— Сволочь ты… — ответила ей сестра и пошла в другую комнату.

— Я сволочь?! Ах ты стерва неблагодарная! — заорала Щекочихина ей вслед. — А тряпки тебе кто достаёт? А косметику? А духи? Конечно, ты на всём готовом, чистенькая, беленькая!

— Я у тебя ничего не просила! И шмоток мне от тебя не надо!

— Да? Ну и ходи тогда во всём совдеповском! Ни одних джинсов больше, ни одного свитера, ни помады!

— Да иди ты со своими джинсами, свитерами, помадами — можешь и те, что есть, забрать!.. [2]

Лера же Прокопец подала в суд за незаконное увольнение. После того как она изложила свою версию происшедшего, не умолчав о сцене, увиденной в кабинете, ей чуть было не дали срок за оскорбление суда и уважаемых лиц. Длительный прогул без уважительных причин, из-за которого программа театра оказалась под угрозой срыва, был признан веским основанием для увольнения.

В итоге у Леры остался один режиссёр «Леннаучфильма». Как только выяснилось, что он совершенно ничего не знает о вышедшем конфузе, она тут же отдалась ему в надежде хотя бы обрести постоянное жилье, так как учёба подходила к концу и общежитие было пора освобождать. Через некоторое время её приехали навестить родители. И вдруг выяснилось, что её режиссёр — сын фронтового друга отца! Да и Лера узнала в это же время, что беременна. Радости было!

Сыграли свадьбу. Прокопец оказалась замужем за режиссёром, радужные планы вновь появились в её голове… Муж много зарабатывал. Отдельная квартира. Чешская мебель. Японский телевизор… Гром грянул на восьмом месяце. На Лерин день рождения, когда собралась родня со всех сторон, старший брат мужа Прокопец, напившись, выдал отцу предъяву, что его жена, беременная вторым ребёнком, нуждается всего-навсего в ста рублях на какое-то лекарство и ей отказывают! И всё ради того, чтобы покрывать младшего охломона, который выдаёт себя за режиссёра! Подумаешь! Обрюхатил дочку фронтового друга под личиной работника «Леннаучфильма»! Брюхатая вышла бы и за строителя, тем более с жилплощадью! Нет! Перед людьми было стыдно! Боялись, как бы чего не вышло! Вот вышло! Жрите!

Ой, что было!..

Лера очнулась в больнице. Преждевременные роды, ребёнок умер. Развелась с мужем, разделила жилплощадь. Отдали без звука, сразу всё подписали и ещё долго извинялись.

— С паршивой овцы — хоть шерсти клок! — сказала Лерина мама и сплюнула.

Прокопец осталась одна.

Потянулись чёрные дни. Ни в один театр её не взяли. Попробовала устроиться петь в ресторан — тоже не вышло. Роды сильно попортили фигуру. Короче, в итоге Лера Прокопец, бывшая звезда «Мюзик-Холла», оказалась ночным сторожем на рынке. Как ни странно, но там её приметил один фарцовщик, с которым через некоторое время сохранившая следы былой прелести Прокопец и начала сожительствовать. Некоторое время они благополучно спекулировали шмотками и даже заработали кой-какой капитал. Потом пошло-поехало… Стали шить джинсы из плащёвки — разорились. Большими усилиями сумели организовать производство маек, вышитых бисером, — разорились… На оставшиеся деньги наладили производство календарей с голыми бабами — это держалось на плаву до самого знакомства Валерии Сергеевны с Альбертом Георгиевичем, начснабом Северо-Западного военного округа. По счастливой случайности оказалось, что в тот самый сезон, когда Валерия Сергеевна блистала в «Мюзик-Холле», Альберт Георгиевич был ею пленён и не пропускал ни одного спектакля, из-за чего был даже брошен ревнивой женой. Вот если бывает на свете везение — то вон оно! В одночасье Прокопец стала Веселовской. Через год родился сын Максим. Десять лет до перестройки семья уныло богатела, приобретая без очереди чешские горки, ковры и даже — о роскошь! — настоящий видеомагнитофон, ездила на юг и даже пару раз в Болгарию.

