Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Яуберт протянул руку за снимком. На секунду ему показалось, будто он видит… Нет, не может быть!

Черно–белая фотография. Несколько мужчин в костюмах, при галстуках, стоят полукругом. У каждого в руке диплом. Уилсон не вовремя моргнул и потому вышел с закрытыми глазами. Макдоналд широко улыбается — он на голову выше остальных. Кутзе серьезен. Ферди Феррейра съежился, не смотрит в камеру. Уоллес скрестил руки на груди; между ним и Феррейрой заметное расстояние, он как будто не хочет стоять рядом с калекой. Но ничего этого Матт Яуберт не замечал.

Он недоуменно смотрел на маленькую стройную женскую фигурку на первом плане. Она была на голову ниже самого невысокого из слушателей. Яуберт ничего не понимал. Время как будто остановилось. Он медленно вынул фотографию из рук Гриссела, поднес к свету, принялся разглядывать.

Она не улыбалась. Слегка хмурила лоб — он прекрасно помнил это ее выражение. Знакомый овал лица, нос, рот, подбородок, узкие плечи. Семь лет назад волосы у нее были длиннее, они ниспадали на плечи, закрывая маленькую грудь. Платье чуть ниже колен. Какого цвета? На черно–белом снимке платье вышло серым. Туфли без каблука. Серьезная. Она выглядела такой серьезной…

— Вот малышка Эстер, — сказал подошедший Слабберт. — Славная девочка.

Она жила в районе Обсерватории. Старый дом после ремонта покрасили коричневой краской — темно–коричневой. На двери и окнах — белые опрятные решетки. Садовая калитка открылась бесшумно. Он прошел по асфальтированной дорожке, между двумя рядами цветов. Ухоженный садик, аккуратно подстриженный газон. У двери висел бронзовый молоток, но он негромко постучал в дверь костяшками пальцев. В левой руке он держал фотографию.

— Ты ее знаешь, — спросил Гриссел, увидев, как побледнел Яуберт.

Все головы повернулись к нему. Яуберт молчал и смотрел на снимок. Застывшее мгновение. Такой она была семь лет назад. В голове не было ни одной мысли. Она среди мертвецов, невозможно!

— Я ее знаю, — сказал наконец Яуберт.

Сотрудники забросали его взволнованными вопросами:

— Откуда?

— Как?

— Почему?

Рука, держащая снимок, слегка дрожала. Ему казалось, что все вокруг какое–то ненастоящее, как во сне. Иногда во сне видишь человека в таком необычном месте и окружении, что хочется засмеяться и закричать: «Ну и дикие же у меня фантазии!» Но то, что он видел сейчас, не было сном. То, что он видел, было явью.

— Я поеду один.

Де Вит вышел проводить его до машины.

— Капитан, я должен перед вами извиниться.

Яуберт молчал.

— Прошу вас, будьте осторожны, — заботливо добавил полковник.

В тот миг Яуберт кое–что понял про де Вита.

— Да, я буду осторожен, — тихо ответил Яуберт, как будто внушая себе что–то. В нем крепла решимость.

За дверью послышались торопливые шаги — кто–то быстро шел по деревянному полу. Дверь распахнулась; на пороге стояла она.

— Вы рано! — Ее розовые губы улыбались. Она подкрасила их помадой — чуть–чуть, едва заметно. Раньше он ни разу не видел, чтобы она красила губы. Волосы зачесаны назад и заплетены в косу, открытая шея белая и беззащитная, черное платье открывает плечи. Яуберт долго смотрел на нее, словно хотел навечно сохранить в памяти ее образ. Улыбка на ее губах увяла: она заметила, что он не нарядился. Приехал как был — без пиджака, без галстука, в грязной рубашке с закатанными рукавами.

Яуберт молча протянул ей снимок. Ее лицо превратилось в маску. Только глаза… Она не сводила с него умоляющего взгляда. Потом взяла снимок. И тут на нее словно опустилась мрачная тень. Веки медленно закрылись, затем открылись. Она не сводила глаз со снимка. Разжала пальцы — фотография упала на деревянный пол — и отвернулась. Как будто забыла о его присутствии.

Потом отвернулась и пошла прочь. Яуберт смотрел на ее красивые плечи. На них словно свалилась тяжкая ноша. Она шла медленно, с достоинством, не обращая на него никакого внимания. Он шел за ней. Осторожно ступал по половицам. Она скрылась в комнате. Яуберт остался в коридоре. Здесь было светло и пахло ее духами — легкий, нежный аромат. Яуберт топтался на месте, не зная, что делать дальше.

Послышался шорох. Хозяйка вернулась. В руках у нее был пистолет. Правая рука сжимает изящную рукоятку в форме черенка, тонкие пальцы левой руки придерживают длинный ствол. Она несла пистолет как жертву. И казалась особенно хрупкой. Она остановилась, не дойдя до Яуберта нескольких шагов, продолжая сжимать тяжелый пистолет. Потом низко склонила голову, словно ожидая, что палач отрубит ее, и закрыла глаза.

