Когда ей показали экспресс-тест, Аня физически ощутила, как от её неподвижных ног по всему телу распространяется обледенение. А потом тихо заплакала. И как ни странно — эти слёзы принесли ей облегчение, напряжение плавно и медленно вытекало струйками без всяких там усилий гортани, рыданий — Каренина просто плакала, по её щекам ровными медленными ручейками текли прозрачные слёзы, текли и текли. День, два, три…

Вся община уже знала её историю и проявляла странное фанатичное сочувствие. Несмотря на это, Ане казалось, что от неё скрывают нечто важное, истинную причину этого сочувствия. Странные собрания за закрытыми дверьми, на которые её не приглашают, непонятное, подчёркнуто вежливое обхождение чужих, совершенно не знакомых ей людей, многие из которых иностранцы. Вначале Каренина подумала, что ну вот такие они уж добрые христиане… А потом увидела, что ей стелют отдельно от всех, в самой дальней комнате, хотя община переполнена и сектанты спят на двухэтажных кроватях, поставленных впритык друг к другу везде, где это только возможно. Аня также заметила, что еду ей готовят хоть и ту же самую, что остальным, но в отдельной кастрюльке и никогда не наливают ей кипяток из общего чайника. Хоть община жила и небогато, но для Ани завели чайные пакетики и одноразовую посуду. В общем, у Карениной вскоре появилось ощущение, что к ней если и относятся по-особому, то только разве что как к прокажённой.

Каждый день Ира возила Аню гулять вдоль железнодорожной насыпи. Ира катила каренинское инвалидное кресло вдоль бесконечных, убегающих куда-то, оставляя после себя металлический след, путей.

— Знаешь ли ты Бога? — постоянно спрашивала Ира у Ани.

— Не знаю… — Аня мрачно смотрела на рельсы и думала: как жаль, что она не может рвануться под колёса первой же электрички, что проедет мимо них. Сознание собственной беременности её ужасало, казалось, где-то внутри неё навечно поселился Каренин. И она заплакала. Все её ощущения сводились к одной тотальной беспомощности. Она ничего сама не может — даже чтобы сходить в туалет, ей нужна посторонняя помощь!

— Бог — это личность! Он отдал за тебя жизнь, ты должна понять, какую он совершил жертву и как он любит людей, раз готов был умереть за них всех! Хочешь, я расскажу тебе, как я пришла к Богу?

— Расскажи.

Аня за четыре дня уже устала слушать одну и ту же историю от всех общинников. Мол, были мы все наркоманами (как вариант: проститутками) и жизнь наша не имели ни фига никакого смысла, а потом пришёл к нам кто-то из «истинных христиан» и стал свидетельствовать о Боге. Ну, мы сначала подумали, что за идиот такой? А потом как-то ночью, после очередной дозы/очередной беспорядочной половой связи, вдруг как осознали!!! Вдруг как торкнуло! Да так, что всю ночь валялись на полу, рвали на себе волосы, каялись. Поняли, что предали Христа, который умер за нас. «Меня Иисус торкает сильнее, чем героин», — признался Ане один из общинников. «Я когда молюсь, меня так конкретно приходует…»

— Я, знаешь, была такой мажорной девушкой. Родители купили мне квартиру в Питере, устроили в престижный институт. Ну, понятное дело, начались всякие там модные тусовки, наркотики, клубы. С родителями поругалась. Была у нас такая мода «богатых лохов разводить», это кто больше денег с мужиков вытрясет. Я всегда была супер. А однажды поняла, что вся эта компания — пустая, никчёмная. Не было у нас никакой дружбы, всем скучно друг с другом и тошно. Тогда села на героин. Опустилась. Раньше у меня была самая мажорная туса, а стала наркотская. Потом стала целенаправленно со всеми подряд спать — за дозу. Работала на трассе. Однажды ко мне подошла Наташа. Ты её видела, та, что алкоголичкой была, помнишь? Они ходили тогда вдоль дороги, где мы стояли, и свидетельствовали о Боге. Я их сначала послала, они ушли, а мне так пусто стало — хоть плачь, и вдруг у меня как началась истерика дикая, я прямо там на асфальт упала и орала как резаная. Наш секьюрити подбежал и бить меня по щекам начал, думал, я с ума сошла. Хотели меня везти на хату, где мы жили — десять человек в двухкомнатной квартире. А я ору, реву, сопротивляюсь — тут менты вмешались. Ну, хоть они и купленные были, но всё-таки людьми оказались. Говорят, девку мы забираем в отделение. Забрали. Вышла через пятнадцать суток и стала искать этих христиан, что ко мне подходили, молилась как умела. Но это, конечно, не молитва была, а так… Просто взывала к Богу, просила о помощи. И вдруг, это не объяснить, какая-то благодать на меня снизошла! Смотрю, а в урне валяется бумажка с приглашением посетить христианское собрание, бесплатное кафе… Я голодная была. Пошла, конечно. Там Наташу увидела. И осталась. Пастор убедил меня с родителями повидаться. Но они мне такими чужими показались, когда я приехала. Я им всё честно рассказала, а мать истерику устроила, порвала мою библию, сказала, что никуда я не поеду, а останусь дома и буду у психиатра лечиться. Я пыталась им свидетельствовать о Боге, говорить, что Христос совершил чудо, что я избавилась от наркотиков и у меня даже ломок не было. Но они как будто не слышали. И я убежала. Теперь братья и сёстры — моя единственная семья… Вот ты видела Вальку? У неё такое было в жизни…

