— Свадебные подарки?

— Да. Разве тебе не интересно?

— Не очень, — она сразу же пожалела о своих словах. — Раньше было не очень. Но если открывать вместе…

— Будет очень забавно, — заверила ее Лекс, подходя к большой картонной коробке на кофейном столике. — Открывай эту.

Жени сняла рельефную обертку, перерезав ногтем большого пальца тесьму, раскрыла упаковку и достала тяжелый деревянный предмет трех футов длиной.

— Ну, смотри, — рассмеялась Лекс. — Ты это всегда хотела.

— Я?

— Конечно. Что за дом без… дай-ка взглянуть… без крикетной биты.

— С арабскими буквами, — Жени разглядела вязь, вырезанную у основания.

— От кого она? — Лекс разворошила бумагу, стараясь отыскать карточку. — Нельсон Рокфеллер. Как предусмотрительно с его стороны. Значит, это произведение искусства.

— Ты уверена?

— Точно. Можешь продать и купить себе сервиз. Дюжину сервизов вместе со столом.

— Но кто это купит?

Лекс покачала головой и рассмеялась:

— Соображаешь. В том-то и загвоздка. Проблема с богатыми гостями в том, что их подарки бесценны, их не вернешь, но и продать нельзя.

Жени тоже рассмеялась:

— А что же написать в благодарственном ответе?

— Ну что-нибудь вроде: «Ваш бесценный дар оценен по достоинству». Нет, не подходит. Звучит, как послание с соболезнованиями. Но я еще подумаю. Знаешь, что это за барахло? Годами болталось в доме. Подарок какого-нибудь бывшего короля Сомали или вождя бедуинов, когда те приходили в гости.

Еще один урок из мира толстосумов: они никогда ничего не покупают. Подарки ходят по кругу. Если грядет свадьба или юбилей, они начинают прикидывать: что бы подарить такому-то, что мне не нужно, но достаточно ценно, чтобы продемонстрировать наше могущество? Вот увидишь, полезное получишь только от бедняков.

— Бедняков? — Жени почувствовала себя намного свободнее, словно они разговаривали пару лет назад. — Я не слышала, что пригласят бедняков.

— Их и не пригласят. Это условный термин, и обозначает тех, кто выберет тебе подарок в магазине.

Будто в подтверждение своих слов Лекс открыла другой сверток, легче и меньшего размера, чем первый, и достала из него красивую тиковую салатницу.

— От Вирджинии, — прочитала она надпись на карточке, — которая желает тебе всяческого счастья. Это мамина парикмахерша.

— От кого? — в дверях стояла Мег.

— От Вирджинии. Она прислала вот это. Правда, очень мило?

Мег переводила взгляд с одной девушки на другую, и на ее ресницах дрожали слезы:

— Я так рада, так счастлива видеть вас вместе. Я так молилась…

— У тебя поуменьшится радости, когда ты взглянешь на кое-что из этого старья, — Лекс перебила мать, но улыбнулась ей. — Ведь тебе в конце концов придется куда-то девать вот это, — девушка вытащила длинный деревянный предмет.

Мег усмехнулась:

— Приберегу для чьей-нибудь свадьбы, — и озадаченно моргнула, когда Лекс и Жени разразились дружным хохотом, как будто услышали остроумную шутку. Но тоже счастливо рассмеялась, видя их вместе.

— Я вас искала… обеих, — сказала она. — У нас заказ на вечер в «Л'Аморике». Я думала, не стоит ли его отменить? — она говорила в пространство между Лекс и Жени, но обращалась к дочери.

— Зачем? Пойдем. Но сначала надо избавиться от этих пакетов, — Лекс сунула бумагу в маленькую корзину, та переполнилась и часть свертков осталась на ковре.

— Я об этом позабочусь, — радостно сказала Мег, когда дочь выходила из комнаты. Потом повернулась и обняла Жени:

— Да благословит тебя Господь, — ее глаза влажно сияли.

На следующее утро Жени предложила Лекс открыть еще несколько подарков, но подруга не отозвалась на ее предложение и казалась мрачной. И Жени поняла, что накануне ей стоило огромных усилий избавиться от депрессии и самокопаний. Лекс, сделавшая сознательное усилие восстановить мир, но не вынесшая его, вернулась к себе в комнату, где и провела большую часть выходных.

