— А ты продержишься, пока… положение не изменится к лучшему?

— Если брайтуэйтская сделка, над которой я сейчас работаю, состоится, она принесет нам несколько миллионов. Но надеяться на помощь партнеров мы не можем, поэтому речь идет о серьезной игре, высоких ставках, множестве случайностей. — Уилл задумчиво нахмурился. — Мне понадобится еще один месяц, самое большее — два.

Кейт положила руку на колено мужа. Ей в голову пришел рискованный, но такой простой выход, что теперь она удивлялась лишь тому, как прежде до этого не додумалась.

— Уилл, мы можем взять ссуду под залог Орчед-Хилла.

— Кейт! — Он нахмурился сильнее. — Об этом я не могу просить тебя.

— Ты ни о чем и не просишь. Это мое предложение. Уилл, подумай хорошенько. — Даже при жизни ее родителей суммы, выплаченной по закладной, хватило бы, чтобы рассчитаться со всеми долгами. А в последние два года стоимость дома и участка возросла и достигла четырех миллионов.

— Я подумаю. А как же ты? Кейт, что будет с тобой, если компания все-таки разорится… если нам не удастся выплатить деньги по закладной…

При этой мысли Кейт охватила паника, но она не выказала ее. Кейт представила себе, что значит лишиться своего дома, возможности сидеть на веранде по утрам, потягивая кофе и любуясь восходом, гулять по саду, собирать в корзину спелые персики для пирога, нежиться у камина зимой, смотреть, как за окнами падают снежные хлопья.

Даже малейшая возможность лишиться всего этого приводила Кейт в отчаяние. Разве осмелится она просить Скайлер доверить им ребенка, если им самим грозит такая опасность? На окончательное решение дочери наверняка повлияет роскошь Орчед-Хилла, которую они смогут предложить ребенку, а без нее…

Но что важнее — дом или живущие в нем люди? И потом — самого худшего Кейт не допустит. Если их план не сработает — что ж, они придумают другой. Кейт знала, что Уилл давно продал большую часть их ценных бумаг, но у нее еще оставался основной капитал, составляющий трастовый фонд. Его тоже можно пустить в дело — правда, нарушив святое правило никогда не прикасаться к этому фонду.

Ободренная этой мыслью, Кейт тихо сказала:

— Давай так и поступим, Уилл.

Его взгляд выражал удивление. Кейт всегда знала, что муж любит ее — по-своему, слегка отчужденно и рассеянно, словно она — источник света, о пользе которого ему некогда задумываться. Но сейчас все изменилось. Наконец-то Уилл по-настоящему прислушался к ее словам.

— Это мысль, — отозвался он. — Но почему бы нам не подождать с решением до утра?

— Отлично. — Кейт проследила, как муж встал и направился в ванную. Вскоре он вернулся и лег в постель, надев по пути пижамную рубашку и погасив лампу.

Они лежали бок о бок в темноте, не касаясь друг друга, связанные лишь мыслями и опасениями. Наконец Уилл нарушил молчание:

— Ты не устаешь удивлять меня, Кейт.

Она вспыхнула от радости.

— Правда?

— Поверь мне на слово.

Уилл обнял ее, и она блаженно вдохнула его теплый, знакомый запах, уткнувшись лицом ему в плечо.

— Мы все переживем, — пообещала она. — И снова будем счастливой семьей.

Отряд Б занимал наиболее выгодное положение по сравнению с пятью другими отрядами конной полиции — на Сорок второй улице, через квартал к востоку от шоссе Уэст-Сайд. Вылезая из служебной машины, доставившей его к двухэтажному зданию типичного темно-синего «полицейского» цвета, Тони вдруг подумал, что оно вполне могло бы находиться где-нибудь в Бейруте. Он только что закончил совместное дежурство с офицерами других отрядов — «ради галочки», как выражались в подразделении. Это входило в его обязанности сержанта. Как ни странно, день, проведенный в машине, утомил Тони больше, чем самое трудное дежурство в седле. Кроме того, стояла одуряющая жара, которая сейчас, в сентябре, казалась нелепой. У Тони было ощущение, что он попал в парилку.

Но чувствовал он себя паршиво вовсе не поэтому. Мысль, точившая его весь день, появлялась и вчера, и позавчера и, несомненно, вернется завтра.

