— Матт… — едва слышно прошептал он. — Мне надо… с тобой… поговорить.

Гриссел, шатаясь, подался вперед. В первый миг Яуберту захотелось оттолкнуть его, но все же он шире распахнул дверь, впуская незваного гостя.

— Бенни, сейчас не лучшее время.

— Должен… поговорить.

Гриссел, спотыкаясь, побрел в гостиную. Дорогу он знал прекрасно. Яуберт закрыл дверь. Он не знал, что и придумать. Быстро нагнал Гриссела, развернул его к себе, положил руки на плечи.

— Бенни, послушай! — прошептал он, тряся Гриссела.

— Матт, я хочу умереть.

— Бенни!

— Лучше умереть.

— Господи, Бенни, да ты пьян в стельку!

Гриссел заплакал.

Яуберт посмотрел перед собой, по–прежнему держа руки на плечах друга. Он не знал, что делать. Стоящего перед ним Гриссела сотрясали рыдания. Яуберт развернул Гриссела кругом, пошел в гостиную. Он усадит Гриссела и предупредит Ивонну. Он довел Гриссела до дивана. Рыдания прекратились, когда Гриссел заметил свечи. Он посмотрел на Яуберта, наморщил лоб, словно пытаясь что–то понять.

— Это ты, Матт? — едва слышно спросил он.

Интересно, подумал Яуберт, какие образы сейчас пляшут в мозгу Гриссела. Ему стало его жалко.

На пороге показалась Ивонна.

— Десерт! — воскликнула она.

Под прозрачной ночной рубашкой отчетливо просвечивали грудь и черный треугольник волос внизу. На ней были туфли на высоком каблуке. В обеих руках она несла блюда с пудингом. Руки она раскинула в стороны, словно приглашая его насладиться десертом другого рода.

И тут она увидела Гриссела.

А Гриссел увидел ее.

— Матт? — тихо повторил Гриссел. Потом его голова упала на грудь и он забылся в алкогольном дурмане.

Яуберт посмотрел на Ивонну. В голове метались испуганные обрывки мыслей.

Она оглядела себя сверху вниз, увидела себя такой, какой видели ее мужчины. Поджала губы.

— Бонни, — начал Яуберт, хотя и понимал: ничего не поможет. Она запустила миской с пудингом ему в голову. Миска ударила его по плечу; он уловил запах печеного теста и мороженого. Мороженое потекло по рубашке, по голой груди. Она развернулась и бросилась бежать по коридору, спотыкаясь на высоких каблуках. — Бонни!

— Да пошел ты! — завизжала она, закрывая за собой дверь спальни.

Дрю Уилсон ехал домой в своем «фольксвагене–ситигольфе». По радио передавали ночное ток–шоу, но он не разбирал слов. Он устал. В голове тупая боль, спина затекла, от многочасового сидения все тело онемело.

Он не был против усталости; приятно снова быть занятым, снова работать. Даже если и не на себя. Хорошо каждый день творить, придумывать что–то новое, употреблять свое мастерство и умение, чтобы создать произведение искусства. Украшение, которое заворожит женщину настолько, что она с женским обаянием убедит мужа купить ей кольцо или брошь.

Он прекрасно помнил все свои творения. И часто представлял, какая женщина — или какой мужчина — их носит. С каким костюмом. По какому случаю. Время от времени к нему в мастерскую приходили иностранные туристы, но он старался не обращать на них внимания. Они никогда не были так красивы и так стильны, как люди в его мечтах.

Он жил в пригороде под названием Бостон, в старом доме с просторными комнатами и высокими потолками, который недавно отремонтировал. К гаражу на одну машину вела дорожка. Повернув, он, как обычно, остановился, чтобы отпереть ворота, снова сел в машину и подъехал к гаражу.

Когда он положил руку на ручку дверцы, то почувствовал, что рядом, в темноте, кто–то, что–то стоит.

Голова у него дернулась, и он увидел пистолет.

— О боже!

На прошлой неделе Дрю Уилсон газет не читал. Он много и плодотворно работал, и на газеты просто не было времени. Он не знал о гибели Джеймса Дж. Уоллеса. Зато увидел лицо над стволом пистолета.

Физиология шока предсказуема. Мозг сигнализирует организму, призывает его к быстрым и срочным действиям. Надпочечники начинают с бешеной скоростью вырабатывать адреналин, сердечный ритм убыстряется, кровеносные сосуды расширяются, легкие сжимаются.

