Куда бы они ни шли, Жени всегда платила за себя сама. Сначала Крис протестовал, но потом принял ее условия; Жени не хотела быть обязанной, не желала чувствовать, что хоть в какой-то степени принадлежит мужчине. С Крисом она развлекалась. Он был занятным и привлекательным человеком. Иногда она начинала думать о нем, представляла себя с ним вместе, но предпочитала продвигаться вперед не спеша.

Она видела: Крис ждет от нее первого шага. Он не делал никаких предложений, не стремился к физической близости, но во время танцев их тела двигались, как одно. И когда он помогал надеть ей пальто или касался руки, Жени чувствовала, что она ему нравится.

Он держал себя, ждал, а Жени разрывалась. После вечера, завершающегося поспешным поцелуем, она хотела его вернуть, хотела, чтобы он остался с ней. А когда за ним закрывалась дверь, еще сильнее переживала одиночество.

Но она не хотела поощрять Криса, была еще не готова. Одного неудачного брака оказалось достаточно. Не следовало делать новых ошибок.

Проходя по Пятой авеню в неброском темно-бордовом платье, которое так шло к ее золотистым волосам, Жени в тридцать лет привлекала окружающих своей красотой сильнее, чем раньше. Люди останавливались и смотрели ей вслед, полагая, что узнали известную актрису или фотомодель с обложек журналов. Она поражала естественной, дикой красотой, как тигр из драгоценных камней в витрине у Тиффани, мимо которой она, не заглядывая, проходила на углу Пятьдесят седьмой стрит.

Она не замечала и эффекта, который производила вокруг. За годы Жени привыкла к своей наружности и не обращала внимания на реакцию людей. Профессиональный недостаток, но средство, при помощи которого можно проникнуть в любой круг людей, красота была чем-то, с чем Жени привыкла уживаться, как с частью самой себя, не представляющей ценности.

Ее походка была быстрее, чем у большинства людей, и отличалась налетом спортивности. Решительным шагом она переступила порог кабинета доктора Ортона на пять минут раньше, чем было назначено.

Джилл больше не служила сестрой, но приемная выглядела все так же, как и тогда, когда одиннадцать лет назад она работала здесь еще студенткой. Знакомая обстановка потрясла ее, как будто она распечатала письмо, написанное давно умершим человеком. Целая эпоха позади: тогда она еще жила у Бернарда в качестве его подопечной. Соня умирала. И в конце лета ее ждал Скандалв библиотеке.

«Новая» сестра — она работала с Ортоном уже шесть лет — провела Жени в его кабинет, все так же уставленный книгами. Огромный, долговязый и, казалось, постаревший на четверть века, Ортон поднялся из-за стола. Он всегда выглядел старше своего возраста. А сейчас, подсчитала Жени, ему должно быть что-то около шестидесяти пяти. Но в отставку он собирался не более, чем в первый день своей практики.

— Хорошо, что зашли, — произнес он в своей отрывистой манере. — Выглядите исключительно.

В ответ на его приглашение она села напротив — на стул и улыбнулась, но его серьезное выражение лица не изменилось.

— И вы тоже, — ответила она, хотя эта фраза никак не характеризовала доктора Ортона. Лицо глубоко прорезано морщинами, на голове по-прежнему грива седых волос. «Как само время,как бог», — подумала Жени.

— Ваши статьи просто превосходны.

Его короткая и грубоватая похвала доставила Жени удовольствие, — как будто школьница, заработавшая высший балл.

— Превосходны, — повторил врач, постукивая пальцами по крышке стола. — И имеют отношение к моей теперешней работе с ветеранами.

— Я знаю, — в их области революционные методы доктора Ортона были широко известны — черепные операции на волосок от мозга и зрительных нервов. — Феноменально.

И снова никакой улыбки.

— Чем ближе место, откуда изымается донорский материал, тем лучше, — повторил он истину, которой учил студентов-первокурсников. Сам он брал материал из черепа. — Лоскуты, завернутые изнутри, не оставляют шрамов.

При работе с жертвами Хиросимы шрамы беспокоили его больше всего.

— А раненые из Вьетнама отличаются от получивших ранение во время второй мировой войны? — спросила Жени.

