Да, это так, но я имел в виду лишь эту писанину: я хотел передать ее в руки этих будд из «Беверли-Хиллз» к уик-энду, с тем чтобы к понедельнику или вторнику все уже было на мази.

– Послушай, великий мой некогда муж и самый близкий из всех друзей, которых я когда-либо имела, что ты пытаешься, черт возьми, сказать мне?

– Ну, Джин-Джин…

– Выбрось из своего лексикона это дурацкое «Джин-Джин», Хаук! Ты стал называть меня так после того, как нашел Лилиан в каком-то заброшенном гимнастическом зале и решил, что она больше нуждается в помощи, чем я. Потом Лил рассказала мне, что, встретив Мэджи в пропитанном кокаиновым чадом притоне, где тебя интересовало место хранения коки, ты начал напевать вдруг: «Лили-Лили». Как понимать это, Мак? Мы тебя любим, и ты это знаешь. А теперь выкладывай, что у тебя за проблема с завтрашним утром? Если это очередная жена, мы поймем все как надо и в свое время возьмем ее под свое крылышко.

– Ничего подобного, Джинни! Речь идет об одном деле, чертовски важном для очень многих, для массы обездоленных людей.

– Снова, что ли, сражаешься с ветряными мельницами, дражайший мой друг? – произнесла нежно леди Кэвендиш. – Если хочешь, я все отменю. Впрочем, ты и сам можешь разрешить этот вопрос, если не будешь отвечать на звонки и подходить к двери. Эти коршуны располагают только номером апартамента – двенадцать «а», но ни твоего имени, ни иных подробностей не знают.

– Нет-нет, я улажу это как-нибудь по-другому… точнее, мы уладим.

– Мы?

– Все мои ребята тут, со мной. Я собираюсь продержать их взаперти здесь, пока не решу одну свою проблему.

– Уж не о «смертоносной» ли «шестерке» говоришь ты? – воскликнула Джинни. – Так они в «Уолдорфе»?

– Да. Все шестеро, крошка.

– И все красавцы как на подбор?

– Даже больше того, причем у каждого свой габарит и вес. И, что гораздо важнее для меня, они ждут, что я помогу им кое в чем.

– Тогда все понятно, Мак. Ты никогда никого не подводил.

– Разве что кроме одной…

– Ты это об Энни?.. Не мучь себя зря. Она звонила мне на прошлой неделе. Ей удалось вывезти на самолете дюжину тяжело больных детей с острова в Тихом океане на лечение в Брисбен[190]. Она вне себя от счастья. Разве не это главное? Чувствовать себя счастливой и быть в мире с собой. Не этому ли учил ты нас?

– Скажи мне, она никогда не упоминала о Сэме Дивероу?

– О Сэме?..

– Ты же меня слышала, Джинни!

– Ну да, упоминала, но не думаю, что тебе было бы приятно услышать, Мак, как и в какой связи, так что оставим-ка лучше эту тему в покое.

– И все же я хотел бы знать это: ведь он мой друг.

– Все еще?

– Да, в силу ряда обстоятельств.

– Ладно… Она говорит, что из всех мужчин, с которыми спала, помнит только его, потому что это было для нее как бы «причастие любовью» – так выразилась она, – все же остальные забыты.

– Она собирается когда-нибудь возвратиться в этот мир?

– Нет, Мак. Она нашла то, чего ты сам же желал ей. Да и всем нам. Когда хотел, чтобы мы чувствовали себя уютно и в своей шкуре. Помнишь, как говорил ты нам об этом?