А Дрю Уилсон сидел, вцепившись в рулевое колесо, потому что к его черепу было приставлено дуло странного пистолета. Дуло находилось над правым глазом. Но организм требовал действий. Поэтому он задрожал; руки и ноги затряслись от страха.

— Я… — сказал он. По щеке медленно поползла слеза, застряв в черных усах. — Я…

Но тут его черепную коробку пробила пуля, сердце перестало биться, кровеносные сосуды сузились, легкие слиплись — адреналин пропал без толку.

Дежурная разбудила Матта Яуберта в 4:52. Яуберт ответил хриплым голосом, во рту у него пересохло. Он принялся неуклюже шарить вокруг, ища карандаш и бумагу, когда услышал женский голос. Она излагала факты ровным тоном — адрес, пол убитого, кого известили.

— Похоже, опять ваши китайцы, капитан. Один выстрел в голову, второй в грудь, — более по–свойски добавила она и попрощалась.

Он что–то пробормотал в ответ и отключился.

Спал он очень мало; из–за шампанского и пива раскалывалась голова. Он сел, протер глаза. Потом застонал и вспомнил, что в гостиной спит Бенни Гриссел. Он подумал об Ивонне Стоффберг и застонал громче.

Он ни в чем не виноват!

Ну кто мог предвидеть, что к нему заявится Гриссел?

Он побежал за ней по коридору, но она закрыла дверь спальни у него перед носом и заперлась на ключ.

— Ивонна, я не знал…

— Меня зовут Бонни! — истерически завизжала она.

— Я не знал, что он сюда явится.

— А дверь ему кто открыл? Сволочь!

Хороший довод. Из–за двери послышался шум — стук, топанье.

— Кто–то постучал. Я должен был открыть.

Дверь спальни приоткрылась. Показалось ее лицо. От злости и ненависти губы скривились, глаза превратились в две щелочки. Она успела переодеться в розовый тренировочный костюм.

— Мог бы и не открывать, придурок, чертов полицейский, мать твою! — Она снова хлопнула дверью и заперлась.

Он опустился на пол у двери. Выпитое стало тяжким бременем, которое мешало думать, мешало убедить ее в том, что он не виноват. Но ее последние слова прогнали всякое возбуждение. Он там и сидел, когда чуть позже Ивонна рывком распахнула дверь. В руках она держала чемодан. Она перешагнула через него и бросилась к выходу. На пороге она немного постояла, потом опустила чемодан, подошла к нему и, по–прежнему кривя губы, сказала:

— Ключ я оставлю завтра, когда заберу остальные вещи. — Потом она ушла и унесла чемодан. Мелькнула круглая попка, обтянутая розовыми штанами. Интересно, мелькнуло в голове у Яуберта, успела ли она надеть трусы? Он так и остался сидеть на полу. В голове была каша. Во рту — противный привкус перегара. И лишь слабые отголоски желания между ног.

Он не помнил, как добрался до постели. И вот теперь он чувствовал себя старым и разбитым. А где–то в Бостоне лежит второй убитый с разбитой головой и разорванным в клочья сердцем. Но прежде всего надо разбудить Гриссела, который храпит в гостиной.

Очень хотелось кофе, но на кофе не было времени. Яуберт торопливо почистил зубы, но противный привкус не прошел. Он умылся, оделся, вышел в столовую. На столе стояли остатки вчерашнего ужина — остывшие, неаппетитные. Мимоходом он заметил торчащий из тарелки окурок. Его снова охватило разочарование. Все могло получиться так здорово…

Гриссел спал на диване. Яуберт нашел на журнальном столике пачку «Уинстона», закурил. К суперлегким он вернется потом. Во рту по–прежнему ощущался привкус перегара. Он легонько потряс Гриссела за плечо. Храп прекратился.

— Матт! — удивленно воскликнул Гриссел.

— Вставай, Бенни, мне пора.

Бенни медленно сел, сжимая голову руками.

— Еще один убитый из «Токарева». В Бостоне. Но ты со мной не поедешь.

Он рывком поднял Гриссела на ноги и подвел к двери, потом вывел к его «форду–сьерра». Они сели в машину и поехали.

— Матт, де Вит поставил мне ультиматум.

Яуберт молчал.