Мария, стесняясь и за бедный свадебный ужин, и за то, что, как выясняется, свадьба стала помехой важнейшим партийным делам, потчевала, как бы извиняясь:
— Будьте же любезны, дорогие гости, чем богаты, тем и рады: горячей картошечки, колбасы…
Все охотно потянулись к картофелю и конской колбасе. Посыпались и соответствующие реплики:
— О! Что может быть лучше картошки в мундире! А колбаса? Ну и колбаса! Не иначе как с жеребца из–под самого генерала Корнилова!
Упоминание о Корнилове тотчас же снова отвлекло разговор от свадебных шуток.
— Говорите что хотите, — крикнул Чудновский, — я мы на фронте, пожалуй, должны быть благодарны Корнилову за его путч: за одну только неделю фронт сплошь большевизировался! Никакой агитацией мы не достигли бы таких результатов даже за полгода!
— А у нас, в тылу? — сразу же откликнулся Иванов. — Благодарить не благодарить, но всюду на заводах отзывают меньшевиков и эсеров из Советов и избирают большевиков! И Красная гвардия выросла уже до двух тысяч! Да и в партию вступило несколько сот именно в корниловские дни…
— У нас, в Виннице, за одну неделю из пятисот стала тысяча большевиков! — сказал и Тарногродский. Это были его первые слова с момента прихода.
— Ну, ты, жених! — махнул рукой на Иванова Гамарник, другой рукой при этом доставая себе картофелину. — Или как там тебя, — молодой! Сейчас, брат, твое дело — семья, а не генерал Корнилов! Куда ты смотришь, почему молодую жену не прибрал к рукам? Вот картошка — горькая!
— Горькая, горькая! Горько! — закричал и Чудновский.
— Ну, товарищи, мы ведь уже поцеловались… — попытался возразить Иванов. — Да и обычаи это старые, а вы…
— Целуйтесь, раз сказано «горько»! — требовал Ян. — Старые обычаи тоже нужно уважать, ежели они неплохие! Или ты за партийными делами не найдешь времени приголубить жену? Целуй, целуй, пока еще нет вооруженного восстания! А ну, добавь–ка огневого довольствия!
Пиво еще раз разлили по чашкам, и Андрей с Марией снова должны были целоваться.
3
Евгения Богдановна поглядывала на Андрея с Марией. Как это хорошо! Полюбили друг друга и поженились — душа в душу начинают совместную жизнь, чтобы быть вместе и в труде и в борьбе, в радостях и горе. Не в этом ли и заключается высшее человеческое счастье — неотделимость общего и личного.
Во взгляде Евгении Богдановны была грусть.
В эту минуту она, в самом деле, всматривалась в нечто невидимое для всех и прислушивалась к собственным мыслям. Тяжкие воспоминания нахлынули на нее — история ее замужества.
Как печально сложилась ее жизнь с самого детства.
С тех пор как помнит себя, в богатой семье отчима она была какой–то… Золушкой: лишняя, постылая, гонимая. И вечный протест в оскорбленной детской душе — протест… малолетнего раба.
Как плакала она, девчонка, читая свою первую детскую книжку — «Хижина дяди Тома» Бичер–Стоу: свою собственную детскую долю она мерила тогда по тяжкой участи негритянского мальчика–бедняка…
А позже — уже подростком, — когда отчим, наконец, избавился от нее и подбросил родному дяде? Неровня среди других детей, вечные обиды, попреки куском хлеба.
Да, да, именно в то время перед забитой девчонкой и встали первые горькие вопросы: почему такое неравенство в семье, почему вообще неравенство вокруг, во всей жизни: одни бедные, а другие богатые? Маленькая Женя даже отважилась спросить об этом у дядиной жены. Что ж, ответ не заставил себя ждать: не в меру пытливую девчонку спешно спровадили обратно в… неродной дом, под тиранию отчима, под гнет нестерпимого, без ответа, вопроса: почему люди такие… плохие?
Нет, нет! Маленькая Евгения еще тогда пыталась утешить себя: плохие люди встречаются только ей, в ее маленьком мире между отчимом и дядей. А в большом мире — влекущем и пугающем, который наполнял душу тревогой, но и сладко манил, — там было, очевидно, много хороших, прекрасный людей — таких, какими рисовали их в книжках! Ах, как непреодолимо влекло тогда Евгению в тот великий, широкий мир — к хорошим, прекрасным, настоящим людям!
