— А разве Серена Блэнкеншип рассчитывала на то, что покинет больницу, унося с собой ребенка?

— Разница в том, что Тео — ее сын.

Элли пошатнулась, как от удара.

— Как ты посмел сказать такое? — выкрикнула она, забыв о том, что их могут услышать. — После всего, что случилось со мной…

— Вот именно, — перебил ее Пол. — С тобой, Элли, только с тобой.

Элли вскочила:

— А если я пообещаю, что эта попытка будет последней… ты согласишься?

Пол печально покачал головой:

— Я хотел бы поверить тебе, Элли. Но даже если ты сдержишь обещание, я не в силах еще раз пройти через все это. Я не проживу ни дня, если над моей головой вновь будет занесен дамоклов меч.

— Но всему на свете приходит конец, — убежденно возразила она. — Ради Бога, Пол, подумай, что ты теряешь! Мы и так живем порознь. Так объясни мне, чего ты можешь лишиться.

На его лице отразились эмоции, которых прежде Элли никогда не видела, и вдруг она поняла, что они с Полом поменялись ролями. Впервые до нее донесся отзвук глубокой, всепроникающей скорби, которая поддерживала ее в бесконечных поисках, в стремлении заполнить пустоту, оставшуюся после утраты Бетани.

— Я по-прежнему люблю тебя, — с мукой признался Пол. — И больше всего боюсь потерять и это последнее, что мне осталось.

Наступила тишина, которую нарушали только звон столового серебра о фарфор и звуки голосов. Только Элли и Пол не вписывались в эту идиллическую картину, как два странника, сбившихся с пути.

— Полагаю, нам больше не о чем говорить.

«Надо немедленно уйти отсюда», — думала Элли. Если она сейчас же, сию же минуту не уйдет, то разрыдается у всех на виду.

Но когда Элли направилась к двери, что-то заставило ее оглянуться.

Пол сидел не шевелясь и смотрел на нее, и выражение его лица напомнило Элли старые фильмы, в которых запыхавшийся герой прибегает на вокзал как раз в ту минуту, когда поезд, увозящий его возлюбленную, трогается с места.

«Но в фильмах, — подумала Элли, — герой всегда бежит вслед за поездом».

Прежде чем Тони и Скайлер добрались до дома его брата в Массапеке, им пришлось полтора часа простоять на Лонг-Айлендском шоссе в пробке. Шла последняя неделя октября, сильно похолодало. Но Тони не удосужился починить испорченное отопление своего «эксплорера», и Скайлер окоченела. К тому времени как Тони свернул к небольшому дому на Кейп-Коде, где жили его брат, жена и трое их детей, Скайлер дрожала, хотя была в слаксах, майке, тенниске и свитере. В животе у нее то и дело возникал тянущий холодок. Скайлер думала: «Мне здесь не место. Они не поймут, зачем я сюда притащилась… почему Тони привез беременную женщину, которая ему даже не подружка. Зачем я только согласилась приехать?»

Но вслух она спросила:

— Разве в такое время года устраивают барбекю?

— Это затея моего сумасшедшего братца — он всегда и всюду опаздывает. — Тони рассмеялся. Заметив, что Скайлер дрожит, он обнял ее за плечи и помог выбраться из машины. — Не беспокойся, обедать мы будем в доме. Доминик не настолько безумен, чтобы накрывать стол во дворе.

Когда Скайлер увидела дом, у нее поднялось настроение: он напоминал ей картинку из учебника чтения для младших классов. Окруженный могучими вязами и кленами, осыпавшими лужайку золотистыми и багряными листьями, он располагался в конце тупика под названием Улица Вязов. Следуя за Тони через задний двор, Скайлер увидела струйку дыма, вьющуюся над высоким дощатым забором, и почувствовала аромат жареного мяса. К одному из окон был приклеен бумажный скелет, сохранившийся с прошлого Хэллоуина и уже слегка обтрепавшийся по краям; вдоль перил веранды выстроились глиняные горшки с желтыми и белыми хризантемами.

Желудок Скайлер судорожно сжался. Неужели она согласилась познакомиться с родными Тони, только желая доказать, что способна поладить с ними?

«Или ты хочешь раз и навсегда убедиться, что Тони тебе не пара?» — спросил вкрадчивый внутренний голос.

