Мурлыкая что-то себе под нос, она вошла в приемную. Через десять минут зазвонил телефон. На другом конце провода оказался Эли. Утро складывалось поистине сказочным.
— Звоню, чтобы тебя поздравить, — произнес он. — Доктор Ортон сказал, что у него нет жалоб, что на языке смертных означает: ты просто образец работоспособности.
— Хочу вас поблагодарить, — начала Жени, но Эли ее перебил:
— Услуга за услугу. Сегодня вечером ты ужинаешь со мной.
— Ну, если в качестве услуги, — усмехнулась Жени.
— Я за тобой заеду, — и положил трубку, прежде чем она успела сказать, что ей нужно наведаться к Соне.
Кроме того вечера, когда Жени ужинала с Бернардом, все вечера она проводила с Соней. Но сегодня — позвонила домой и сообщила Григорию, что ей необходимо встретиться с пластическим хирургом. — По делу, — прибавила она.
— Лучше для развлечения, — ответил Григорий. — Молодые должны развлекаться, а за моей Сонечкой я присмотрю сам.
Жени пришло в голову, что они с удовольствием могут провести вечер вместе, и это успокоило, пока она в ожидании вечера плыла сквозь заботы дня.
Ближе к концу работы вышла умыться, а вернувшись, опять позвонила домой. То, что она услышала, ей не понравилось. С Соней снова случился припадок, дыхание было затруднено…
— Приезжал ее врач, — сообщил Григорий. — Сделал укол. Теперь все хорошо. Она спит, как ребенок.
— А как дыхание?
— Не хуже, чем у тебя.
— Мне отменить?..
— Глупости. Иди со своим хирургом.
— Я не поздно, — пообещала Жени.
— Приходи попозже. Не спеши. Порадуйся вечеру. Здесь все спокойно.
Жени положила трубку и, улыбаясь, вышла из приемной. Эли как раз входил в здание. Он взял ее за обе руки и посмотрел долгим взглядом.
— Выглядишь красавицей, — проговорил он, и она вспыхнула. — Доктор у себя?
Жени отрицательно покачала головой.
— Я хотел уважить его, зайти, но раз так, пошли, — он выпустил ее руки.
Жени вернулась за сумочкой и попрощалась с Джилл, та буквально рванулась из-за стола, чтобы хоть краешком глаза посмотреть на знаменитого хирурга, и все же опоздала: входная дверь уже закрывалась за ними.
«Феррари» Брандта был припаркован у пожарного гидранта, как раз напротив дверей кабинета Ортона. Ослепительно белая с черными накладками, машина Эли очень подходила платью Жени, будто она специально оделась для рекламной фотографии.
— Великолепно, — одобрил Эли ее черно-белое платье, разглядывая его на фоне темной кожи сиденья.
Как выпущенный из клетки тигр, он прорывался в потоке машин. Жени затаила дыхание, костяшки пальцев побелели.
— Ты не боишься, что я так еду?
— Да нет, — голос сорвался, когда ее качнуло влево и она едва удержалась, чтобы не навалиться на Эли.
— Это у меня в крови, — рассмеялся врач. — Привык вот так гонять машины. Хотя профессионально заняться этим никогда не хватало времени. Иногда просто не могу совладать с собой. А при таком движении зверею — становлюсь тореадором за рулем. Хочу поиграть со смертью.
— Чувствуется, — согласилась Жени, закрывая глаза: огромная бетономешалка промелькнула перед их носом.
Эли резко затормозил напротив неказистого здания, неподалеку от въезда в туннель Линкольна.
— «Джордано», — объяснил он. — Наружность так себе, зато еда превосходная.
Они прошли по коридору налево, мимо кухни. Тучная хозяйка — женщина с маленькими усиками и двойным подбородком, пропела имя Эли. И врач остановился обменяться с ней рукопожатием. Потом прошли в небольшой внутренний дворик, здесь на столиках, покрытых клетчатыми скатертями, стояли — в бутылках из-под «Киянти» — свечи. Они сели, а напротив — на фоне задней стены кирпичного дома, на бельевых веревках сушились пестрые одежды. «Бернард никогда бы не пошел в такое место», — подумала Жени.
Официант, сын владелицы заведения, воздел глаза к небесам, когда Эли представил ему Жени.
