— Пугануть хотел?
— Угу, — Валерия Сергеевна мрачно покачала головой.
— Только папа ваш, Альберт Георгиевич, всеми уважаемый, не испугался? Да?
Валерия Сергеевна снова кивнула.
— Да… Дело ваше труба…
— Слушайте! Вы же можете помочь!
— А что я сделаю?
— Ну… ну… Украдите её, в конце концов! Вы же можете, я знаю!
— Лично я не могу!
— Да? А подругу её, Кити Щербацкую, куда дели? Что-то поговаривают, она пропала…
— Аня — подруга Кити? — Каренин вдруг встревожился.
— Да, а вы не знали?
— Нет.
— Короче, Алексей Иваныч, мы с вами люди взрослые. Давайте начистоту. Сколько вы хотите, чтобы эта тварь пропала?
— А как же свадьба?
— Женим на другой. Ему всё равно, а нам с пользой. Понимаете?
— Понимаю, — устало вздохнул Каренин. — А папа ваш что?
— А папа наш, если узнает, что у него невесткой будет какая-нибудь дочка директора завода, от счастья кипятком ссать начнёт. Вы Наталью Голубенко знаете?
— Это с выставки аграрной, что ли? Директор? Рашен нью колхоз?
Алексей Иванович отлично знал Наталью Голубенко, крикливую недалёкую бабу, которой посчастливилось когда-то в молодости сделать фантастический минет своему сокурснику, который, ныне сделавшись сельхозным министром, в память о студенческих днях и первом опыте оральной любви «отвалил» бывшей любовнице должность генерального директора выставки эсэнговского масштаба.
— Да. Так вот, у неё дочка есть. Варвара. Очень, говорят, неглупая девица и вроде бы даже симпатичная.
— Альберт Георгиевич от этой, — Каренин кивнул в сторону газона, откуда унесли Аню, — не в восторге?
— Да нет… Просто ему показали её, сказали — вот невеста. Он же у нас как локомотив — если уж попёр по рельсам, так до пункта назначения. Если же она якобы сама сольётся — он про неё и думать забудет. Даже обидится, что такая чувырла его сына покинула. Так сколько будет стоить её внезапное охлаждение к Максиму?
Каренин потёр свою козлиную бородку.
— Ну… тысячу… Не больше, я всё-таки к вам… Ну, в общем вы мне как друзья. Плюс расходы на документы…
— Спасибо вам, Алексей Иваныч, я всегда знала, что бы ни говорили — вы настоящий друг, на вас положиться можно, — Валерия Сергеевна взяла Каренина за руку.
— Ну что вы… — он смутился.
Когда Веселовская ушла, Алексей Иванович чуть не прослезился. Он был готов сейчас убить Аню ради Валерии Сергеевны, и причём совершенно бесплатно, тем более что эта девица самым гнусным образом похожа на его бывшую жену. Каренин впервые почувствовал скромную гордость за свою должность «мусорщика» — вот, люди всякие нужны, люди всякие важны. Не будь левинской конторы — как бы сейчас Веселовские выкручивались?
[+++]
Веселье плавно сходило на нет. Кто-то из гостей уехал, остальные напились и разошлись по предложенным комнатам. Те, кто не напился, но нашёл себе увеселение на ночь в форме какой-нибудь девицы или одинокого заскучавшего мужчины, тоже разбрелись — кто в комнаты, кто по машинам, а кто и вовсе укатил «в нумера».
Валерия Сергеевна сидела в шезлонге, завернувшись в шубу. Всё происшедшее в течение дня казалось ей чудовищным сонным абсурдом. Вспомнив ультиматум мужа, она поморщилась и сделала приличный глоток холодного сухого мартини. Веселовская привыкла вспоминать свою жизнь как триумфальное шествие. Она всего добилась сама, она не делала ошибок, разве что в молодости, когда была ещё Лерой Прокопец, когда носить гордое имя Валерии Сергеевны Веселовской ей ещё только предстояло.
Ах, как она мечтала стать киноактрисой! Приехала в Москву и даже поступила с первого раза во ВГИК. Это казалось тогда сказкой! Потом были летние каникулы, и её пригласил «Ленфильм»! Это неслыханная победа! Снимался фильм о «Мюзик-Холле», о таких советских шоу-гёрлз. Фильм так и не вышел в прокат. В семидесятые его запретила цензура, а в девяностые он уже стал слишком наивным.
