— Хоть сегодня! — последовал радостный ответ.
— Хорошо. Попозже. — Хоть в порядок себя чуточку привести. — Пишите адрес.
Назначив молодому человеку время и повесив трубку, она вновь воззрилась на руну — совсем в другом настроении. Позвоночник сам собой выпрямился, плечи расправились, живот втянулся, в теле заиграла сила молодецкая.
У меня уже люди учиться хотят, так неужто я Макса с какой-то паршивой Катькой не разведу?
Александра налила себе кофе и медленно-медленно, собираясь с мыслями, его выпила. Стороннему наблюдателю было бы видно, как она постепенно переносится в иные сферы — готовится заряжать амулет. Как правило, она при этом отключала телефон, но сейчас не стала — вдруг Макс позвонит. А клиенты под руку и так почти никогда не лезут; у нее поле сильное, экранирует посторонние воздействия.
Но, стоило сконцентрироваться, опять раздался громкий звонок.
Она схватила трубку.
— Алло, алло! Александра? Здравствуйте! Мне срочно….
Молодой, скачущий, торопливый голос; очередная истеричная девка.
— Тише, тише, — строго сказала Александра. — Успокойтесь, не на пожаре. — Обычно подобный тон действовал лучше всего. — Кто это?
— Я к вам приходила насчет приворота… Помните, фотография? Вы еще ругались, что мужчина женатый… — Голос в трубке совместился с привлекательной девичьей внешностью.
Этого конкретного мужчину как не помнить, про себя усмехнулась Александра. Но ответила совсем другое:
— Какая фотография, о чем вы? Представляете, сколько у меня клиентов? В день до пяти человек! Когда это было?
Девица принялась сбивчиво объяснять.
— Хорошо, хорошо, — перебила Александра. — Что-то припоминаю. Так в чем проблема?
— Мне срочно нужен отворот или не знаю что — хочу отменить колдовство! Я заплачу любые деньги!
Пожалуйста, еще одни «любые» деньги. Надо же, как везет. Впрочем, естественно — не в любви, так в картах. Прекрасно. Когда удача плывет в руки, упускать грешно — обидится.
— Ладно, приходите, попробуем разобраться. Заодно успокоитесь и объясните все толком.
— А можно сегодня? Я через час буду!
«Чего ж нельзя, если амулет зарядить не даете, а до ученика время есть», — мысленно проворчала Саня. А вслух сказала:
— Хорошо, жду.
Лео тащилась в такси к колдунье и честно изо всех сил старалась успокоиться, но это было абсолютно нереально. Она ерзала, устраивалась поудобней, откидывалась на спинку сиденья и тут же наклонялась вперед, с заинтересованным видом высматривала что-то в лобовом стекле, вертела головой по сторонам, доставала из сумочки пудреницу и таинственно улыбалась себе в зеркальце — глаза сумасшедшие, — отводила волосы за уши и встряхивала головой, освобождая их… И постоянно подпрыгивала от нетерпения — когда, наконец, доедем? Чертовы пробки!
Ее состояние понял бы самый мрачный циник; повод для эйфории имелся, и вполне умопомрачительный. Лео странно раздвоилась: одна ее часть отказывалась верить в происходящее и боялась проснуться, а вторая легко приняла все как должное и жадно ждала продолжения — хотела еще, еще, еще счастья!
Как раз для продолжения, чтобы шло гладко, и потребовалась колдунья Александра.
Однако обо всем по порядку.
Еще позавчера вечером не сыскать было человека — женщины, — жизнь которой по тоскливости и заунывности превосходила бы существование Лео. Она целыми днями валялась на диване и пялилась в телевизор, с отвращением думая о необходимости тащиться в консультацию сдавать анализы и выслушивать страшилки от врача — беременность протекала не так гладко, как хотелось бы, и Лео мечтали уложить в больницу. Наслушавшись, ей предстояло плестись домой через парк, «дышать воздухом», чтоб ему целиком иссякнуть на всей планете, и по дороге беспокоиться об одном: как бы не навернуться задницей об землю в омерзительной серой слякоти. Декабрь называется.