Мег планировала в пятницу пойти с Жени за покупками и приобрести то, что назвала «ее основным вашингтонским гардеробом». Но приезд дочери изменил ее намерения: ей казалось, что это будет выглядеть небольшим предательством.

Незримое присутствие Лекс ощущалось в семье, но до вечера в пятницу о ней никто не упоминал. В пятницу Пел настоял на том, чтобы увидеться с сестрой, а когда через полчаса вышел из ее комнаты, заявил, что Лекс знает, что делает. Она хочет оставаться одна и в то же время вместе с ними — другими словами, сохранять привычное одиночество в квартире родителей.

— Она полностью владеет собой, — заверил Пел. — Но вряд ли захочет провести с нами остаток выходных. Если не возражаете, — Пел посмотрел на отца и мать, — мы с Жени не будем участвовать в развлечениях, которые вы нам здесь приготовили, и уедем в Вашингтон.

— Пел! — Мег была в ужасе.

Он повернулся к ней, но по-прежнему обращался к отцу, в нем хотел найти поддержку своему предложению. — У нас почти нет времени, чтобы побыть вместе. Мне и Жени…

— Оставайтесь здесь. Мы вас не будем беспокоить…

— И я хотел бы, — прервал он мать, — чтобы она взглянула на дом, который я, то есть мы намереваемся купить.

— Разумно, — похвалил сына Филлип, пресекая взглядом возражения жены.

Пел описал невесте дом на П-стрит в Джорджтауне. Отделанный кирпичом, с заросшим подъездом и чудесным садом позади. Три этажа были бы более чем достаточны, и позволяли семье разрастись, разместить в доме няню и повара. Столовая на третьем этаже легко вмещала пятьдесят человек, которых предстояло собирать на а-ля-фуршеты, коктейли и «неизбежные вечеринки» — необходимую часть карьеры Пела в дипломатии. Жени не рассчитывала увидеть дом до свадьбы, после которой они намеревались провести неделю в Вашингтоне, а «настоящий» медовый месяц устроить в июне, когда она закончит учебный год.

Дом был еще занят, и до нового года владелица не намеревалась выставлять его на продажу. Но ее племянник, чиновник Белого Дома, специализирующийся по Восточно-европейским проблемам, обмолвился как-то за нескончаемым обедом с возлияниями, что его тетушка обустроилась на вилле в Лозанне, где рассчитывает на большую роскошь при меньших расходах. Пел, которому нравился кирпичный дом, мимо которого он каждый день проходил, тут же спросил, не будет ли дом продаваться. Племянник, поняв, что сболтнул лишнее, сообщил Пелу имя агента, который станет заниматься делами, когда настанет время.

Пел позвонил агенту, как только вернулся с обеда к себе в кабинет, и спросил, не смогут ли они договориться о сделке. Агент по продаже недвижимости дал понять, что никакое официальное соглашение невозможно, но он внесет Пела в начале любого списка, который может возникнуть, когда подойдет время.

Обычная осторожность заставила Пела подождать еще две недели, прежде чем упомянуть о доме Жени или кому-нибудь еще. Он снова позвонил агенту, и тот заверил его, что помнит об их разговоре. А потом Пел увидел в этом доме знак судьбы — коллега из Белого Дома пригласил его на прием, который следующим вечером давала тетушка.

Пел давно восхищался домом снаружи, а теперь влюбился в него и изнутри. За вежливыми разговорами он обдумывал, как будет его обставлять и сколько потребуется денег, чтобы его содержать. Воображал картины, как они с Жени развлекают друзей, коллег из Государственного департамента, послов и их жен, членов кабинета, своих родителей.

После приема он бросился в свою квартиру и написал два письма: одно Жени — с длинным и детальным описанием наружности дома и расположением комнат, что успел охватить взглядом, и другое, короче — родителям. И в том, и в другом он сообщал, что дом на П-стрит ближе всего к тому, о чем он мечтал в этом городе.

— Превосходная идея, — повторил Филлип, кивком приглашая Мег присоединиться к его суждению. — Думаешь, старая дама разрешит вам осмотреть дом изнутри?

— Сомневаюсь, — признался Пел.

На самом деле он и не собирался ни о чем ее просить. Властная, ревнивая хранительница собственной независимости, леди, привыкшая следовать лишь тем законам, которые сама для себя установила, вполне могла сделать так, что Пел не получил бы дома, если бы ее рассердил.