— Если пожелаете, сможете ответить на этот вопрос сами. Тем летом я обнаружил в вас дар, и вы не обманули обещаний.

— Спасибо, — Жени не поняла, почему врач уклонился от ответа на вопрос.

— Мне прислали вашу характеристику. Полагаю, доктор Соренссен. Думаю, вы не возражаете…

— Нет, но…

— Я хочу, чтобы вы работали со мной в Маунт Зион и в моей новой клинике.

У Жени перехватило дыхание. Легкий подъем уголков губ Ортона означал, что он улыбается. Она тихонько выдохнула. Неужели ей посчастливится завершить специализацию с Ним Самим,как о нем говорила Джилл.

Улыбка прошествовала вверх по лицу Ортона и чуть-чуть приподняла его брови. Жени подскочила к врачу, протянула руку, но вместо того, чтобы обменяться рукопожатием, в последний миг наклонилась и поцеловала в щеку.

— Хорошо, — грубовато проговорил врач. Жени отступила и в смущении вышла из кабинета.

— Замечательно, — пророкотал Крис, когда Жени заскочила к нему с новостями. — Поздравляю! Хотя, конечно, поздравлять надо его.

— Но с ним не пойдешь танцевать. Давай в выходные отметим это в Роузленде?

— На танцевальных соревнованиях?

— А почему бы и нет? — Жени подумала о пузырьках шампанского, лопающихся у края бокала, о мыльных пузырях, плавающих в воздухе и вбирающих в себя все цвета радуги. Тридцать ей будет еще не скоро. Она чувствовала себя на шестнадцать.

— Там нужен пиджак и галстук?

Жени улыбнулась вопросу: типично его. Крис обожал любой повод, который давал ему возможность надеть официальный костюм, и выглядел необыкновенно драматично в смокинге, рубашке со складками и бабочке.

— Конечно.

— Тогда я принимаю приглашение, — учтиво произнес врач. И Жени подумала, насколько свободны их отношения: не нужно играть, не нужно оглядываться на социальные условности. — А ты надень белое шелковое платье с соблазнительными оборками, — предложил он. — Я достану тебе в волосы розу. Какую хочешь, доктор? Кроваво-красную или розовую, как плазма?

— Костно-золотистую.

— Костно-какую? — Крис рассмеялся. — Ах, да. Ты слишком умна для меня, Жени.

— Просто счастлива, — она рассмеялась собственной шутке.

Роза, которую Крис принес в субботу, оказалась карминной, почти пурпурной. Он тщательно заколол розу в прическу Жени, на шею выбилось несколько прядей.

— Очень изысканно, — ободрил он и поцеловал сверху вниз: сначала в лоб, потом в кончик носа и в верхнюю губу. — Тебе нужно пойти на телепередачу под названием «Чем я занимаюсь?» Никто не догадается.

А что скажут про меня? — Крис тоже не выглядел, как хирург. «Может быть, актер, — подумала Жени, — с притягательностью Брандо». Романтический преступник. Завоеватель, как Худини.

Крис отступил назад:

— Я бы сказал, биржевой маклер. Да, что-то вроде этого.

Но таксист, повезший их в Роузленд, судил по-своему:

— Вы, ребята, не из шоу-бизнеса?

— Да, — ответил Крис. — Жречествуем над иссечением жировой клетчатки.

— То-то, ребята, мне показалось, что я видел вас по телевизору.

— Наверное, видели, — серьезно ответил Крис и, выходя из машины, отвалил таксисту огромные чаевые.

Они танцевали часами, переходя из тура в тур, и к часу ночи остались среди последних десяти пар. Через полчаса отсеялись еще пять пар, а остальных попросили показать румбу, ча-ча-ча, вальс и протанцевать девяносто секунд импровизации.

Жени и Крис сделались любимцами публики. По сравнению с другими, их классические костюмы казались невероятно элегантными: темный фрак Криса контрастировал с белым платьем Жени. Ее мягкая юбка ни разу не поднялась выше пределов, дозволенных скромностью, даже когда партнер вращал и опрокидывал ее. Они подходили друг другу по росту — Крис на два дюйма был выше Жени — оба были красивы и красивы как пара.