Тони крепче обнял Скайлер за плечи.

— Успокойся. Никто и ни о чем не станет расспрашивать тебя. Им известно только одно: мы с тобой друзья.

— А что ты сказал им о ребенке?

— Пока ничего. Решение за тобой.

Тони ободряюще улыбнулся, и она вновь отметила, что сегодня он выглядит особенно внушительно, хотя на нем привычные потертые джинсы, фланелевая рубашка и пуловер, под которым выпирает револьвер. Влечение к Тони соединялось в Скайлер к ненавистью к нему. Почему он так сексуален?

Ей вспомнилось, каким Тони был неделю назад, когда отправился с ней в «Метрополитен-опера» (несомненно, подстегиваемый теми же чувствами, которые теперь испытывала сама Скайлер), на «Свадьбу Фигаро». Сидя рядом со Скайлер, Тони был воплощенным смущением, виной чему отчасти были слишком короткие рукава пиджака. В антрактах он читал программку, а потом задавал разумные вопросы. Но Скайлер не могла забыть, как украдкой взглянула на него в начале второго акта: глаза Тони остекленели, как у человека, который в сотый раз слушает одну и ту же навязшую в зубах историю. Один раз он поспешно поднес ладонь ко рту, чтобы скрыть зевок. Потом Скайлер увидела, что Тони дремлет, прикрыв глаза.

Ее так и подмывало пнуть его, а потом захотелось ущипнуть саму себя. На что она рассчитывала, притащив Тони в оперу? На что надеялась?

А теперь они поменялись ролями и пришла ее очередь вписываться в непривычную обстановку.

Ей вспомнилась Элли Найтингейл. Скайлер снова удивилась тому, какое сильное впечатление произвела на нее эта женщина. С тех пор она поговорила еще с четырьмя парами, но по тем или иным причинам отказалась от их услуг. Ощущения незримых уз, таких, какие связывали ее с Элли, при других встречах не возникало. В самые неподходящие моменты Скайлер вдруг представлялось, как Элли Найтингейл укачивает на руках ребенка, ее ребенка, заботливо оберегая его. Скайлер никак не удавалось отделаться от мысли, что именно эта женщина, несмотря на свое одиночество, полюбит малыша как никто другой.

Но Элли она еще не звонила. Пока Скайлер не была готова довериться своей интуиции. Почему-то ей вспомнился отец, его методичный подход к любому делу. Однажды, когда Скайлер было четырнадцать лет и она горевала оттого, что Кэм Линфут не обращает на нее внимания, отец серьезно предложил ей: «Если хочешь, я сам поговорю с ним».

Но как бы Скайлер ни восхищалась отцом, она не хотела походить на него — он так увлекался выполнением очевидных, разумных задач, что вся картина в целом ускользала от его внимания. Но с другой стороны…

— Тони! Наконец-то! А ну иди сюда скорее! Ты должен попробовать мой картофельный салат! Дом считает, что он недосолен! — послышался звучный голос.

Скайлер заметила на крыльце миниатюрную темноволосую женщину, которой никак не мог принадлежать такой голос. Женщина радостно махала Тони рукой. На ней были леггинсы и свободный полосатый топ, конский хвост на макушке по-детски подпрыгивал. Женщина сбежала по ступенькам и расцеловалась с Тони.

Тони радостно поздоровался с ней и помахал рукой здоровяку в джинсах и свитере, хлопотавшему у гриля. Тот был похож на Тони — сходство нарушали лишь залысины и большой живот.

— Привет, Дом! Только тебе могло прийти в голову затеять барбекю на Хэллоуин.

— А как еще я мог собрать вместе всю семью и не слушать причитаний жены насчет бедлама в кухне? — проревел в ответ Дом.

Гриль был установлен в дальнем углу вымощенного кирпичом патио, обсаженного кустами можжевельника.

— Вы только послушайте его! Можно подумать, сегодня мне не пришлось весь день париться у плиты! — Невестка Тони закатила глаза, повернулась к Скайлер и протянула руку. — Привет, я Карла. Всем нам не терпится познакомиться с тобой. Ведь из Тони ничего не вытянешь и клещами, потому мы умираем от любопытства. — Ее взгляд скользнул по заметно округлившемуся животу Скайлер, и на широком, слегка веснушчатом лице отразилось удивление.