— Ах, даже кредо? Ну-ну… А «чувак», прости мою малограмотность, это что — хорошо?
— Это… — Галя неопределенно шевелит пальцами, потом машет рукой. — Нет, дядя Женя, вы не поймете! Это не плохо и не хорошо, чувак — это чувак.
— Галя, — Женя снимает очки, прикрывает усталые глаза ладонью, — нельзя, дорогая моя, определять понятие его составной частью, а уж им самим — тем более: чувак — это чувак. Впрочем, ах, вам этого не понять!
Он так ловко копирует Галин стиль, что она покатывается со смеху. Но Женя уже снова серьезен.
— Так, значит, плохо о Максе он не сказал?
— Да, не сказал, — встряхивает головой Галя. Высокий лоб закрывает теперь нелепая, дурная челка. — Он просто выразил свое мнение, имеет он право? Вот смотрите. Макс не пришел провожать одного парня, это, по-вашему, хорошо? У Макса, видите ли, была контрольная по алгебре! Какой он после этого друг?
— Галочка, — стонет Женя, надо бы дослушать, да нет сил внимать такой ахинее. — Галочка, это же так банально — как в плохой книге, даже не в книге, а в телефильме каком-нибудь. Как примитивно, шаблонно, по какой пошлой схеме ссорит тебя этот самый Нафт с Максом! Честное слово, Галя, я думал, что ты умнее… Максим не хочет по первому зову мчаться кого-то там провожать, наплевав на работу? — да-да, Галя, контрольная по алгебре это работа, — значит, он плохой друг. Ему скучно «балдеть» под гитару, он любит читать, у него, видите ли, десятый класс? Ну и пусть катится куда подальше, а ты, Галя, будь с нами: мы все время кого-то встречаем и провожаем, мы пьем, гуляем, короче — живем!
Женя по-настоящему разъярен: так вот какой примитив предлагается Гале за образец…
— Ты тянешься за ними из последних сил, Птица. Устаешь зверски, не высыпаешься — они-то спят потом до полудня, а тебе утром в школу, — ты и с матерью ссоришься от усталости. Галя, все это старо, как мир, ты потом поймешь, только будет поздно. Слушай, — внезапная догадка осеняет Женю, — слушай, а может, ты в него влюблена, в великолепного пожирателя нафталина?
Галя оскорблена — влюблена, скажет тоже… Они друзья, понимаете, дядь Жень, друзья! Эх, никто ничего не понимает! Нафт, знаете, он какой? Она раз опаздывала, так он сам посадил ее в такси и дал трешку шоферу! Галя тогда через всю Москву на такси ехала! Он все может, Нафт! Одному парню достал билет — в Караганду, в разгар полевого сезона, другого вытащил из карантина, увез из района, где что-то такое было и никого оттуда не выпускали…
Галя сообщает все новые удивительные истории — и все о нем, о Нафте, — отмахивается от осторожных попыток узнать хоть что-нибудь о школе и о Максиме, вся она сейчас там, в своей взрослой компании… «Нет, похоже, не влюблена, — задумчиво решает Женя, — но здорово сбита с толку. Надо бы встретиться с этим героем, взглянуть на него».
— Галя, пригласи ребят в дом, — просит Женя. — Ну чего ты их прячешь? Даша, это ты там, что ли, пришла?
Даша, как уговорились, нарочно задержалась на кафедре, вошла под восторженные истории о героическом и необыкновенном Нафте.
— Слушай, Дань, может, Галины друзья что тебе посоветуют? Я имею в виду экспедицию. Они в этом толк знают.
— Мои тоже знают, — обижается за студентов Даша.
Женя возводит к потолку скорбные очи — ей-богу, это какая-то патология: никакой в Дарье нет хитрости! Впрочем, схитрить, как и все, наверное, может, только сначала надо ей подготовиться, с ходу же — всегда то, что думает.
— Все равно, Даша, ты с Галиными друзьями поговори, посоветуйся. — Женя хитер, как змий, и, как библейский змий, мудр. — Они и смету составить помогут, правда, Галя? И научат, что взять.
Встав за Галину спину, Женя бешено жестикулирует, отчаявшись, крутит пальцем у виска — наивность, мать, — та же глупость, он Дарье выдает потом, — и Даша наконец понимает.
— Правда, Галочка, так с этой экспедицией трудно, — неуверенно бормочет она. — Проблем миллион. Позови ребят, а?
Галя недоверчиво косится на мать, но ее лицо уже снова спокойно.