С жиру у Валерии Сергеевны появилась неизлечимая тоска по сцене. И тут грянула перестройка. Веселовская припёрла мужа всеми возможными средствами ко всем возможным стенкам — так появилось ТОО «АРТ», начавшее как конвейер шлёпать «звёзд». Впрочем, не обладай Веселовский врождённым чутьём «пойдёт — не пойдёт» на всё что угодно, будь то мясо, консервы, цветы или разнообразные певцы и певицы, — быть бы его семье нищими бомжами через год. Впрочем, жена придерживалась иного мнения. Мол, наконец-то она открыла свой подлинный талант в шоу-бизнесе. Да и как же ему было проявиться раньше? Ведь в СССР не существовало такой профессии, как продюсер!

Под тяжестью вывалившихся из тайников памяти воспоминаний Валерия Сергеевна впала в депрессию. Она забыла свою собственную историю! Её жизнь началась заново, как только она оказалась продюсером. Как будто она в этот момент только родилась! И тут — «плясунья из третьего ряда». Не из третьего, а из первого! И никогда не бывала в кордебалете!

Веселовская всхлипнула и налила себе ещё мартини.

— Удавлю, сволочь! Подковник хренов!

«Подковником» Веселовский-старший был окрещён непосредственно на свадьбе. Выпивший и чумной от счастья Альберт Георгиевич рассказывал во всеуслышанье историю своего кузнецкого рода. Как дед его подковы ковал и один во всей деревне мог больную лошадь на спине нести версту. В доказательство своего кузнецкого происхождения жених взвалил протестующую невесту на плечи и совершил с ней круг почета вокруг стола. Свадьба чуть было не накрылась. Валерии Сергеевне, которая была новым мужем возведена в прежний ранг «примы», понадобилась вся сила воли и вся надежда пожить красиво на веселовские деньги, чтобы от возмущения тут же не объявить о расторжении так негламурно начинающегося брака.

Сейчас плачущая прима-продюсер представила себе, как хоронят её мужа… Ведь если этого тупого борова не станет… Господи! Как будет хорошо! Не надо с ним советоваться, не надо выслушивать его идиотских комментариев, больше не придётся прятать голову от стыда за его выходки, а главное — полная свобода! Валерия Сергеевна вздохнула с облегчением, почему-то у неё вдруг словно какой-то моторчик внутри включился. Она встала и пошла в библиотеку. Там взяла с полки книгу Ежтова Анненского «Как удержать мужа», вздохнула и стала читать.

«…Интересуйтесь его жизнью, — писал Анненский, — как говорится, врага надо знать в лицо. Представьте себя его глазами. Теперь подумайте, а какая „идеальная вы “ему нужна? Подумали? Действуйте!..»

Валерии Сергеевне почему-то представилась тётка с фигурой гранёного стакана вроде тех, что в правительстве заседают. Плечи шире бедёр, но и бёдра, как говорится, не в один обхват. И эта тётка — какая-нибудь госчиновница, или владелица колбасного цеха, или директор хлебозавода. Охо-хо-хо…

«…Ещё мужчины нуждаются в поклонении, восхищайтесь им, — продолжал Анненский, — восхищайтесь искренне, так чтобы он постоянно чувствовал, что он для вас царь и бог. Тогда на вашем фоне любая другая женщина будет выглядеть как пренебрегающая им…»

Веселовская читала, пока её голова не упала на грудь. Она решила немного вздремнуть, а потом продолжить. Растянулась на кожаном диване здесь же, в библиотеке, накрылась шубой и мгновенно уснула. Ей снились сосиски, бесконечные гирлянды сосисок. Будто она стоит голая, а Альберт Георгиевич украшает её этими гирляндами, не понимая, что Валерия Сергеевна не статуя, а живая женщина. Она пытается ему что-то сказать, крикнуть, чтобы он перестал, но, как назло, не в состоянии пошевелить ни рукой ни ногой, не может выдавить из себя ни звука. А Веселовский всё заматывает и заматывает её в сосиски, и вот она как будто уже вся внутри одной огромной сосиски, нечем дышать…

— Задыхаюсь! — Валерия Сергеевна в ужасе подскочила. Над ней стоял улыбающийся Максим и зажимал ей нос.

— С ума сошёл? — мамаша ударила своё двухметровое чадо по руке. — Так же до инфаркта можно довести!

— Извини, мам. Но ты так прикольно испугалась.

— Весело тебе, да? Господи, это называется сын. Ужас какой-то, просто ужас… — Валерия Сергеевна ощущала во всём теле ломоту, ужасно хотелось принять душ.