Но Скайлер поклялась не думать об этом, по крайней мере сегодня. Поскольку сегодняшний день был особенным: разыгрывался Гран-при, и ее подруга Микки участвовала в состязаниях. «Еще лучше было бы самой очутиться на арене, — думала Скайлер, — увидеть, как Микки осуществит нашу давнюю мечту».

Скайлер знала, что для подруги это не просто осуществление мечты. Микки первый сезон участвовала в состязаниях на лошади, принадлежащей миссис Эндикотт, и стоило ей проиграть, под угрозой оказались бы ее шансы на участие в соревнованиях следующего сезона. Сама Микки не сможет заплатить огромный взнос и взять на себя чудовищные затраты по содержанию и перевозке лошади. Как говорила Микки с присущим ей грубоватым юмором, ей предстоит «расшибиться в лепешку».

Со своего места Скайлер видела дорожку, ведущую к выставочной площадке. Там мелькнула знакомая фигура Микки верхом на безупречном вороном жеребце — новом голландском чистокровном коне миссис Эндикотт, — и Скайлер вытянула шею, чтобы получше разглядеть подругу.

— Ей ни за что не взять второй барьер, если она не сбавит темп, — волновалась Скайлер. — Без хорошего разбега Толедо не даются широтные препятствия.

— Если кто-нибудь и способен справиться с ним, так только Микки, — отозвалась Кейт.

Сидя у длинного стола, с которого уже убрали посуду, Скайлер испытывала жгучее желание оказаться рядом с Микки. Мысленно она видела себя в окружении разгоряченных животных, чувствовала, как приплясывает на месте Ченслор, а другие наездники кружат вокруг нее. Она почти ощутила особый аромат кулис — насыщенный, волнующий, смешанный с сигаретным дымом, запахом навоза и мази для копыт, кожи, пены и человеческого пота. Скайлер видела себя берущей барьеры, испытала прилив адреналина после удачного приземления…

И вдруг ей представилось, что Ченслор теряет равновесие, а сама она вылетает из седла.

Скайлер инстинктивно прижала ладони к животу. На глаза навернулись слезы.

«О, малыш, что же с тобой будет? Кто позаботится о тебе?»

Перед ее мысленным взором вновь возникло лицо Элли Найтингейл. Скайлер всерьез думала о встрече с ней — в основном желая выяснить, не исчезло ли ощущение того, что они связаны незримыми узами… Однако она считала это несправедливым. Этим она только обнадежит Элли. «А если в конце концов я выберу кого-нибудь другого?»

Скайлер вспомнились две пары, с которыми она встречалась на этой неделе по рекомендации адвоката, знакомого Микки. Муж-менеджер и его жена, инструктор по аэробике, поначалу показались ей идеальными кандидатами. Оба держались дружелюбно и жизнерадостно и при этом не лезли из кожи вон, чтобы произвести на Скайлер благоприятное впечатление. Марсия не могла иметь детей. Они мечтали о большой семье, объяснила Марсия; они бы взяли на воспитание и детей постарше, даже детей-калек. В этот момент муж Марсии отвернулся, и Скайлер заметила, как он поджал губы. Его явно не приводила в восторг мысль, что чей-то ребенок на костылях испортит его представления о счастливой и благополучной семье. Скайлер задумалась: «А если и мой ребенок окажется не идеальным?»

Вторая пара была постарше. И мужу, и жене давно перевалило за сорок. Они владели домом в Скарсдейле и процветающей фирмой, специализирующейся на программном обеспечении. Пухленькая седая жена походила на типичную домохозяйку. Их единственный сын погиб несколько лет назад, попав в автокатастрофу. Они отчаянно мечтали вновь стать родителями, но у Дианы уже начался климакс.

В этом случае Скайлер не пришлось долго раздумывать. Она не желала, чтобы ее ребенок вырос в тени погибшего юноши.

Адвокат Джон Мортон, друг Микки, успокоил Скайлер, заявив, что спрос огромен, а предложения появляются редко. Он пообещал устроить ей столько встреч, сколько понадобится. А для принятия решения у Скайлер оставалось в запасе несколько месяцев.

Она ощутила тяжесть в груди и одышку, словно вдруг оказалась на головокружительной высоте, и раздраженно отмахнулась от мучительных раздумий. Мортон прав: спешить незачем. Все успеется. А пока она в полном порядке. Ей абсолютно не о чем волноваться.

