— Успокойся. Я не предложу тебе выйти за меня замуж, — мрачно откликнулся он. Однако его не покидала мысль: «Почему именно она? Почему не женщина, которой я смог бы сделать предложение?»

Скайлер поднялась, и Тони заметил, что у нее слегка дрожат ноги. Вставая, Тони подавил желание поддержать Скайлер. Он застыл рядом, не сводя с нее глаз.

— Ладно, — пробормотала Скайлер. — Мне пора. — И она одарила его беспечно-фальшивой улыбкой. — По-моему, ты отличный парень. Мне досадно взваливать на тебя лишние заботы.

Тони схватил ее за руку, но оказался не готов к эмоциям, пробужденным прикосновением к ее нагретой солнцем коже. Теперь его жег адский огонь. Не готов он был и к взгляду Скайлер — вызывающему и вместе с тем молящему.

— Позвони мне, — попросил он уже более требовательно.

Она молча кивнула. Ее лицо снова стало замкнутым.

Тони услышал скрежет, оглянулся и увидел, что карусель останавливается, а мальчуган плачет — оттого, что веселье так быстро кончилось. Когда Тони обернулся, Скайлер уже уходила прочь быстрой, решительной походкой по извилистой дорожке, ведущей к Сентрал-Парк-Уэст. Ее золотистые волосы блестели на солнце.

Судя по всему, она вовсе не надеялась, что Тони догонит и остановит ее. Но неприступность Скайлер лишь распалила его, заставила желать не только того, чтобы оказаться с ней в постели. Мало-помалу Тони осознал, что его странные ощущения поразительно напоминают влюбленность.

Как давно это было! Даже с Полой, с которой все начиналось безоблачно, он никогда не испытывал ничего подобного. Его кровь вскипала, в груди возникала тупая боль, и Тони опасался, что настоящие муки еще впереди.

Как полицейский, он давно привык к экстремальным ситуациям и сигналам тревоги, но впервые за очень долгое время вдруг завис над пропастью.

Содрогнувшись, Скайлер обхватила себя руками. Стояла удушливая жара, а ей казалось, будто она только что выскочила из-под ледяного водопада, шум которого еще отзывался у нее в ушах. «Господи, зачем я призналась ему?»

Если бы только она забеременела от Прескотта!

«Но если бы Прескотт был отцом твоего ребенка, сейчас ты уже готовилась бы к свадьбе. Думаешь, так было бы лучше? Тебе мало неприятностей?»

По крайней мере в этом случае решение будет принимать она, и только она.

«А как же Тони? Его мнение для тебя ничего не значит?»

Скайлер оглянулась через плечо и увидела Тони, стоящего посреди дорожки. Он смотрел ей вслед, заложив большие пальцы в передние карманы джинсов. Темные глаза, чересчур полные губы, тенниска, обтягивающая мускулистые плечи, стоптанные ковбойские ботинки. У него был вид человека, от которого мать посоветовала бы Скайлер держаться подальше.

Странный трепет пробежал по ее телу. Она неизменно испытывала его, размышляя о том, как и что посоветовала бы ей мать, и в последнее время — когда думала о Тони. Скайлер сама не понимала, что с ней творится. Отрицать влечение к нему немыслимо — оно было мощным, как веление свыше, неумолимым, как прилив. Несколько минут назад, когда они сидели на скамье, Скайлер казалось, что она умрет, если сейчас же не обнимет его.

«Отец моего ребенка…» На этой мысли она задержалась надолго. Пока эта мысль не причиняла ей острой боли, но Скайлер точно знала: самое страшное впереди.

Паника окатила Скайлер ледяной волной.

Ее прошиб холодный пот. В животе что-то сжалось так резко, что она чуть не согнулась пополам. Скайлер остановилась и ухватилась за ствол дерева.

«С решением еще можно подождать, — подумала она, сворачивая на аллею, ведущую мимо «Зеленой таверны». — У меня в запасе есть пара недель». Но ее сердце испуганно колотилось.

Скайлер вспомнились дурацкие астрологические прогнозы из бульварных газет; она представила, как читает: «Под влиянием могущественных, неподвластных вам сил следующие несколько недель вам придется проявлять особую осторожность».

Она свернула на Сентрал-Парк-Уэст и перешла улицу у светофора. До отцовской квартиры оставался всего один квартал, и внезапно холодный душ и свежая одежда показались ей решением всех проблем — по крайней мере на какое-то время.

