Но, господа боже мой, третий день говорят–растабаривают, языком болтают, а когда же по–настоящему дело будет?

Первый день душа Авксентия трепетала: ныне отпущаеши раба твоего, господи, по глаголу твоему с миром… Дошло–таки до самого главного! Ведь только для того и сунулся сюда меж высоких политиков и всякопартийных авторитетов и он, серый мужик. Земля! Вот сейчас дадут наконец ответ на самый главный вопрос!

На второй день Авксентий заскучал. Дискуссии длились без конца: между украинскими эсерами и украинскими эсдеками, между самостийниками и федералистами, Бундом и польской левой, и опять же между самими эсерами — которые украинские и которые общероссийские. Проект закона, оказывается, составили эсеры, но отстаивали его эсдеки, а сами эсеры… возражали. Левые говорили, что закон антидемократический, а правые — что вышел он слишком большевистским. Правые эсдеки тоже кричали — долой, но левые из эсдеков — уговаривали: примем временно хоть такой, а то ведь никакого нет, есть только анархия, а потом можно и переделать по вкусу. Все же партии, что сидели от центра направо, требовали единодушно: совсем не надо принимать никакого земельного закона — пускай потом Учредительное собрание ломает себе голову…

Авксентий встревожился: а ну и вправду не будет закона? Что тогда? Земля ведь! Первый вопрос революции! Программа жизни! Новая «эра» — и такое слово есть в словарике революционных слов…

На третий день бедняга Авксентий уже исходил потом. Не потому, что в зале было душно, а нутро не выдерживало и душа просилась из тела вон. Революция провалилась в шестой раз. И фракции отказались совещаться. Похоже было, что не выйдет ничего и не дадут крестьянам земли. Неужто не дадут? Керенский не давал. Корнилов забирал. Декрет Совета Народных Комиссаров вышел — берите! Попробовали… Так разве ж силой, без закона, возьмешь? Увечного Вакулу Здвижного загубили и еще людям ноги да руки постреляли — только и всего…

— Прошу слово в порядке прений! — крикнул старый Нечипорук, поднял руку и даже встал с места.

Сказать свое слово Авксентий должен был всенепременно. Осенью посеяли пану, а кто же летом собирать будет? Работать на пана уже народ никак не согласен. А разве можно, чтоб хлеб да пропадал? Он же от бога и для людей! Уж и так голодуха начинается, а там, гляди, и мор пойдет! Коли не договорятся по–божескому, по–человеческому, по справедливости, то уж пускай хоть какой — абы закон! Без закона ведь земля не может. Земля, она, как и человек, закона требует…

На попытку Нечипорука получить слово президиум не обратил внимания — только крикнули «тише!» — потому что еще раз начали перечитывать текст законопроекта: за три дня дискуссии не то чтоб позабыли, о чем именно спор идет, но получалось как–то так, что один ругает закон, а другой говорит, что такого пункта в заколе вовсе нет.

И начали снова:

«Именем Украинской народной республики…»

Винниченко сидел в президиуме, перед ним лежал чистый лист бумаги, и он машинально рисовал на нем петушков, чертиков, собственную бородку с усами. Рисовал он левой рукой. Левшой Винниченко не был, но понаторел в этом деле еще во времена царизма и подполья. Правую руку Винниченко — из его литературных рукописей — полиция знала слишком хорошо, а потому для романов и пьес была у него правая рука, а для прокламаций и партийной переписки — с целью конспирации — он набивал левую. А однажды — во время острой дискуссии о партии между правыми и левыми украинскими эсдеками — он даже написал декларацию правых правой рукой, а декларацию левых — левой и поставил обе на обсуждение. Дебаты тогда чуть не кончились дракой: правые накинулись на автора декларации левых, а левые — взаимно — на автора правых. Чуть не дошло до раскола в партии…

Впрочем, сейчас Винниченко было не до шуток. Забот у главы государства — выше головы!

