— Здравствуй, Борис. — И после паузы равнодушно, словно бы исключительно ради соблюдения приличий, интересовалась: — Как поживаешь?

Папаша, будто дворняжка, не глядя в глаза, сбивчиво докладывал о неважнецких делах на кафедре, подковерных интригах, мизерной зарплате. Мать слушала, кивала с видом Екатерины Великой и спустя минут десять холодно улыбалась: «Ну, всего тебе доброго». И удалялась к себе. Братья, зная, что вечер она проплачет, гордились ею необычайно.

То, что нас не убивает, делает нас сильнее.

И выше, усмехнулся малорослый Андрей Царев, эту истину усвоивший превосходно. На пути к вершине он наелся дерьма во всех видах, и сам им побывал неоднократно. Жизнь сделала его очень сильным, и он не мог не презирать тех, кто ломался под ее давлением.

И все-таки иногда… вряд ли кто-то поймет, кроме равных по положению… ему становилось скучно быть лидером. В подчиненности человеку или обстоятельствам есть некий вызов судьбы и, соответственно, интерес; когда все делается по твоей воле, ты побеждаешь по определению. А это тухляк.

Подумать, что когда-то он стоял на последнем месте в шутливой аббревиатуре «Протопопов — Окунев — Трауберг — Царев», случайно сложенной в процессе изобретения названия для новорожденной фирмы. «Четыре потца», ржали они. Потом Марик Трауберг решил побороться за независимость, и буковка «Т» исчезла, осталось три «поца»… А теперь вот он, Андрей, единственный поц-самодержец. Почему, кстати, его не прозвали «Царь», по фамилии? Было бы естественно, а то Главный да Главный… Намекнуть, что ли, народу?

Шутка. С народом дела иметь нельзя, по крайней мере, с его «подданными». Тупые, безмозглые винтики, муравьи-исполнители. А те, кто хоть что-то соображает, непременно норовят облапошить, надуть, урвать от его пирога свой кусочек.

Взять хоть последнюю историю с Иваном и Протопоповым.

Разумеется, Царев знал, что проценты, которые получает организация Мурашова, увеличены вполне законно; он был бы полным кретином, если б не согласовал это с мурашовским начальством. Точно таким же кретином он был бы, если бы не понимал, что Иван с Мурашовым наваривают бабульки как-то еще. Андрея не очень интересовало, как именно. Не пойман — не вор, считал он. Не только не вор, а настоящий молодец, хороший предприниматель, не зря тебя на фирме держат.

Андрей знал многие тайны своих ценных работников, причем для этого не нуждался в шпионах. Просто знал и все, потому что был о-о-очень умный и о-о-очень хитрый. (В конце фразы Царев мысленно поставил смайлик). Да, он такой: гениальный бизнесмен со паранормальной интуицией.

Он многое готов был простить истинному дельцу, однако у него были свои слабости — например, временами нравилось играть в господа бога. Царев любил вершить судьбы, одаривать кого-то из сотрудников со щедростью, несообразной заслугам — исключительно ради щекотного, сладострастного ощущения всевластия. Скольким мелким сошкам он купил квартиры или новые машины после аварий, причем именно тем, кто не надеялся в ближайшие сто пятьдесят лет скопить нужную сумму. И за это они на него молились… А сколько ценных, возомнивших себя незаменимыми, умников он уволил по прихоти собственной левой пятки? Не сосчитать. Но потому-то его и боятся как высшего судии.

Вот и Ваньке не повезло, нечего было своевольничать.

Он умудрился разозлить Андрея, а Протопопов, как на грех, пришел на него стучать. Выбрал время. В любой другой день Андрей послал бы инвалидного идиота подальше, высмеял несуразные, шаткие обвинения. И чего Протопопову неймется? Ну, не вернешь же прошлого, не вернешь. Капитал есть, валил бы куда-нибудь в Ниццу на заслуженный отдых. Нет, руководить приспичило. Пень трухлявый. Между тем его лыко пришлось в строку. Может, специально подгадал? Нет, вряд ли, мозгов не хватило бы. Так или иначе, Андрей не сумел противостоять искушению спутать карты в почти сошедшемся пасьянсе судьбы. Картина маслом: не ждали? Иван, уверенный в незыблемости своего положения, внезапно все потерял, а Протопопов полным ртом хапнул вожделенной власти. И отлично. Сменили умного на дурака, теперь посмотрим, что получится.