— Хорошо, я скажу…
— Только предупреди заранее: запишу вопросы, чтоб не забыть, — торопится Даша закрепить шаткие, чуть не разрушенные ею позиции.
Галя важно кивает: почему не помочь матери? Известно ведь, что она непрактична, где уж ей организовать экспедицию без Галиной помощи?
2
Долгий резкий звонок. Екатерина Ивановна вздрагивает, прижимает руку к больному сердцу. Даша идет отворять. Когда она купит, в конце концов, настоящий современный звонок? Завтра, завтра же купит. Чтобы мама больше не вздрагивала. По всей Москве давно уже звякают колокольчики, заливаются нежно скворцы, тренькают мелодичные нотки. А у нее да у Светы все те же звонки, какие врезал кто-то когда-то, сдавая дом. И замки стандартные, от тех же великодушных строителей (эх, воры не знают! Впрочем, что взять у Даши со Светой?), двери ничем не обиты, и глазков знаменитых нет, черт знает что, в самом деле.
— Мам, мы пришли.
— Здравствуйте.
За Галей возвышаются трое: высокий мальчишка с розовым детским лицом, смуглый коренастый крепыш с усиками, а позади всех — прыщеватая неопределенная личность с косящими болотными глазами и узким ртом. Сердце у Даши падает: почему-то сразу становится ясным, что это и есть легендарный Нафт.
— Проходите, пожалуйста, раздевайтесь.
Галины друзья раздеваются, хотят тут же разуться — дикое это правило мором распространилось в последние годы по всей Москве, — но Галя их останавливает: «У нас не разуваются. Вон у порога тряпка, вытирайте ноги и проходите. Знакомьтесь, это бабушка…»
— Михаил, Сергей, Антон…
Вечер взаимной рекогносцировки начинается. Наученная Женей, Даша старается быть внимательной и терпимой. Но Нафт… Сколько пьет чай, столько шмыгает носом — протяжно, со вкусом, — а Даша с детства шмыганья не выносит. Дать бы ему носовой платок, так ведь обидится. Значит, надо терпеть. Нафт этот самый вот-вот скажет что-нибудь вроде «садить» или «ехайте», а она не смеет, не должна раздражаться.
Так он примерно и говорит, а Галя смотрит на него с восторгом, не отрываясь, и внемлет каждому его слову.
— Миша, расскажите, пожалуйста, об экспедициях. Я ведь в первый раз еду руководителем, ничего толком не знаю…
Нафт по-хозяйски, локтем отодвигает чашку, ложится грудью на освободившееся на столе место, в последний раз протяжно, со всхлипом шмыгает носом, мутноватые болотистые глаза вдруг яснеют, становятся — невероятно! — какими-то даже умными, а уж увлеченными — точно.
— Ну, что рассказывать? О чем?
— Да обо всем по порядку: как начинается экспедиция, как к ней готовятся, какие нас ждут подвохи и трудности…
— Идет!
Это «идет» звучит так неожиданно — славно и по-приятельски, что Даша невольно улыбается Нафту в ответ.
— Значит, так. Экспедиция всегда начинается с разговоров: неплохо бы съездить туда-то, сделать то-то и то-то. Мы говорим, говорим — втроем, впятером, вшестером. Потом разговоры стихают, потому что решили — едем! Пока только решили…
— Это не партии, мам, это экспедиции, ну вот как ваша, — вставляет свое слово Галя.
Нафт взглядывает на нее, улыбается — мягко, чуть снисходительно, как добрый и старший друг. Даша смотрит на страшного Нафта во все глаза. Скорей бы пришел Женька: она что-то ничего уж не понимает, теперь Нафт ей даже нравится.
— Да, так вот, идет время и вдруг — до экспедиции только месяц. Какая тут начинается паника: ничего ж не готово! Начинаем бегать, звонить, шуметь — кто едет, кто не едет? Половина пока не знает, кто-то, кто точно ехал, оказывается, не может, кто-то ходит и думает — ехать ему или нет. Вот как Антон в Силикаты…
— Так я ж поехал! — кричит Антон, заглотнув застрявшее в горле печенье.
Нет уж, нет, извините, так бессовестно врать! Он поехал — тогда, в Силикаты, вытащил из пещер Петьку, вы что, не помните? Петька, дурак, отстал от группы, погас фонарь, а он ходил и ходил по кольцу, и вообще — чуть не сбрендил в тот раз с голодухи, а кто его спас, забыли?
