— Жени, в чем дело? Обещаю, я тебя не укушу.

Она подняла глаза и, встретившись с ним взглядом, улыбнулась, почувствовав себя спокойнее. Его глаза она знала много лет, помнила солнечные искорки, мерцавшие в них. Когда-то в них она увидела собственное будущее. Старалась предстать в них лучшей.

Друг и учитель с тех пор, как она была еще подростком. Жени тяжело вздохнула:

— Речь идет об Ортоне.

— О Билле Ортоне? А что с ним такое?

Несколько лет назад она защищала его от Эли, а тот был доволен, что устроил ее к нему на работу.

— Не знаю, с чего начать, — она остановилась и улыбнулась. — Извините, я говорю, как героиня из мыльной оперы.

— Я не видел тебя такой расстроенной, — Эли заботливо наклонился к ней. — Ты здорова?

— Я здорова. А вот Сэлли Брайт умерла, — она рассказала о самоубийстве, о котором он смутно слышал, о разговорах, ходивших вокруг этого. Рассказывая, она вдруг вспомнила восклицание Сэлли перед тем, как та упала в обморок: «Ортон его искалечил». Внезапно все «совпадения» — смерти и осложнения с больными — сложились в схему.

Жени помолчала, прикидывая, в каком порядке рассказать все Эли: начала со смерти Сэлли Брайт и закончила своей встречей с Ортоном накануне вечером. Но не могла открыть Эли, что случилось на самом деле, а просто сказала:

— Он делал мне очень сомнительные предложения.

Улыбка играла в уголках губ врача:

— До этого я и не знал, что старик имеет представление о сексе. Считал его святым что ли, монахом. Ни разу не был женат, никаких слухов о том, что он имеет гомосексуальные наклонности, ни малейшего следа женщины. В медицинской школе мы за его спиной шутили, что у него комплекс спасителя. И что ты знаешь?

Жени покоробила его реакция, но она понимала, что винить можно только себя. Она сменила тему, стала говорить о беспокоящих несчастных случаях среди пациентов Ортона.

Эли откинулся в раздумии. Разглядывая его, Жени решила, что он выглядит точно так же, как и тогда, когда они встретились в первый раз. На висках появилась седина, но от этого он не казался старше, только пикантнее. Его вечный загар стал немного слабее, не таким интенсивным, но он оставался потрясающе привлекательным мужчиной.

— Боюсь, мне особенно нечего предложить, — он снова наклонился к ней. — Наверное, ты сама не хуже меня знаешь все возможные линии поведения. Юридическую ответственность установить нельзя. А без этого расследование может проводить только комиссия, учрежденная медицинским обществом. Если, такое произойдет, возможно, будет вынесена резолюция, что он «несостоятельный врач».

— И что это будет означать?

— Скорее всего, не так уж и много. Расследование займет годы, особенно если Ортон не пойдет комиссии навстречу, а он, видимо, так и поступит. К тому времени, когда комиссия сделает какие-то выводы, ему будет уже за семьдесят и за ним укрепится мировая известность. Если он решит проигнорировать рекомендации расследователей, никто не сможет его принудить уйти. Запомни, Жени, в нашей игре больше всего хотят избежать скандала.

— Почему же больше всего?

— Потому что пластические хирурги больше других уязвимы для иска по поводу некачественно сделанной операции. Из-за тех рыночных врачей, которые готовы выполнить любую работу, если пациент им платит, — выражение его лица сделалось кислым. — Из-за тех, кто себя рекламирует. А некоторые из них даже не имеют диплома. Они неумелы, не обладают репутацией, но из-за них страховки на случай неудачно проведенной операции взлетают выше Гималаев. Скоро сама это почувствуешь. И единственный путь, чтобы не подняться выше Эвереста — избегать скандалов.

— Но ведь это совсем не то. Его несостоятельным признают коллеги.

Эли Брандт пожал плечами:

— За свою долгую карьеру Вилльям Ортон проделал великолепную работу. Он известен, как что-то вроде Альберта Швейцера, и эта репутация только укрепится после экспериментов со слоновым мальчиком.Подумай о сотнях людей, которым он помог. И заложил основы, чтобы в будущем оказали помощь сотням и тысячам других. Вот этот образ все мы, пластические хирурги, и хотим сохранить в памяти. Выставить на свет его извращения или хотя бы показать, что он теряет квалификацию, никому из нас не принесет пользы. Он стар. Наверное, ощущает свой возраст. Так пусть работает и потрясает мир своей победой над нейрофиброматозом. Как знать, может быть, после этого случая он выйдет в отставку.

