Доналдсон был человеком старой школы; он считал, что со всеми нарушителями закона и бродягами нужно обращаться жестко, независимо от их расы, цвета кожи и политических взглядов. Вот почему он погрозил пальцем Геркюлесу Янчесу и сказал:

— Если ты врешь, ты покойник! — И потом, с подозрением: — Ну как, соврал?

— Что вы, что вы, ваша честь! — захныкал Янчес, не ожидавший такой строгости.

— Вот, к нам приехали детективы из отдела убийств и ограблений. Они тебе яйца отрежут, если наврешь! Ты меня понял?

— Да, ваша честь.

Карие глазки перебегали с одного полицейского на другого; потом бродяга уронил голову на грудь.

— Я все–все видел, ваша честь. Только пусть полиция защищает меня, как важного свидетеля!

— Если не будешь вести себя как следует, получишь не защиту, а хорошую взбучку, — пригрозил Доналдсон.

— Я лежал в кустах, ваша честь, между стоянкой и Мейн–роуд.

— Ты был пьян?

— Нет, ваша честь, просто отдыхал.

— И что?

— И увидел, как она подходит.

— Она?

— Ну да, ваша честь. Дамочка с пушкой.

— А дальше?

— Она подождала в тени, и тут вышел покойный — упокой Господь его душу! Увидел он ее, испугался и вот так руки поднял. А она выстрелила, и он упал как подкошенный.

— Дальше!

— Вот и все, ваша честь.

— Куда потом ушла убийца?

— Просто взяла и исчезла.

— Женщина? Ты утверждаешь, что его убила женщина?

— Не обычная женщина, ваша честь.

— Что ты имеешь в виду?

— За ним, ваша честь, прилетал ангел смерти!

В кабинете повисло молчание.

— Вот почему я и прошу защитить меня, ваша честь. Теперь она непременно явится за мной!

— Как она выглядела? — спросил Яуберт, не скрывая разочарования.

— В таком длинном черном плаще, как у Бэтмена. И сапоги черные, и волосы. Одно слово — ангел смерти. Вчера она и мне являлась, вот так пальцем манила. Ваша честь, я свои права знаю, сейчас не прежние времена. Включите меня в программу защиты свидетелей!

Кому из полицейских незнакомы красочные описания чертей, ангелов смерти и прочих мерзостей? Им не раз приходилось допрашивать свидетелей и обвиняемых, страдающих белой горячкой. Хотя внешность Янчеса сразу внушала подозрения, Яуберт, Гриссел и Доналдсон до последнего не теряли надежды. Но, услышав про ангела смерти…

— Сволочь! — воскликнул Доналдсон, кидаясь на Геркюлеса Янчеса.

Яуберт остановил начальника участка в самую последнюю секунду.

Рано утром в воскресенье позвонил лейтенант Леон Петерсен.

— Капитан, похоже, я взял подонков, которые изнасиловали девочку в Митчеллз–Плейне. Но их целая шайка. Четырнадцать человек. Пока все молчат.

Яуберт поехал на помощь. Они вдвоем принялись допрашивать подозреваемых, проверять алиби. Молодые бандиты нагло лгали, изворачивались и хамили. В 17:22 у лейтенанта Петерсена лопнуло терпение. Он что есть силы треснул по физиономии самого младшего члена банды. Из разбитого носа на стол хлынула кровь.

Допрашиваемый разрыдался.

— Мать меня убьет, мать меня убьет! — повторял он, размазывая по лицу кровь и сопли. Вскоре он во всем сознался. Мало–помалу его примеру последовали и остальные. Примостившийся в углу констебль Геррит Сниман не успевал записывать признательные показания.

— Представляешь, Матт, двадцать три кило, будь они неладны! У него камни вместо мозгов. Знаешь, что он мне сказал? Дал мне по полгода на каждые пять кило. Он больной, просто больной! — Румяные щеки капитана Гербранда Фоса побагровели от возмущения.

Яуберт сочувственно качал головой. Он еще не был у де Вита и не обсуждал с ним результаты своего медосмотра.

— Матт, ты меня знаешь. Я всегда был толстым. Другим себя и не представляю. Тощий как скелет полицейский — полная чушь! Ты можешь такое вообразить? В общем, пошел он, этот де Вит, знаешь куда! Он не имеет права заставлять меня худеть!

Яуберт улыбнулся:

— Имеет, Герри.

— Ничего подобного.