Поднимаясь в лифте, Скайлер вдруг вспомнила, что в последний раз была в отцовской квартире в тот день, когда познакомилась с Тони.

Боже, если бы она знала заранее!

Скайлер закрыла глаза и обмякла, прислонившись к полированной стенке лифта. И вдруг перед ее глазами возникло его лицо, точно застывший кадр. Тони. Он стоял на дорожке, наполовину в тени, от его темных, полуприкрытых веками глаз ничто не ускользало; яркий луч света пересекал одну руку — ту, на которой было вытатуировано сердце в окружении листьев. Полицейский, охраняющий добропорядочных жителей города. Человек, презирающий опасность, но не способный защитить ее от надвигающегося ужаса.

«Что же мне теперь делать? Нелепо даже предполагать, что я смогу вырастить ребенка сама».

Скайлер задумалась о родителях, о том, каким ударом станет для них неожиданная новость. Узнав о том, что она беременна, они поначалу испытают шок, а потом постепенно свыкнутся с этой мыслью. Особенно папа. Он давно поддразнивал Скайлер, уверяя, что ему не терпится стать дедушкой. Мама постарается скрыть чувства… но Скайлер отчетливо видела немой вопрос в ее взгляде, вынести который будет нелегко.

Мама… О Господи!..

«Как объяснить ей, что я намерена сделать аборт?»

Скайлер захотелось умереть. Тогда ей не придется смотреть в печальные глаза матери и видеть в них тоску по несбыточному — дому, где постоянно звучит детский смех. И конечно, хуже всего то, что маме, никогда в жизни, по мнению Скайлер, не обидевшей и мухи, нанесет страшный удар самый близкий и любимый человек, которому она доверяла, как никому другому.

— Кейт, хочешь, я сама позвоню в Новый Орлеан и узнаю, почему задерживается доставка?

До Кейт, стоящей на коленях перед комодом, приобретенным ею вчера на аукционе в Рейнбеке, не сразу дошел смысл слов Миранды.

— Что?.. А, вот ты о чем! Нет, спешить незачем. Прошло всего… сколько? Одна неделя. А чтобы упаковать такое большое зеркало, понадобится целый день.

Она выдвинула ящик, выискивая признаки недавнего ремонта, и провела большим пальцем по соединению «ласточкин хвост». Наконец Кейт подняла голову и взглянула на Миранду. Та сидела за эдвардианским письменным столом в дальнем углу уютного, заставленного мебелью магазина, разбирая кипу бумаг, лежащую на кожаном бюваре. Кейт было удобно болтать с Мирандой, не выходя из тесной задней комнаты и занимаясь тем, что особенно нравилось ей. Здесь, в своем углу, Кейт полировала и покрывала лаком и краской старинную мебель, возвращая ей былую красу.

Миранда нахмурилась, глядя на нее с досадой и тревогой.

— Кейт, прошло уже больше месяца. Ты ездила в Новый Орлеан в конце июня. Там ты и купила бриллиантовые серьги для Скайлер — в подарок по случаю окончания колледжа. Помнишь?

Милая суетливая и беспокойная Миранда! Помощница напоминала Кейт скорее многодетную мамашу, нежели менеджера, — рослая, худощавая («Невозможно быть ни чересчур богатым, ни слишком худым»), с блестящей золотисто-каштановой стрижкой «под пажа», с обручем на голове, идеально гармонирующим с одеждой. Сегодня на Миранде были плиссированные темно-серые широкие брюки и шафрановый трикотажный топ с таким же кардиганом, накинутым на плечи.

Еще Кейт заметила, что Миранда приколола к кардигану викторианскую булавку, которую она подарила ей в апреле, на сорокадевятилетие, и порадовалась, что этот подарок не валяется где-нибудь в ящике туалетного столика. Несмотря на любовь Миранды к антиквариату, они редко достигали согласия, когда речь заходила о покупке. Миранда обожала кустарные изделия и старый дуб, а Кейт предпочитала викторианскую эпоху и ар-нуво. Поэтому в интерьере магазина царил эклектический хаос, напоминающий даже некий стиль. Вероятно, именно по этой причине магазин был открыт и зимой, когда большинство туристов и дачников перебирались из Нортфилда в крупные города.