Евгения Богдановна встряхивает волосами, приглаживает их и старается оторваться от гнетущих мыслей. Ведь вот же они перед нею, и она среди них, — хорошие, прекрасные люди, боевые товарищи. Oна прошла–таки сквозь все и через все и нашла свое настоящее место в жизни!..
Евгения Богдановна смотрит на Марию с Андреем, и суровость исчезает из ее глаз: взгляд ее становится приветливым, ласковым, взор сияет добротой.
Мария перехватывает этот взгляд. Она уже давно тайком следит за грустным, горьким выражением лица Евгении Богдановны, удивляется внезапной смене выражения — лицо ее вдруг озарилось изнутри могучим потоком света — и дружески улыбается ей: она уже почувствовала, что женщину, сидящую перед ней, — хотя это и есть товарищ Бош, известнейшая во всем Киеве революционерка, — в эту минуту гнетут какие–то свои личные, можно поклясться — женские мысли! И Марии хочется утешить ее, уделить ей частицу своей радости.
Но Евгения Богдановна не замечает Марииного ласкового взгляда, — она так и не смогла отогнать свои воспоминания, и они уже снова нахлынули на нее. Правда, на этот раз более светлые, глубоко волнующие.
Да, именно в те трудные дни и пришло самое важное в ее юную жизнь: решение жить для других!
Как же хорошо стало тогда, на душе у четырнадцатилетней девочки. Стремление это, по–видимому, зрело давно, но возникло, как и всегда бывает, неожиданно, внезапно — Она читала Толстого и прочла фразу: «Счастье жить для других…»
И это была, в самом деле, счастливейшая минута в ее жизни: счастье найти самое себя!..
Мария следит на лицом задумавшейся Евгении Богдановны, радуется, как оно вдруг просветлело, и пугается, увидев, как оно вдруг снова темнеет, становится суровым, как бы каменеет.
Евгения Богдановна вспоминает: не легко и не просто случилась эта счастливая находка в ее юной жизни. Ведь впереди было еще столько страшного и нехорошего…
Ночь, росистый луг, где–то в селе воет собака, и девушка, сама не своя, в одной ночной рубашке бежит к озеру — острые стебли болотной травы хлещут и ранят ей ноги.
Но вот и высокий берег. Не останавливаться! Не думать! Не давать воли чувствам!
Прыжок, чувство ужаса в минуту падения, всплеск — удар, вода… Она не была холодной, вода — тепла река в летнюю ночь, Евгения Богдановна на всю жизнь запомнила это ощущение: не холод воды, а, наоборот, тепло привело ее в сознание.
Она вынырнула. Не потому, что в последнюю минуту, в минуту самоубийства, желание не умирать вдруг вспыхнуло в ней и победило все остальные чувства: нет, она хорошо помнит, что вынырнула со страхом, что может остаться жить. А потому, что с малолетства была она хорошим пловцом и ее тело инстинктивно, помимо ее воли и сознания, как у каждого пловца, привычно действовало, преодолевая глубину. И она пожалела тогда — это был, видимо, первый проблеск сознания, — что не привязала камня к ногам.
Но, вынырнув, она вскрикнула с ужасом — и это уже был полный возврат к жизни, — ибо поняла, что ей никак не удастся сейчас умереть: с кручи метнулась тень, и рядом с ней кто–то нырнул в воду. Это был ее брат Саша. Он видел, как сестра, сама не своя выбежала из дому, и побежал за ней лугом, звал ее — она этого не слышала — и теперь вот бросился спасать… Ту ночь, когда они вдвоем с Сашей, тесно прижавшись друг к другу, мокрые и несчастные, проплакали на берегу озера, Евгения Богдановна не забудет никогда, пока будет жить…
Марию пугает выражение лица Евгении Богдановны, она встает и подбегает к ней.
— Евгения Богдановна, — говорит Мария встревоженно, — вам нехорошо? Что такое? Чем можно помочь?
Теперь они как бы только вдвоем, хотя в комнате по–прежнему находятся и все остальные. Но Гамарник затеял спор с Ивановым, а тихий Коля Тарногродский схватился с Чудновским. Они наседали друг на друга, и все четверо говорили одновременно, не слушая друг друга: Центральная рада и Временное правительство! Юго–западный, крестьянский, край Украины и ее Северо–восточный, пролетарский район! И нужно ли вooбще украинское государство, каким бы оно ни было — социалистическим или буржуазным? И что лучше: каждой партийной организации на Украине связываться непосредственно с всероссийским партийным центром в Петрограде или — в силу специфических украинских условий — все–таки создать украинский партийный центр и уже через него, чтобы партия руководила действиями украинских большевиков?
