Лео, примостившись на краю кровати, расчесывала волосы. Ее голое тело под его расстегнутой домашней рубашкой поблескивало россыпью крошечных стразов — она уже успела принять душ. «Какая стала красивая», — вновь поразился Иван. — «А ведь еще только входит в силу». Он немного расслабился, обмяк телом, вытер рукой потный лоб.

— Ты чего, Ванюша? Что-то приснилось? — ласково спросила Лео и провела ладонью по его щеке.

Он молчал, не двигался.

— Вставай, я завтрак приготовила… или еще полежим? — Она нежно толкнула его на подушки, наклонилась и, помотав головой, игриво пощекотала ему грудь своими волосами. Это движение напомнило Ивану змею из сна, и он содрогнулся.

— Ваня, ну что ты как мешок? Давай просыпайся! — Ее пальцы побежали вниз по его животу. — Скажи хоть слово!

Он хрипло откашлялся, промычал невнятное, потом решился:

— Знаешь…

— Пока нет. — У нее явно было хорошее настроение, и она говорила как женщина, полностью уверенная в себе и своей власти над ним.

— Все, что я вчера наговорил… я… ну… в общем, ничего не получится… понимаешь, я… жену люблю.

Выдавив эти жалкие слова, он внутренне скривился: ну и текстик. Что за пошлость? Что за убогая банальщина? «Жену люблю»! Сказал бы еще: «супругу»! Почему не «Тату»? Да и какая она ему теперь жена?

— Какую еще жену? — Лео словно прочла его мысли. Ее голос мигом потерял бархатистость, зазвучал визгливо, истерично. — Ты с ней развелся!

— Мы не разводились.

— Какая разница, сто лет не живете! Или я чего-то не знаю?

— Нет, все правильно. Она вообще в Америке.

— Тогда о чем разговор?

Он погладил ее по руке, надеясь успокоить — чтобы услышала, поняла, не обижалась.

— Ты очень красивая, и с тобой хорошо… но, понимаешь… ночью я лежал, думал и вдруг понял, что всегда любил одну Тату… потому у нас с тобой ничего и не вышло…

—  Всегда любил? — вскинулась Лео. Поглаживания не помогли. — Что ж ты от нее ко мне сбежал? Забыл, что ли, как по мне с ума сходил?

— Нет, конечно. Но так бывает с людьми. За двадцать пять лет наступает… усталость металла. Все надоедает: жена, семья, дом. Работа, кстати, тоже, чего бы там ни добился. Хочется перемен. Безумно. И если в этот момент приходит дьявол…

— Это я, что ли?

— В некотором роде.

— Вот уж, кажется, не похожа!

— Ну, черти с рогами и хвостами являются алкашам… а для подобных случаев у князя тьмы иное обличье. Знаешь, что говорит мой ученый папа?

— Откуда? Что-нибудь опупенно заумное.

— Он говорит, что, с определенной точки зрения, не бог создает человека, а человек — бога. Равно как и дьявола. Каждый на свой лад, по своему образу и подобию. Вот и получается, что «всякому по вере его».

— Я же сказала, заумное. Твоему папочке лишь бы все вверх ногами перевернуть.

— Почему, мысль совсем простая: каждый сам проводит для себя границу между добром и злом. И, следовательно, знает, когда продает душу. К расплате, правда, почти никто не готов — по себе знаю.

— Значит, ты за меня душу продал? Приятно.

— Без души — не очень, поверь на слово.

— Ой, не дави на жалость! Не проймет — я же дьявол.

— Перестань, не цепляйся к словам. И вообще, хватит поминать кого не нужно. Я, собственно, о другом хотел… О том, что когда все надоедает и хочется чего-нибудь новенького, а тебе его на блюдечке преподносят, ты просто не в силах удержаться и напихиваешь этого самого новенького полный рот, обеими руками хватаешь и хватаешь… И пока не нажрешься до отвала, не поймешь, что недаром столько лет жевал старенькое — значит, нравилось очень. К обмену веществ подходило. И вот без него-то, без старенького, тебе никак невозможно.

— А я, стало быть, не подходила?

— Подходила, но…

— Как всегда: Тата.

— Да.

— Но если бы ее не было, у нас могло бы получится?

— Она есть, вот в чем загвоздка. Ее не вычеркнешь.

— Даже физическое устранение не поможет?

— Плохая шутка. К тому же… действительно не поможет.

— Короче, ты меня пожевал и выплюнул.