Жени холодно посмотрела на Эли Брандта и подумала, кто же из них изменился. Она пришла к нему за советом и за поддержкой. Неужели он потерял отзывчивость, что ее так восхищала, отзывчивость, которую он проявлял к Лекс, всей ее семье и к ней самой? Или она только воображала его, видела не таким, каким он был на самом деле?

— Ты изменилась, Жени, — наконец произнес он, как будто для него она была раскрытой книгой.

— Я?

— Да. Ты уже больше не девушка. Хирург и зрелая женщина, которая знает свои способности и знает себе цену.

Жени неуверенно улыбнулась. Она чувствовала, какой бы сильной она не казалась, это все показное, а за внешностью лишь сомнения и неуверенность по поводу Ортона.

— Ты ворвалась в мою жизнь, как метеор, — произнес Эли. — Молодая. Восхитительная. Ты поразила меня, похитила сердце. Ты была нежна, уязвима, почти ребенок, а я… — он запнулся, и его голос дрогнул.

С годами она стала еще красивее, думал Эли. Удивительная красота — с каждой их встречей становится все совершеннее. Самая желанная женщина, какую он когда-либо знал. Даже старина Ортон хочет ее. А может быть, и все коллеги-врачи и пациенты мужчины.

Теперь она была зрелой женщиной, а не девочкой, до которой он боялся дотронуться. Она побывала замужем и, вероятно, имела много мужчин, некоторым из них отвечала взаимностью. Что за девушка! Это тело, эти распущенные золотистые волосы, которые могут так разметаться по подушке, эта кожа.

— …Жаль, что у вас не сложилось с Пелом, — произнес он вслух.

— Мне тоже, — она отказалась еще от одной порции спиртного. — И еще жаль, что ничем нельзя остановить Ортона. Спасибо, что смогли встретиться со мной. Надеюсь, что не доставила вам слишком много хлопот… — Жени поднялась.

Эли Брандт последовал за ней:

— Подожди. Я отвезу тебя домой.

— Вам не по пути.

— Жени, пожалуйста. Ты так красива. Давай будем вместе.

Она удивленно посмотрела на Эли, не веря, что правильно поняла его слова. Его взгляд был прикован к ее губам:

— Сегодня, — добавил он.

Он перевел взгляд выше, и даже в полумраке Жени заметила в его глазах золотые отсветы.

— Думаю, что всегда тебя хотел, Жени, — он заговорил почти что басом. — И хочу сейчас.

Глаза держали ее, ласкали и согревали.

— Тогда вечером, — начала она. Вечером в день смерти Сони. — Вы пригласили меня на ужин. Здесь, в Нью-Йорке.

— Помню. К Джиордано, — он взял ее руку в обе свои ладони.

— А по дороге обратно я все думала в машине…

— О чем?

— Я все думала… — она встряхнула головой, — о нас.

— И я, дорогая. Но я не осмелился. Ты была слишком молода. Еще девочка. Я не хотел причинять тебе боль.

«Потому что ты был женат, — подумала Жени. — И женат до сих пор. Приведи тебя домой, и через несколько часов ты уйдешь обратно к жене».

— Я сейчас расплачусь, мы возьмем такси… и поедем. Официант!

— Нет, Эли. Девочки, которая была в вас влюблена, больше нет. Она превратилась в меня.

— Давай забудем о ней. Девочки больше нет, но есть женщина!

Жени рассмеялась. Напряжение спало, и внезапно она почувствовала облегчение, ощущение свободы.

— Женщина проголодалась. Отвези-ка меня не домой, а куда-нибудь поужинать.

Эли в изумлении посмотрел на нее и вдруг понял: эта женщина уже не та девочка, которой он бредил с десяток лет назад. Она стала еще прелестнее и превратилась в коллегу. И она предлагала ему не связь, не чувство, а дружбу. Путь к любви простирался в другую сторону.