Аня не слушала Иру. Впрочем, той это было и не нужно. С упоением рассказывая собственную историю, та вся светилась счастьем от сознания собственной избранности. Как же! Ради неё одной сам Господь взял и совершил чудо!

Долли и нервный, издёрганный Степан сидели в коридорчике НИИ резервных возможностей человеческого организма.

— Скоро уже? — спросил Стива у жены. — А ты уверена, что всё нормально будет? Может, он мне внушит сейчас, что я ему десять штук баксов должен.

— Заткнись! — шикнула на мужа Дарья.

Послышался шум воды, спускаемой в унитазе. Открылась дверь, и оттуда боком выплыла Лидия Вениаминовна.

— А! Пришли? Ну что ж вы… — она кивнула на Стиву. — Подождите здесь, пока мы с вашей супругой уладим некоторые формальности.

— А… А можно его с нами? — Долли занервничала.

— Да не сбегу я! Можешь не волноваться! — зло огрызнулся Облонский.

— Мужчина, что вы так нервничаете! — неожиданно истерично взвизгнула Лидия Вениаминовна. — Прямо невозможно с вами работать! У вас, в конце концов, проблема, избавиться от которой в ваших же интересах. Пойдёмте, — корова взяла под руку Дарью и повела её в свой кабинет. Пропустив Облонскую в дверь вперёд себя, Лидия Вениаминовна обернулась и бросила на Стиву взгляд, полный презрения.

— Ф-у-ух… — выдохнул Облонский. — Ну и стерва… Такую бы из помпового ружья и добивать прикладом. Нашла же жена моя контору! Профессор, интересно, такая же сволочь или ещё хуже?

Стива огляделся по сторонам: облезлые стены, вдоль плинтуса не торопясь прогуливается таракан…

— Да-а-а… — ещё раз вздохнул Стива.

— Облонский, пройдите, пожалуйста, в пятый кабинет! — на пороге появилась Лидия Вениаминовна, которая разом стала до невозможности похожа на служащую загса. — Эрнст Петрович Либих, профессор и доктор медицинских наук, сейчас проведёт с вами уникальный сеанс гипноза, после которого вы полностью излечитесь от пагубной тяги к алкоголю.

— Угу, — кивнул Стива, глядя исподлобья на Долли, которая показывала ему кулак, прошёл в кабинет и прикрыл за собой дверь.

— Ну-с… Здравствуйте, голубчик! Здравствуйте! — Эрнст Петрович Либих был сегодня в особенно белом халате, особенно голубой рубашке и с особенно блестящим фонендоскопом.

— Здрасте, — поздоровался Стива, с недоверием оглядывая маленькую комнатку, точь-в-точь такую, как в женских путяжных общагах.

— Сейчас я буду… — Эрнст Петрович сделал паузу, хитро улыбнулся и, нагнувшись к уху Стивы, заговорщицки прошептал: — ВАС ЛЕЧИТЬ.

Стива непроизвольно отодвинулся от чрезмерно приветливого старичка. Повисла пауза, Эрнст Петрович старательно пытался втиснуть свой взгляд в зрачки Облонского, но тот отодвигался всё дальше и дальше, пока не упёрся в дверь.