— Лео, прости, но, ты, похоже, забыла, что сама от меня ушла.

— Да, а почему? Думаешь, легко было с тобой жить и смотреть, как ты по своей старой жвачке вздыхаешь?

— Мне казалось, что ты попросту влюбилась.

— И влюбилась! Раз ты меня в упор не замечал.

— Лео, не переписывай историю. Все было не так, но это уже неважно. Главное, что все в прошлом.

— Никакого будущего?

— Нет.

— Что же ты станешь делать?

— Попробую вернуть Тату.

— А если твоя Тата знать тебя не захочет?

— Буду стараться.

— А если все равно не получится?

— Останусь один.

— Что же ты мне вчера голову морочил? Столько наобещал?

— Лео, ты взрослая, знаешь, как это бывает. Я только потом, ночью, все понял. И я не обещал, а всего лишь тебе поддакивал. Не станем же мы портить себе жизнь из-за пустых слов, которые ничего не значили…

Лео от возмущения потеряла дар речи, но, чуть поостыв, процедила сквозь зубы:

— Ну да: «мало ли что я на вас обещал»… песня известная.

— Послушай, — холодно сказал Иван, — по-моему, учитывая обстоятельства, у тебя нет права чего-то от меня требовать.

Лео подумала над его словами и с тихой угрозой ответила:

— Может, и нет. А может, и есть — как посмотреть.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что вы мной классно попользовались, Иван Ефимович. На свеженькое потянуло — вы ко мне, целый год жевали, не подавились. Сейчас заскучали — тоже не вопрос: бултых со мной в койку! О чем вчера-то думал, а, Ваня? Где твоя философия-психология была? На одном месте вертелась?

— Лео!..

— Что «Лео»? Некрасивое говорю? А ты некрасивое делаешь! Думать надо было вовремя! Обещал — выполняй. Я тебе не «Орбит», меня просто так не выплюнешь.

— Чего ты хочешь? Чтобы я тебя полюбил? Это по заказу не делается.

— Сдалась мне твоя любовь! Я хочу, во-первых, работу. А во-вторых… жить мне сейчас негде, с квартиры хозяин выгнал, поэтому придется тебе меня тут потерпеть. А там стерпится — слюбится.

Последнее Лео брякнула со злости, чтобы поиздеваться над Иваном, окончательно вывести из себя, и добилась своего: он прямо-таки побелел.

— Ты… с ума сошла?

— Ничего подобного. По договору хочу получить. Сам говорил: душу за удовольствие продавать все мастера, а расплачиваться никто не любит. Но придется, Ванюша.

Иван молча спустил ноги с кровати. Посмотрел на пол, нашел глазами трусы, поднял, надел. Встал, прошелся по комнате. Постоял у окна, повернулся к Лео, сел на подоконник.

— Да-а… — протянул. — Такого я даже от тебя не ожидал. И вот что скажу, милая: ни на какую работу я тебя не возьму и жить ты у меня не будешь ни одного дня. Ясно?

Лео не ожидала от мягкотелого Ивана такого отпора и стушевалась, однако не подала вида. Изначально она и не думала ничего требовать, хотела лишь попросить помощи с работой и, может быть, возродить былые отношения — если склеится, не пропадать же теперь, — но, услышав после сегодняшней ночи про «любовь» к Тате, от которой вечно спасу не было, так взбеленилась, что потеряла над собой контроль. А когда поняла, что Иван всерьез считает ее способной на любую подлость, то и вовсе сорвалась с цепи.

— Ничего мне не ясно! Я от тебя просто так не отстану! Ты у меня попляшешь!

— Что же ты мне сделаешь?

— Всю жизнь испорчу, не только тебе, но и твоей дуре Тате, если вернется…

— Значит, так, — перебил вконец рассвирепевший Иван, — сейчас ты успокоишься, оденешься, соберешь манатки и покинешь мою квартиру навсегда.

Он опять остался собой недоволен: ну что это — «манатки» и «покинешь квартиру»? Какое-то плохое кино.

Иван крепко сжал зубы, пытаясь возродить угасающую ярость. А Лео, которая в свое время многого от него добивалась скандалами, поняла, что надо срочно менять тактику. Шантажировать ведь нечем. Пока.

— Ваня… — всхлипнула она. — Не злись. Меня, как всегда, занесло. Обиделась очень. Наговорила чего не думала. — Стремительно подлетела к нему, повисла на шее и разрыдалась.