— Мадонна! — воскликнул он, призывая Деву Марию, чтобы та засвидетельствовала совершенство собственного пола.
— По-моему, он тебя одобрил, — сухо произнес Эли. Официант удалился с заказом.
— А как ты нашла доктора Ортона?
— Замечательный человек. Самый самоотверженный врач из всех, каких я только встречала, — и она рассказала Эли о своем посещении детей Хиросимы в Маунт Зион и о больных доктора Ортона, не способных заплатить за лечение.
— Билл — удивительный человек, — согласился Эли. — Но никогда не станет миллионером.
— А зачем ему им быть? — заступаясь за врача, ощетинилась Жени. — Работа его удовлетворяет. И это очень важная работа, — она понимала, что смуглый загар Эли и его выгоревшие волосы говорят о многих часах, проведенных на пляже или в шезлонге на палубе яхты. А может быть, об игре в теннис. Часы и дни приятного времяпровождения. И «Феррари» тоже. Роза Борден называла Брандта звездой. Филлип Вандергрифф — выбрал в качестве лучшего пластического хирурга, услуги которого можно купить за деньги. Эли Брандт был врачом для богатых.
— Да, — грубовато ответил он. — Тебе понравился соус?
— Хороший, — соус слегка сдабривал гноччи.
Она по-прежнему испытывала раздражение.
— Билл Ортон — настоящий характер, — продолжал Эли. — Мы все его, конечно, любим, но зовем Вильгельмом Завоевателем.Он не от мира сего и воюет за собственную Цель.
— А что в этом плохого?
— Ничего, дорогая. В этом его призвание. А полное погружение в работу означает только то, что ему некогда жить. Хотя по тому, сколько он делает, Билл уже трижды мог стать миллионером.
— Ему не нужны миллионы, и я не понимаю, что вы подразумеваете под словом жить? Разве его жизнь не лучшее, что может быть?
Он пригляделся к губам Жени. Сегодня они были лишены помады.
— Я говорю о том, что именуется «хорошей жизнью». Знаешь, — это вино, женщины, реактивные самолеты, — Эли улыбнулся.
— Это не то, к чему должен стремиться врач. Обязанность врача лечить…
Улыбка Эли внезапно угасла:
— Постой, — перебил он Жени. — Нечего меня упрекать. Долгие годы я занимался тем, что ты называешь «лечением». Время от времени даже делал открытия, которые кое-кому приносили пользу…
— Извините, — Жени потупила глаза. Злость ее испарилась, и она почувствовала себя глупо. Репутацию Эли создало не богатство и не его умение управлять гоночным автомобилем. Его уважали как ведущего в стране пластического хирурга — и не пресса и богатые, а его коллеги. Она вспоминала лекцию Эли в Бостоне, почтительные лица окружавших его студентов. Его собственное почитание. Эли Брандт был работоспособным творческим хирургом.
Он похлопал ее по руке:
— Все в порядке. Мне нравится твое настроение. Я совсем устал и позабыл, что ты еще и не начала обучение. Благородное призвание, идеалы Гиппократа. Ты права, Жени. Без этого чувства не стоит заниматься нашей профессией, — он улыбнулся. — Мир?
Все еще растерянная, она кивнула.
— Славно. Дело в том, что у нас с доктором Ортоном разные темпераменты. Я тоже предан работе, все это так, но она не означает для меня целиком всей жизни. Я, что ли, более страстный, чем Билл. Люблю деньги и то, что можно на них купить. Славу тоже. Меня тешит, что я известен за пределами профессионального круга. Может быть, в твоих глазах я кажусь поверхностным…
— Нет, нет.
— В любом случае врачи так же отличаются друг от друга, как и их пациенты. Пятнадцать человек могут болеть одной и той же болезнью, но в каждом из них она проявляется по-своему. В комнате, набитой пластическими хирургами, не найдешь двоих, кто вел одинаковую жизнь или обладал бы одними и теми же политическими убеждениями. Общее у них только то, что они наслаждаются тем, что делают. Или до известной степени когда-то наслаждались.
— Понимаю.
— Ну, хватит лекций. Как мясо?
— Пальчики оближешь. Эли… — Жени помолчала, вилка застыла в воздухе, потом вновь опустилась на тарелку. — Спасибо, что порекомендовали меня. Эта работа, точно сон.