— А ты перечитай наш устав. Командир обязан следить за тем, чтобы его подчиненные находились в хорошей физической форме и были готовы к действию. Черным по белому написано. Сам проверь.

Фос на некоторое время задумался.

— Матт, мы — уголовный розыск, отдел убийств и ограблений, а не просто топтуны какие–нибудь из участка. Зачем нам физическая форма? Марафоны бегать, мать их, я все равно не буду, но если надо…

Яуберт вспомнил сегодняшнюю тренировку в бассейне. Она прошла не лучше, чем в субботу: через пятьдесят метров медленного кроля закололо в боку, легкие словно огнем жгло. Через сто метров он снова отдыхал у бортика, жадно хватая ртом воздух. Он промолчал.

— Двадцать три килограмма, мать его! Что мне, рот себе зашить, что ли?!

В отделение Премьер–банка на Херенграхт вошел старик. Он шагал медленно, осторожно, шаркая ногами. В левой руке посетитель сжимал трость, голову опустил, смотрел вниз. Лицо морщинистое, подбородок отвис… Налицо все признаки преклонного возраста.

Старик подошел к стойке, где лежали бланки, сунул руку во внутренний карман пиджака, медленно и осторожно вытащил очечник. Дрожащими руками открыл его, достал очки в черной оправе, водрузил их на нос. Потом снова сунул руку в карман и так же медленно вынул оттуда автоматическую ручку. Отвинтил колпачок, взял бланк платежного поручения с розовой полосой и принялся его заполнять. Он долго примеривался, прежде чем вписать в нужный квадратик букву или цифру.

Заполнив бланк, старик аккуратно завинтил колпачок и убрал ручку во внутренний карман пиджака. Сложил очки, положил их в очечник; очечник дрожащей рукой сунул в карман. Взял правой рукой заполненный бланк, в левой сжал трость. Устало зашаркал к окошечку.

Филиал на Херенграхт не был особенно крупным. Он выигрывал за счет безупречного стиля: розовые ковры, деревянная мебель светло–серого цвета, на белых стенах — рекламные плакаты Премьер–банка.

Такой же безупречной была форменная одежда Джойс Одендаль — розовые пиджак и юбка (зимой они носили брюки), белая блузка с воротничком–жабо, серебряная брошь с логотипом компании — буквами «ПБ». Красавице Джойс было двадцать два года; она носила звание «Лучший кассир месяца».

Старика она заметила сразу и неодобрительно оглядывала его. Коричневый костюм как будто из позапрошлого века, цепочка от золотых часов тянется по жилету и уходит в брючный карман. Галстук тоже завязан кое–как — с узлом нелегко справиться скрюченными от ревматизма пальцами.

Джойс вздохнула. Стариков она не любила. Старики глухие, упрямые и проверяют каждое ее действие, как будто банк только и думает о том, как бы их надуть. Они часто поднимают ненужный шум даже из–за самой маленькой ошибки.

Тем не менее она приветливо поздоровалась и улыбнулась клиенту. Между передними зубами у Джойс была небольшая щель. Она заметила, что галстук у старика весь в пятнах и крошках, и подумала: хорошо, что ей не приходится смотреть, как он ест.

— Доброе утро, солнышко! — поздоровался старик, и Джойс подумала: а голос у него молодой. И голубые глаза на морщинистом лице тоже выглядели молодо.

— Чем я могу вам помочь?

— Такая красотка, как ты, способна многое сделать для мужчины, — сказал старик своим молодым голосом. — Но кое–чем ты действительно можешь помочь мне прямо сейчас.

Джойс Одендаль ни на миг не прекращала улыбаться, не особенно вслушиваясь в болтовню странного старика.

— Возьми вон тот большой мешок для денег и набей его банкнотами по пятьдесят рандов. У меня под пиджаком есть большой старый пистолет, но мне совсем не хочется его доставать. У вас здесь так уютно.

Старик отогнул полу пиджака и показал ей револьвер.

— Ч–что? — Улыбка на лице Джойс начала увядать.

— Давай, солнышко, отодвинь ногу от тревожной кнопки и действуй. Твой клиент очень спешит. — Он улыбнулся; Джойс в ужасе закрыла рот ладонью и ущипнула себя за верхнюю губу. Рука у нее дрогнула, упала на стойку. Кнопка сигнализации находилась под столом, в нескольких сантиметрах от ее ноги. — Какие у тебя духи? — вдруг осведомился старик с неподдельным интересом.