Может, не стоит идти к ней сегодня? Позвонить, сказать, что поиски маньяка с маузером требуют слишком много сил и он не успевает. Он придет к ней в следующий четверг, как обычно. Но в оперу–то они пойдут?

Яуберт без труда подтянулся, выпрыгнул на бортик, не замечая, что совсем не запыхался. С мыслями о работе он проплыл гораздо больше обычного. Он оделся, поехал на Касселсвлей, стараясь не смотреть на крупные газетные заголовки:

«Медиум говорит, что убийца — бур!»

Передовица в «Бюргере» называлась так:

«Жизнь «короля парикмахеров“ оборвалась!»

Буквы назойливо лезли в глаза, но Яуберт так напряженно думал, что не вникал в смысл.

Анна Босхофф сказала, что убийца «набирает обороты». Больной человек, который не отдает себе отчета в своих поступках. И он, Яуберт, ничего не может поделать, чтобы остановить его. Когда маньяк снова нанесет удар?

Вечер. Середина ночи. Раннее утро. Раннее утро. Раннее утро.

Он убивает не в разгар дня. Чем ты занимаешься весь день, ублюдок? А может, ты просто не имеешь возможности следить за своими жертвами в течение дня?

Яуберт ехал на работу привычным маршрутом, как каждое утро. Он не смотрел по сторонам и не догадывался о сюрпризе, спрятанном в сейфе, в кейсе покойного Нинабера.

— Сержант ван Девентер сказал, что положил кейс в сейф, — сказала Мэйвис Петерсен, как только он вошел в здание.

Яуберт поблагодарил Мэйвис, попросил разрешения забрать вещественное доказательство, расписался в книге и унес кейс с собой в кабинет. Положил кейс на стол, достал пачку «Уинстона», положил рядом с кейсом, сходил в комнату отдыха и налил себе большую кружку черного несладкого кофе. Вернулся, сел в кресло, закурил сигарету и глубоко затянулся.

Хорошо!

Отпил глоток крепкого растворимого кофе, снова затянулся…

На кейсе стоял оттиск: «Настоящая буйволовая кожа».

Он откинул крышку. Сверху лежал пистолет, он стоял на предохранителе. Яуберт достал блокнот и записал:

«Вопросы к Антуанетте Нинабер: он всегда носил с собой пистолет? Знал ли он Оберхольцер? Феррейру? Уилсона? Был ли верным мужем?????»

Отложил ручку и блокнот, вынул пистолет, понюхал ствол. Из него явно давно не стреляли; кроме того, его не мешало бы почистить. Зачем ты таскал с собой пистолет, Оливер? Яуберт отложил пистолет в сторону, взял сигарету, снова затянулся.

Черная книжечка с золотыми уголками. Ежедневник и блокнот. Яуберт открыл ежедневник на дате первого убийства. 2 января. Ничего особенного. Стал листать дальше. 3, 4, 5, 6, 7, 8 января. Встречи с неизвестными ему людьми. «День рождения Олли». Один из сыновей. 9, 10, 11–е…

И вдруг Яуберт увидел список.

«Мак Макдоналд. Карина Оберхольцер. Яквес Кутзе». И ниже: «Эстер Кларк».

Матт Яуберт забыл о сигарете, зажатой между пальцами. Он перечитал список. Потом встал и подошел к двери.

— Нуга! — закричал он что было мочи, высунувшись в коридор. — Сниман! Баси! — В его голосе послышались новые нотки. Он закричал снова, еще громче.

«Мэттью, он больной. Он очень серьезно болен. Не отдает себе отчета в своих поступках».

Теперь его движущей силой были слова Анны Босхофф. Он остановит ублюдка! Он позаботится о том, чтобы Яквес Кутзе и Эстер Кларк не отправились на тот свет раньше времени. Яуберт чувствовал себя как утопающий, которому бросили спасательный пояс, как кочевник в пустыне, который вдруг увидел оазис. Как полководец перед началом решающей битвы.

В конференц–зале было людно и шумно. Яуберт сидел у стены. Рядом с ним — О'Грейди. Они раздавали списки с фамилиями. Сотрудники, которых выделили в помощь оперативно–следственной группе, выстроились в очередь. Их разбили на команды по двое. Приказ: найти именно того Кутзе и именно ту Кларк. Скупые зацепки — список с фамилиями и фотографии жертв маньяка с маузером. И Карина Оберхольцер.