Судите сами. ППС левая выступает против Центральной рады, потому что признает Центральную раду буржуазной. Польская правая выступает тоже против, но, наоборот, считает, что нет никакой разницы между «украинцами» и большевиками: и те и другие намерены забрать землю у польских помещиков… Еврейский Бунд поддерживает Центральную раду, исходя из того, что она противостоит Совету Народных Комиссаров, но вместе со всеми правыми еврейскими партиями нападает на Центральную раду за то, что она не принимает никаких мер против еврейских погромов. Ведь только по трем губерниям, Киевской, Подольской и Волынской, и только за последнюю неделю, зарегистрировано двести четырнадцать погромов, учиненных… воинскими частями Центральной рады!.. Ах, сукин сын Петлюра! Тоже мне генеральный секретарь по военным делам да еще командующий фронтом! Не может прекратить бесчинств в своей собственной армии! Тоже мне социал–демократ — допускает зоологический антисемитизм! Впрочем, ведь Петлюра — известный юдофоб, еще со времен духовной семинарии и дела Бейлиса…

При мысли о Петлюре Винниченко всего переворачивало. Никогда друзьями не были, а после давешней ссоры и вовсе на ножах. Теперь Петлюра точно взбеленился: что ни скажет Винниченко, непременно сделает наоборот. Винниченко доказывал, что состав мирной делегации в Брест должен быть непременно социал–демократический — чтобы, мол, перед немецкими империалистами отстаивали хоть мало–мальскую демократию. А Петлюра — чтобы потом эсдекам не нести ответственности — поддерживал Грушевского: надо составить делегацию из правых националистических партий, ибо они, мол, лучше будут радеть о государственных интересах. Вот и проскочил в главы делегации студент Голубович, эсер. Очередной афронт для украинских социал–демократов…

И уж этих афронтов набирается что–то многовато: вон на выборах в Учредительное собрание эсеры получили чуть не три четверти голосов, а эсдеки… четверть. Бородач Грушевский теперь торжествует: знай наших! Чего доброго, опять встанет вопрос о доверии эсдековскому руководству в генсекретариате? Снова — министерская чехарда?

Да ну их совсем, эти межпартийные свары, сейчас голова пухнет от вопроса государственной важности: как быть с Московщиной?

Юридически войны будто бы и нет: не объявлена. Ультиматум Центральная рада отклонила, даже — чтоб соблюсти, так сказать, юридическую форму — Винниченко послал Совету Народных Комиссаров… свой ультиматум. И ответ, разумеется, не получен.

Так есть война или нет?

Вон Харьков–то уже большевистский.

И знаете, что говорят юристы? Говорят, что «статуса войны» все равно… нет. Харьков, видите ли, не захватывали русские войска: там, видите ли, создано второе украинское правительство. Если это и признать войной, то — войной гражданской, и компетенция международного права на такие войны не распространяется. То есть обращаться к союзным державам за помощью против России можно будет лишь в том случае, если будет установлено, кто агрессор. Предположим, войну начала УНР, так она же не самостоятельна, а составляет часть Российского государства, следовательно, юриспруденция признает ее не агрессором, а только… мятежником. И помощь союзников международная юрисдикция будет толковать как вмешательство во внутренние дела России… Если же военные действия начала Россия, то опять–таки международное право не имеет права признать это актом агрессии, а только — полицейскими мерами с целью усмирения…

Фу! Вот черти лысые, выдумали же международное право! Да побойтесь вы бога, ведь это ж буржуазное международное право! А мы…

А вы, отвечают юристы, хотите обратиться за помощью против большевистской России как раз к… буржуазным государствам, где и действует только буржуазная юрисдикция.

Абракадабра! Выходит, что очутились… меж двух сил… Или между двух стульев, вернее говоря?.. Может… подать в отставку, пока не поздно? Чтоб не отвечать потом за эту… агрессию…

Агрессия! Вон американский консул Дженкинс дает совершенно оригинальное толкование понятию «агрессия». Такое, знаете, тонко психологическое. Может быть, Владимиру Кирилловичу — специалисту по вопросам психологии — принять именно психологическое толкование?