Повлиял на Андрея и еще один «фактор» — красотка Лео. При всей его симпатии к этой толковой девице она все равно олицетворяла для него Фифу, ту самую, укравшую отца — а их он с двадцати лет ненавидел и по возможности жестоко им мстил. Из-за Лео он и к Ваньке изменил отношение: семью бросил, значит, перешел в стан врага. Ему место гендиректора досталось не без учета примерной репутации, а он вдруг отмочил. Тут Царев был тверд: гулять гуляй, раз мужик, но жену с детьми не бросай. Короче, если вдуматься, Иван получил по заслугам.

А Лео…. Интуиция подсказывала Андрею, что альянс с Протопоповым не доведет ее до добра. Одно время ему хотелось предостеречь дурочку, отвести от скользкой горки, забрать, к примеру, себе в помощницы, но потом он решил: нет. Пускай получит что причитается, раз такая неразборчивая. Ладно еще, Иван, мужик видный, можно понять. Но антикварный Протопопов? Явное свидетельство нехватки чутья. Пожалуй, стоит даже подтолкнуть ее вниз, не сильно, слегка, и посмотреть, разобьет она башку или нет.

Вот если нет, он, так и быть, ей поможет.

А с другой стороны, скачи они все конем. Не хватает следить за их копошением. И так все ясно. На Протопопова с его дебильной схемой дифференцированных выплат отовсюду сыплются жалобы, и Андрею постоянно приходится оправдываться перед многолетними парнерами. Неудобно, между прочим, неловко, при всем безразличии к судьбе бизнеса… Иван, как нормальный деловой человек, наверняка подумывает о своем деле и, если откроет, назад не вернется. Жалко — на него можно было спокойно сваливать скучную мутотень. Так что? Переиграть? Протопопова под зад, Ивана — за шкирку обратно в лавку? Нет, не годится. Репутацию судии надо блюсти, а то перестанут бояться.

Но опять же — к чертям. Пора подумать об ужине. Куда нынче? В рыбный ресторан на Лесной или в мексиканский, что недавно открылся? Андрей Царев был гурман и старался каждый день баловать себя чем-то новеньким.

Он энергичными похлопываниями нанес на лицо лосьон, в последний раз пригладил усы и вышел из ванной. Его очередная молодая любовница нежилась в постели. При виде Андрея она зазывно улыбнулась и приняла эротичный, по ее двадцатилетнему разумению, вид: изогнула бедро и, тайком потянув вниз куцую рубашонку с кружевами, приоткрыла выпирающие кости грудины.

«Думает, опять кинусь», — презрительно усмехнулся про себя Царев. На самом деле ему искренне нравилась грузноватая рыхлость жены, однако «этих» он выбирал цыплячьего сложения; любил в самый ответственный момент мысленно сворачивать тощие шейки. — «Да еще отвезу в ресторан, как недавно, пока ухаживал. Размечталась. Нет, дорогая. Твоя песенка спета. Ты у нас материал отработанный».

— Сегодня было что-то необыкновенное, — дежурно сказал он вслух, не заботясь окрасить голос чувством. — Ужасно хочется сделать тебе подарок. Жаль, некогда. Купишь сама от меня? — Он небрежно достал из кармана и выложил на тумбочку у кровати жидкую горсть стодолларовых купюр. — Совершенно нет времени — деловая встреча.

Барышня капризно выпятила нижнюю губу. Он наклонился, чмокнул ее в макушку, быстро оделся, причесался — и, как колобок, был таков.

Тата искренне наслаждалась тем, чего ей так не хватало последнее время — покоем. Утром она с особым удовольствием испекла печенье, а к полудню сварила кофе, разлила его в красивые чашки, печенье сложила в изящную вазочку и на подносе отнесла весь этот натюрморт в комнату Ефима Борисовича, вернувшегося на днях с дачи. Расцвела от его комплиментов. Улыбнулась вслед Павлушке, который залетел на вкусные запахи, опустошил вазочку наполовину и тотчас же испарился. Отощал, бедняга, вчера только из поездки — и как она по нему соскучилась!

Тата с Ефимом Борисовичем расположились в креслах и стали медленно пить густой ароматный кофе.

Я как мячик для гольфа, наконец-то попавший в лунку, думала Тата. Швыряло меня, швыряло, но теперь я по доброй воле с места не двинусь. Как хорошо, когда сын и свекор дома — все сразу меняется, даже квартира другая. И даже звонки Гешефта не выводят из равновесия.