На полке стояла серебряная пепельница, которую отец подарил Бернарду. Американец ее никогда не использовал. И теперь, взяв пепельницу в руки, Жени внезапно почувствовала острую обиду: опекун выставлял ее в коллекции не потому, что пепельница была подарком друга, а потому, что представляла какую-то ценность. Маленькое предательство Георгия. Ей захотелось утешить отца, сказать, что Бернард сделал все, что мог, а то, что он был лишен чувств, было так же непоколебимо, как небо над головой.

Жени вернула пепельницу на прежнее место. Словно принцесса, она на все лето оказалась заключенной в башне. Наверху спала Соня, а здесь безжизненные комнаты хранили свои сокровища. Не в башне, поправила себя Жени. Она замурована в могиле — роскошной, но мертвой.

Вечером позвонил Пел и уговаривал ее приехать в Вашингтон. Ее так и подмывало вылететь туда, но она знала, что нужна Соне, и самой ей общество Сони было важнее общения с Пелом.

— Я перезвоню тебе завтра утром, — пообещала она. — И запомни, если захочешь поговорить, я всегда дома.

В понедельник с утра раздался звонок от Эли Брандта. От Вандергриффов он узнал, что Жени уехала в Нью-Йорк, после того как ее лаборатория внезапно закрылась.

Она приняла его соболезнования, надеясь, что врач опять пригласит ее на ланч или на обед. Жени не терпелось выбраться из квартиры, а встретиться с Эли означало окунуться в привычный мир.

— Ты будешь свободна сегодня попозже? Хочу тебя кое о чем спросить. Сможешь подойти ко мне в кабинет к половине шестого или к шести? К тому времени я освобожусь.

До четырех Жени отмокала в теплой ванне, выбранная ею одежда была разложена на кровати. Она долго расчесывала волосы, припудривалась тальком, делала прическу, подкрашивалась.

В пять тридцать она уже сидела в приемной Эли Брандта на Парк-авеню, пролистывая журналы, наполненные модой, кулинарными рецептами, советами огородникам, садоводам, владельцам домашних животных и страдалицам от несчастной любви. Жени никогда не заглядывала в такие журналы и теперь недоумевала, на кого они были рассчитаны. На таких, как Роза Борден, размышляла она, но сколько таких может быть в стране? Миллионы, ответила себе Жени — безликих граждан Америки, которые составляют нацию и, быть может, входят в правительство, которое ей так не доверяет.

Секретарша сдвинула в сторону стопку бумаг и достала сумочку из нижнего ящика стола.

— Время уходить, — объяснила она Жени. — Доктор Брандт долго не задержится.

Секретарша вышла из приемной, а Жени продолжала ждать. Шесть часов. Она вернула безвкусные журналы на полку и стала гадать, что хотел сказать ей Эли и почему он не мог этого сделать по телефону.

Через пятнадцать минут доктор Брандт вышел из кабинета, легонько ее обнял и пригласил к себе.

— Извини, что опоздал. Но со мной всегда так. Какое бы время я не назначал, оно оказывается желаемым, а не действительным.

Он усадил ее на стул. Теперь они оказались наедине в его кабинете, внутри огромного здания, закрывшегося после окончания рабочего дня. Зачем он ее позвал? Спросить что-нибудь о Лекс? Или поговорить о ее карьере? Поужинают ли они вместе?

— Надеялся, что у тебя найдется время что-нибудь выпить со мной. Но как всегда выбился из графика. У меня назначена в городе встреча, — Эли взглянул на часы, — через полчаса.

Жени постаралась не показать, что разочарована. Легкий летний пиджак выделял его загар. Волосы испещрило солнце, как ту дорожку, по которой они когда-то шли. Откинувшись в кожаном кресле, он улыбнулся ей, и вновь показался сказочным персонажем.

— Жаль, что Дженсону пришлось закрыть лабораторию. Хотя все сложилось удачно. Как раз вовремя.

— Что вы имеете в виду?

Его улыбка стала еще шире:

— Хочешь поработать с пластическим хирургом остаток лета?

— Эли! — его имя служило магическим пропуском в заветные врата.

— Место внезапно освободилось. Если хочешь, работа будет твоей.

«Об этом я мечтала больше всего на свете», — подумала Жени и ответила:

— Да.

— Завтра утром. Приходи к девяти, — он подал ей карточку.