Яуберт невольно сопоставлял улики и делал выводы. Все выходило машинально, само собой. Больше всего ему хотелось повернуться и уйти. Он чувствовал полное опустошение. Он смотрел на нее и машинально представлял судебный процесс. Неопровержимые доказательства вины налицо. У меня все, ваша честь…

Охота закончена.

— Почему?

Она не шелохнулась.

Яуберт ждал.

Он услышал тихий вздох. Едва слышный. Ее маленькая грудь еле заметно шевельнулась. И снова застыла на месте — словно окаменела.

Яуберт осторожно шагнул вперед и положил руку ей на плечо. Она была холодна как лед. Он обнял ее, повел по коридору. Она шла послушно, не сопротивляясь. Он повернул направо, в гостиную. Увидел два больших мягких кресла в цветочек. Сейчас, в сумерках, обивка казалась бесцветной. Картины на стенах в полумраке были просто черными квадратами. Ковер приглушал шаги. Он усадил ее в кресло, поправил подушки. Она наконец открыла глаза. Она сидела прямо, сжимая лежащий на коленях маузер обеими руками. Яуберт упал перед ней на колени:

— Ханна!

Она посмотрела на него — и сразу же отвела глаза в сторону.

Яуберт протянул руку, чтобы взять у нее пистолет, но она сжимала его слишком крепко. Он решил не спешить.

— Ханна!

Розовые губы чуть разомкнулись. Она словно впервые его заметила. Дернулись уголки рта, как если бы она хотела улыбнуться. Потом она опустила голову и стала разглядывать пистолет, который сжимала в руках.

— Странно, — произнесла она так тихо, что Яуберт едва расслышал. — Я всегда страшно его боялась. Когда дедушка доставал его из кожаной кобуры. Он выглядел таким зловещим. Огромным, уродливым. И запах… Когда он расстегнул кобуру, я почувствовала… запах смерти. От него пахло старостью и смертью, хотя дедушка его регулярно чистил. Дедушка что–то мне рассказывал, но я ничего не слышала. Я не отрываясь смотрела на пистолет. Не сводила с него взгляда, пока дедушка не заканчивал его чистить и не убирал. Только потом я переводила взгляд на дедушку. Хотела убедиться, что он застегнул кобуру, убрал пистолет на место.

Она снова посмотрела на Яуберта. Уголки губ опустились, отчего ее рот стал похож на полумесяц.

— Я нашла его среди папиных вещей. Все старые вещи я делила на две кучки. В одну складывала то, что хотела оставить, в другую — то, что пойдет на выброс. Мне так мало хотелось оставить. Его и мамины фотографии. Библию, какие–то документы. Часы. Мешочек я сначала положила в другую кучку. Потом переложила его. Потом снова определила «на выброс». Потом расстегнула пряжки, почувствовала запах и вспомнила дедушку. Тогда я решила его оставить.

Взгляд ее блуждал; в полумраке Яуберт не видел ее глаз. Вдруг она посмотрела на него в упор:

— Я никогда не думала, что когда–нибудь воспользуюсь им. Почти забыла о нем. — Она замолчала; руки разжались.

Яуберт прикидывал, не опасно ли сейчас забирать у нее пистолет.

Она снова как будто забыла о его присутствии.

Яуберт позвал ее по имени, но она не шелохнулась.

— Ханна!

Она моргнула.

— Почему? Почему ты это сделала?

Она глубоко, медленно вздохнула, резко выдохнула и заговорила.

43

Они хохотали за дверью — все громче и громче, веселее и веселее. Снаружи было ясно и тихо. Великолепная, совершенная ночь. Ярко светила полная луна; звезды казались мерцающей пылью, раскинувшейся от края до края неба. Ни облачка; воздух ароматный, теплый. Эстер Кларк стояла на крылечке лекционного зала. Внизу журчала речка, в воде отражалась желтая луна. Вина в ее бокале оставалось на донышке. Вино было очень сухое, но она смаковала солнечный букет, отпивая каждый раз по крошечному глотку. Она позволяла себе выпить всего один бокал. Ну, может, еще полбокала — потом, когда вернется к себе в номер. В награду за хорошую работу. Группа попалась нелегкая. Разные характеры. Все по–разному относятся к учебе. Разная степень интеллекта. Нелегко было их расшевелить; ей пришлось затратить гораздо больше усилий, чем обычно. Но, несмотря ни на что, она добилась успеха. Каждый из них открыл в себе что–то новое, каждый вырос над собой — правда, некоторые выросли совсем немного, но возможность духовного роста заложена не ею.

74
{"b":"161709","o":1}