«Как бы не так!» — возразила себе Скайлер. Предстоящее усыновление тревожило ее, не давало ей покоя. Она давно забыла о том, что такое крепкий ночной сон. Не удавалось даже посмотреть до конца телепередачу или дочитать статью в журнале — то и дело Скайлер вскакивала и начинала расхаживать по комнате.

Нахмурившись, она устремила сосредоточенный взгляд на арену. Служащие суетились, готовя ее к следующим состязаниям «на вылет», где одна ошибка стала бы роковой. Скайлер отметила, что трибуны заполнены на три четверти. Все зрители повернули головы, увидев, как к воротам рысью приближается лоснящийся гнедой жеребец.

Скайлер наблюдала, как наездница в облегающем темно-синем сюртуке и кремовых бриджах объехала арену по кругу, с трудом сдерживая пляшущего коня. Раздался сигнал, и прозвучал громкий мужской голос:

— Номер восемнадцать, Султан Суффолкский. Одиннадцатилетний жеребец ганноверской породы. Наездница — Кейси Стивенс…

Султан направился к первому барьеру, вертикальному забору, но перед самым препятствием приостановился и взял его без разбега. Зрители хором ахнули. Затем пришла очередь широтного препятствия, лестницы и, наконец, коварных вертикальных жердей, поставленных почти вплотную. Как любой новичок, Кейси чересчур спешила, желая поскорее пройти маршрут и забыв об опасности. Она не рассчитывала шаги, не соразмеряла темп. В ушах Скайлер зазвучал наставительный голос Дункана: «Нет плохих лошадей, есть плохие наездники…»

— О Господи! Последний барьер ей ни за что не взять…

Обернувшись, Скайлер увидела, что ее мать встревоженно нахмурилась. Кейт казалась воплощением элегантности в своих широких черных брюках и жилете, надетом поверх белой шелковой блузы, дополненной искусно завязанным на шее платком. Свою трость она прислонила к стене в углу.

Как и предсказала Кейт, левой задней ногой Султан сбил верхнюю жердь. Пока служащие устанавливали жердь на место, Кейси Стивенс, изо всех сил сохраняя невозмутимый вид, направила коня к воротам. Ее проводили непродолжительными аплодисментами.

Следом на арену выбежал мышастый жеребец, слишком низкорослый для высокого мужчины, сидящего в седле.

— А вот и Генри Прудент, — почти благоговейно прошептала Кейт. — Теперь мы увидим настоящую езду! Уверена, его жена тоже участвует в состязаниях. Интересно, что будет, если они наберут равное количество очков и им придется заново проходить маршрут?

— Если он джентльмен, то отдаст победу жене, — насмешливо отозвался отец. Уилл никогда не скрывал, что подобные состязания вызывают у него скуку. Ему доставляла удовольствие лишь возможность изредка подтрунивать над Кейт.

— И не подумает, иначе ему грозит развод, — рассмеялась Кейт. — Она никогда не простит его. И потом, у них почти равные шансы на победу.

Скайлер удивлялась тому, как удается родителям производить впечатление благополучной семьи. Она знала, что у них давно возникли проблемы, и не только из-за ее ребенка, но и из-за какого-то кризиса в делах. В присутствии Скайлер они никогда не говорили о делах, но, едва оставались одни, их лица выражали озабоченность и замкнутость. Здесь же, в кругу друзей и родных, родители сияли, словно их жизнь была поистине безоблачной.

Скайлер в досаде стиснула кулаки. Что они скрывают от нее и зачем?

— Так или иначе они поделят приз, — заметил Реджи Линфут, покачивая в руке высокий стакан с виски, в котором медленно таяли кубики льда. Скайлер обожала их соседа, доброго старину Реджи, с тех пор, как ей исполнилось восемь и Реджи, известный автор детских книг, забрался вместе с ней на огромную грушу у него на заднем дворе. Будучи, как обычно, под хмельком, он пыхтя перебирался с ветки на ветку, пока не уселся рядом со Скайлер.

— Нет, приз достанется Йену Миллару, — возразила тетя Вера авторитетным тоном, неизменно возводившим ее мнение в ранг непреложного закона. — Его новый чистокровный жеребец — нечто небывалое. — Веру, сестру отца, Скайлер любила меньше всех родственников. По словам Кейт, самой великой трагедией в жизни тети Веры было то, что ей не пришлось пережить ни серьезных страданий, ни даже разочарований (если не считать разводы, но принимать их во внимание не следовало, поскольку Вера не питала привязанности к своим мужьям), поэтому она не умела сочувствовать тем, кому повезло меньше, чем ей.