— Как мне вас благодарить?

— Подумаем об этом позже, — Эли поднялся. — А пока продолжай оправдывать мои ожидания.

Жени тоже встала и подала руку. Она поклялась, глядя в золотистые глаза хирурга, что заставит его гордиться собой.

— Извини, что бегу. В следующий раз обязательно поужинаем вместе, — и он крепко пожал ей руку.

Дома она прошла прямо к Соне — слабой, но не страдающей от боли. Женщина была рада услышать, что Жени снова будет работать.

— Это у тебя в крови, — проговорила она. — Беспокойная, как птица, не можешь усидеть на месте.

— Я каждый день буду с тобой, — пообещала Жени.

Соня рассеянно улыбнулась.

— Заходи завтра утром. Хочу пожелать тебе удачи.

В десять, когда она была уже в постели, позвонил Пел. Жени не могла дождаться следующего утра. Пел поздравил ее с новой работой.

Она поблагодарила и предложила заглянуть на выходные.

— Значит, ты не приедешь ко мне, — его голос прозвучал расстроенно.

— Думаю, не получится, — Эли изменил все ее планы на лето и, кладя трубку на рычаг, она подумала, как ей повезло. Поездка к Пелу укрепила бы его надежды, что по отношению к нему было бы нечестным.

В восемь Соня все еще спала, и Жени решила ее не беспокоить. Она передала через Григория, что понесет на работу добрые пожелания Сони, а когда вечером вернется, то обо всем расскажет.

Выйдя из дома и повернув направо, Жени взглянула на карточку, которую накануне дал ей Эли. Она не поверила глазам. Она была так уверена… Даже сказала об этом Пелу… Какая глупость. Жени горько покачала головой. Конечно же. Зачем бы он дал ей визитку, если бы надо было приходить в тот же самый кабинет?

Адрес был тоже на Парк-авеню, но номер дома больше. Почему она подумала, что будет работать с Эли?

Доктору Вилльяму Ортону было пятьдесят четыре, хотя дать ему можно было на десять лет больше. Невероятно высокий — выше чем Пел, — он носил копну седых волос, которые нерасчесанным ореолом светились вокруг лица. Акцент выдавал в нем уроженца Новой Англии, а речь сводилась лишь к самому необходимому.

Сдержанность распространялась и на жесты и на выражение лица. У врача не хватало времени на улыбку.

— Премного обязан, что пришли. Доктор Брандт мне вас очень рекомендовал. Мисс Эванс вам все покажет. Это моя сестра. Доброго вам утра, — врач внезапно вышел, оставив Жени в кабинете одну.

Кругом по стенам располагались книги в кожаных переплетах, мебель была обита кожей. Все, что не было кожей в кабинете доктора Ортона, было деревом или бумагой. Бумаги разбросаны по столу: некоторые вот-вот свалятся на пол. Решается ли кто-нибудь к ним прикоснуться, подумала Жени.

В рамках на одной из стен висели дипломы, грамоты и награды. Доктор медицины, 1939 год, Йейл. Благодарность Конгресса за безупречную службу армейским врачом в 1941–1945 годах. Почетная медаль Конгресса. Членство в Лиге пластических хирургов США, еще награда, свидетельство об избрании президентом…

— Вот это человек! — произнесла сестра, подходя сзади к Жени. — Тут нет и половины. Дипломов и наград у него хватит, чтобы оклеить лекционный зал. Я Джилл Эванс. А вы Жени? — они пожали друг другу руки.

Джилл Эванс оказалась женщиной лет тридцати пяти с преждевременной сединой в волосах и расплывшимся, но чистым и сияющим лицом, которое оживляла лишь такая же, как у Жени, коралловая помада.

— Рада, что будете работать у нас. Последние дни здесь был прямо сумасшедший дом. Хотя у нас так всегда. Вы уже, наверное, подметили, доктора ценят больше жизни, — ее речь была такой же быстрой, как и у ее шефа, но отнюдь не такой монотонной. Слова вылетали одно за другим, каждое быстрее предыдущего, и их цепочка прерывалась лишь звоном ее легкого смеха. — Он работает за троих. Больные глядят на него как на бога.

Жени кивнула. Огромная фигура с гривой белых волос, темно-синие глаза, морщинистое лицо — Жени таким и представляла бога.