А дальше — все, назад на нары. До ночи в четырех стенах, вперившись взором в собственное пузо, с единственным развлечением: дежурным звонком папаши Протопопова. Едва Лео начали пугать выкидышем, он радостно прекратил приезжать: мол, «когда тебя вижу, удержаться не могу, а раз опасно, давай побережемся. И на работу не ходи, нечего тебе там делать». Понятное дело, нечего — сам себе не признается, а видит в ней конкурентку. И вот счастье, подвернулся повод убрать под благовидным предлогом.
Протопопов наведывался пару-тройку раз в неделю, привозил фрукты, то-се, но, в сущности, явно был рад, что можно честно хлебать по вечерам домашние борщи. Или что там ему наливают.
Хотя… не появляется, и слава богу. Уже на втором месяце беременности дедулька сделался Лео противен. Зинка по телефону утешала: это нормально, бывает, гормоны, не волнуйся. А Лео и не беспокоилась. Пусть ненормально, лишь бы он ее не трогал! Зато она бесконечно вспоминала Антона — в самых что ни на есть жарких виденьях; ну, не шел он из головы, и все тут, как в самом-самом начале. Против него ее гормоны вряд ли бы взбунтовались…
Она больше не гнала мысли о навсегда потерянном муже, напротив, перед сном предавалась им всецело — с извращенным наслаждением мучила себя вспоминаниями, скрупулезно восстанавливала в памяти их любовь от начала и до конца, в мельчайших подробностях. Неподвижно лежала на спине и, глядя в темный потолок, заливалась слезами; ей нравилось ощущать, как они сбегают по щекам, по шее. Это длилось долго и прекращалось лишь когда нос закладывало до боли, а под затылком натекала лужа. Лео вставала, залезала под горячий душ, затем укутывалась потеплее. Становилось легче. Она не задавалась вопросом, что с ней происходит, никому не рассказывала о своей, по ее же определению, придури. Организм выкрутасничает, говорила она себе.
Она не мечтала, не молила небо, землю, бога и дьявола вернуть ей Антона, что нередко случалось прежде, нет, просто душой и телом отдавалась горчайшей тоске, оплакивала прошлое, как вдова, сознающая, что счастье не возвратимо. Лео инстинктивно стремилась на самое дно страданий — туда, где нечего терять и потому возможно смирение. На большее она не рассчитывала. Как только жизнь вынудила ее остановиться и задуматься, Лео ужаснулась: зачем нужна была погоня за деньгами, мужиками, работой, Москвой, какие-то жалкие интриги?
Которые, кстати, едва она забеременела, начали дружно обламываться. Зинка, к удивлению Лео, наотрез отказалась участвовать в регистрации подставной фирмы — «Не хочу в стремные дела путаться, и тебе, подруга, не советую», — а когда Лео сообщила, что отказалась от затеи, мол, не до фирм сейчас, искренне обрадовалась. И отлично, сказала, тебе сейчас о красивом надо думать, а не в грязи возиться.
Сама не подозревала, что спела в одну дуду с Мурашовым. Лео была уверена, что дядечка у нее в кармане, ан нет: в ответ на предложение о «взаимовыгодном сотрудничестве» он посмотрел странно, помолчал, а затем произнес:
— Для чего вам эта грязь, милая девушка? Запачкаетесь. Вы лучше о детках подумайте.
Тоже провидец. И образец святости. Лео тогда только фыркнула — без тебя разберемся! — но слова загадочным образом подействовали. Ей тоже казалось, хотя сознательно она о том и не думала, что с ребенком в животе подворовывать как-то не очень.
И вообще, она теперь так ясно понимала: ни Москва, ни деньги, ничто-ничто не заменит ей любовь Антона. А без его любви все остальное безразлично.
Кроме ребенка — несмотря на его папашу. Лео втайне боялась, что неприязнь к Протопопову помешает ей полюбить малыша — вдруг они будут похожи? Зинка в ответ на признание развопилась:
— Куда ты денешься! Не придумывай, материнский инстинкт на что? Он сам его за тебя полюбит! Ну да, приятней, когда от любимого да красивого, но вообще не гневи бога! Другие рады родить хоть от черта лысого, да не выходит.
Это она про себя: последние года полтора одно на уме. Все же под тридцатник, а не замужем и без детей. Как узнала, что Лео залетела не пойми с чего, чуть не лопнула от возмущения: дескать, я своим уродам обовралась уже, что все можно, и фигушки, а эта чуть не в скафандре трахается — и получите-распишитесь. Крольчиха.