— Здесь целых пятьдесят четыре Кутзе, мать его за ногу, — ворчал О'Грейди, листая телефонный справочник.

— И сотни баб по фамилии Кларк, — вторил ему Сниман.

— Кстати, — вспомнил Яуберт, — на всякий случай надо искать еще Кутзее с двумя «е» на конце, а также проверить женщин с фамилиями Кларкс и Клак.

— Еще сотня, — в отчаянии проговорил Сниман.

— Ничего страшного, — ответил Яуберт. — Все закончится сегодня. — Он говорил веско, решительно.

Вошел де Вит. Яуберт доложил о развитии событий и попросил прислать еще людей. Де Вит, страшно разволновавшись, затрусил к себе в кабинет звонить начальнику уголовного розыска и окружному комиссару.

Лау явился позже всех; от него несло перегаром, зато он то и дело расплывался в довольной улыбке. Яуберт поручил ему расспросить родственников убитых в связи с новыми именами. Потом они спустились в конференц–зал, чтобы проинструктировать новеньких. Надо искать конкретных людей. Придется опросить массу мужчин с именем «Я. Кутзе» и не меньше женщин с именем «Э. Кларк». Да и первая буква имени может оказаться не той. Вполне возможно, что Яквес — второе имя, а на самом деле человека, которого они ищут, зовут по–другому. Но с чего–то ведь надо начинать.

— Покажите им снимки. Прочитайте все имена и фамилии. Следите за ними внимательно, потому что они могут лгать, — инструктировали они помощников. Нинабер солгал, что не знает Макдоналда и Уоллеса, и в результате его убили. Что скрывал Нинабер? Зачем ему понадобился пистолет? Всегда ли он носил его с собой?

Сниман поспешно ксерокопировал список, найденный в кейсе Нинабера. Яуберт подгонял его.

Зал постепенно заполнялся. Прибыли помощники из участков. Из Парла и Фиш–Хука, со Столовой горы и из Стелленбоша. Не все были довольны, что их бросили на прорыв. Ведь каждый из них занимался и своими делами, расследовал другие преступления. Но многие радовались смене обстановки и возможности поучаствовать в поимке знаменитого маньяка.

— Позвоните в больницу. Спросите, можно ли поговорить с женой Нинабера, — велел Яуберт Герриту Сниману, раздав последнюю стопку фотокопий.

Сниман быстро убежал. Яуберт и О'Грейди продолжили инструктаж.

— Врач говорит, что она пришла в сознание, но пока не может никого видеть, — доложил Сниман, когда вернулся.

— Посмотрим, — проворчал Яуберт. — Вот, раздайте остальное. Я еду в больницу.

В Крайфонтейне, на пустыре между школой Олкерс и железнодорожными путями, стоял большой шатер. У входа поставили рекламное объявление: «Храм Спасителя. Богослужения: среда — 9.00; воскресенье — 9.00, 11.00, 19.00».

Рядом с шатром, под брезентовым навесом, стоял большой автоприцеп «Спрайт–Альпин». Пастор Пауль Яквес Кутзе сидел внутри, на диване, который при необходимости раскладывался в двухместную кровать. Пастор готовился к вечерней службе.

Кутзе и не подозревал, что его разыскивают почти все сотрудники уголовного розыска. Телевизора у него не было, а газет он не читал. Во время своих вдохновенных проповедей он часто называл средства массовой информации «орудиями дьявола».

Он был погружен в работу, обдумывал фразы, которые произнесет с сосновой кафедры, шептал слова Священного Писания, которые скоро обрушатся на прихожан, усиленные динамиками.

«Ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления…»[6]

* * *

— Сержант, сведения, которые вы запрашивали, у меня, — сказала секретарша управляющего подразделением Премьер–банка.

Гриссел сдвинулся на край стула и достал ручку, чтобы записывать.

— Я весь внимание, — сказал он.

— Пять из четырнадцати человек, чьи фамилии вы перечислили, являются клиентами «Премьера». Карстенс, Гелденхёйс, Милош, Радеманн и Стюарт.

— Дальше! — нетерпеливо воскликнул Гриссел, закончив писать.

— Карстенс и Радеманн — женщины. Из троих оставшихся мужчин двое — трудные клиенты.

— Да?

— Милош и Стюарт. Милош задолжал банку сорок пять тысяч рандов; за последние два года он шестнадцать раз просрочивал выплату процентов.

Гриссел присвистнул.