Лерочка Прокопец так и осталась в городе на Неве. Её домогались сразу три изумительных партии: директор «Мюзик-Холла», режиссёр, пригласивший сниматься, и ещё какой-то — со студии научных фильмов. Лерочка перевелась в театральное и… И закончила его, сыграв за это время пять ролей в студенческих капустниках. В её жизни произошло много событий. К примеру, режиссёр уехал в Польшу, где и остался. Сейчас снимает порнуху, говорят, хорошо живёт. Прокопец бросилась было в объятия престарелого директора «Мюзик-Холла» и даже блистала один сезон как прима, выдавая бесподобный канкан. Арнольд Павлович в начале лета предложил Лерочке путёвку в Сочи, куда она с радостью отправилась и провела удивительно весёлое лето — абсолютно все мужчины были её. Как же — она ведь артистка, звезда ленинградского «Мюзик-Холла». Каждый день самые лучшие рестораны, дачи самых высоких чиновников, всеобщее почитание и поклонение таланту. Лерочка купалась в лучах своей славы и так не хотела из них вылезать, что направила Арнольду Павловичу телеграмму, в которой потребовала ещё месяц за свой счёт, на что тот немедленно согласился. Ещё месяц блистательная Прокопец провела в жарких объятиях одного состоятельного до неприличия армянина, который предложил ей довольно солидное содержание, на которое Лера, само собой, согласилась. Армянин взял её ленинградский адрес и телефон. Прокопец хотела уже дать вторую телеграмму Арнольду Павловичу о том, что, вероятно, задержится ещё на некоторое время, однако неожиданно он сам телеграфировал с предложением отдохнуть за счёт театра лишний месяц. Лера встревожилась и первым же самолётом вылетела в Ленинград. Прямо из аэропорта примчалась в театр… и увидела на своей гримёрной табличку с фамилией: Светлана Щекочихина.
В гневе она направилась требовать от Арнольда Павловича объяснений, секретарша пыталась её остановить, но безрезультатно… Лера Прокопец застала Арнольда Павловича в самом пикантном виде с новой примой Щекочихиной.
Скандал вышел чудовищный. Прокопец требовала, чтобы её немедленно восстановили в примах, а то вся эта ситуация выйдет наружу. Арнольд Павлович сделал непонимающее лицо.
— Какая такая ситуация? Вы, Светлана Евгеньевна, что-нибудь видели? — обратился он к Щекочихиной.
— Не-е-ет, — протянула та, забираясь Арнольду Павловичу языком в ухо.
— А вы, Ирина Станиславовна? — обратился тот к секретарше.
— Нет, лично я ничего не видела, — быстро отрапортовала та.
— Так в чём же дело, гражданка Прокопец?
— Я в партком… я… В милицию!
— В какую милицию? Ничего не было! Ах, извините… Кроме того, что вы уволены за прогул.
— Что?!
— Вы должны были вернуться из отпуска месяц назад!
— Но я послала вам телеграмму! Вы же сами разрешили!
— Никакой телеграммы я не получал и тем более не отправлял!
— Ах ты сволочь! Скотина! — Лера набросилась на Арнольда Павловича с кулаками.
Щекочихина вечером рассказывала своей сестре, давясь от хохота:
— Представляешь, приносит почтальон ему домой телеграмму этой шлюхи, а он в ванной, ну я дверь и открыла, говорю: «Муж в ванной». Почтальонша мне: «Мне ждать некогда, пока он там намоется. Вот — получите, распишитесь!» Я и получила, расписалась. Смотрю, эта Прокопец просит ещё месяц отпуска. Вообще обнаглела! Я эту суку ненавижу, ну ты знаешь как. Просто сил нет! Она же танцевать не умеет вообще, в театре год, через постель в примы вылезла! У нас её все были задушить готовы, несколько раз ей чуть «тёмную» не устроили! Ну да ладно. Я эту телеграмму на клочки — и в унитаз, а на следующий день отправила ей другую. Мол, отдыхай, милая Лера, я согласен. И подпись: «А. П.» Ну она и не едет! Палычу постановку новую начинать, а примы нет! Он в ярости, а тут очень кстати приезжает из Сочи директор «Пассажа». Привёз он чего-то эдакого Арнольду и рассказывает, что, мол, прима ваша в полнейшем там загуле, просто по рукам ходит, вся местная партократия её поимела, творит ваша Лера Прокопец форменную проституцию, представляясь во всеуслышанье главной солисткой и вашей, Арнольд Палыч, официальной любовницей, позорит, короче, вовсю ленинградский «Мюзик-Холл». Арнольд за сердце! Ну а я тут как тут, я ж все партии её знаю и танцую всю жизнь, балетное закончила… ну, в общем все проблемы решились, а я пока решила ей ещё телеграммку послать, чтобы она, не дай бог, раньше времени не нарисовалась. В общем, нацарапала — можешь не торопиться… А она, дура, прискакала. Неладное, значит, почуяла. Ну и слава богу. Скандал был! Она решила, что это Арнольд её турнул. Ха! Ты бы видела это!