Скайлер. На третьем месяце беременности у нее начал обозначаться живот. Но это не лишило Скайлер ни красоты, ни притягательности. Почему Тони был убежден в этом? Да потому, что часто виделся с ней, пользовался любым предлогом, чтобы проведать ее. К счастью, до дома Скайлер было не более пятнадцати минут езды от дома Тони в Брюстере, поэтому ему не приходилось делать большой крюк. Скайлер не подозревала, что он потащился бы и в Олбани, лишь бы провести с ней час. Ей было незачем знать и о том, что, не видя ее, Тони буквально сходил с ума. Сейчас он держался так напряженно, поскольку пообещал Скайлер заехать завтра днем. Подумаешь, событие! Но Тони твердо знал, что остаток дня и всю предстоящую ночь будет думать только о Скайлер.

И о ребенке. О его ребенке. Чем чаще Тони размышлял о том, что Скайлер решила отдать малыша, тем ненавистнее становилась ему эта мысль. Досадно, что она убеждена, будто вправе сама принимать решение, но Тони не собирался равнодушно смотреть, как его сына или дочь отдадут бог весть кому! Кто знает, какими окажутся приемные родители? А если такими, как отец Тони?

Эта мысль привела его в ярость. Отмахнувшись от нее, Тони решил все обдумать через день-другой.

Приближаясь к конюшне, он сразу заметил большого вороного жеребца, привязанного к воротам. Тони узнал в нем нового коня, который с недавних пор наводил ужас на весь отряд Б. «Еще одна проблема, — поморщился он, — но с этой проблемой можно справиться». В первый же день пребывания в отряде Рокфеллер, названный в честь пожертвовавшего его Фонда Рокфеллера, сбросил одного из офицеров, Викки де Уитта. Вскоре офицер Роб Петровски попал в больницу с раздробленной коленной чашечкой. Мало того, Рокки ничуть не раскаивался в содеянном.

Тони остановился и оглядел буяна.

— Попробуй только сбросить меня — и пожалеешь об этом, — предупредил он Рокки, глазевшего на него в упор и не предполагавшего, что встретил достойного противника. С этим конем Тони связывал большие планы. Завтра он решил выехать на патрулирование не на Скотти, а на Рокки. Да, сначала они попробуют договориться по-хорошему. И если к завтрашнему вечеру этот черный дьявол не станет ангелочком, одному из них не жить.

Именно такой встряски недоставало Тони, чтобы хоть на время забыть о Скайлер. Но Тони был не готов к вспыхнувшей между офицерами отряда грызне из-за коня.

Неделю назад заместитель инспектора Фуллер решил приписать Рокки к одному из офицеров-новичков, но Тони воспротивился этому. Всем четверым новичкам полагается провести в отряде хотя бы несколько месяцев, чтобы научиться ладить с норовистыми лошадьми, утверждал Тони. Фуллер кивнул и сделал пометку в блокноте. Слишком поздно Тони осознал, что натворил. Вскоре выяснилось, что Фуллер получил приказ свыше сократить численность отряда и теперь выискивал любой предлог, чтобы отделаться от ветеранов, когда-то попавших в отряд после трехмесячного интенсивного курса обучения. Но досаднее всего было то, что Фуллер упорно не замечал «живой балласт», таких ребят, как Лу Кроули или Биф Хендрикс, вечно искавших повод остаться в помещении отряда или в машине, особенно в плохую погоду.

По мнению Тони, которое разделяло большинство полисменов, трудолюбивых и бесстрашных мужчин и женщин, дело принимало скверный оборот. Тони видел выражение веснушчатого лица Пита Энсона, когда ему сообщили неутешительную новость об отставке: бедняга чуть не расплакался. По секрету он признался Тони, что всю жизнь мечтал служить в конной полиции. А в глазах грубоватого Ларри Пардоу, парня с татуировкой, Тони даже увидел слезы. Впрочем, Ларри поспешно смахнул их.

Нет, это несправедливо, и Тони решил действовать. Конечно, в его планы не входил поединок с Фуллером, но ничто не мешало ему втянуть в борьбу новые силы. А пока Тони не спускал глаз с толстозадого Кроули, которому, как и Хендриксу, оставался всего год до отставки. Тони вел подробный учет всех промахов Кроули, всех пустяковых отговорок, надеясь, что рано или поздно у Фуллера откроются глаза и тогда он выгонит Кроули из отряда, а на его место опять возьмет Энсона и Пардоу.