— У Дзагареллы есть любовница, — сказал он. — Она живет в Супино, там он и хранит свои запасы пенициллина. Она согласилась продержать его у себя всю ночь, значит, вы можете арестовать его утром.

— Зачем ей это?

Толстяк пожал плечами.

— Ей показали фотографию, где он с другой женщиной. А она по натуре ревнивая. — Он достал из кармана листок бумаги, протянул Джеймсу. — Дом стоит на отшибе. Я набросал вам карту.

Что-то в этом типе было отталкивающе. Джеймсу на ум пришла старинная поговорка насчет дьявола и длинных ложек. Но раздумывать уже было поздно. Джеймс взял карту, взглянул. С виду все было четко и ясно.

— Спасибо.

Мужчина поднялся.

— Будьте крайне осторожны, — сказал он. — Дзагарелла определенно вооружен.

В этот момент отворилась дверь и вошла Ливия. Мгновение она и толстяк пристально смотрели друг на друга. Потом толстяк ухмыльнулся:

— Выходит, вот ты где, Ливия, прячешься!

— Его зовут Альберто, — сказала Ливия. — Он уже несколько лет меня преследует.

— Ну, здесь-то ему тебя не достать, — заметил Джеймс. — Теперь ты у меня под защитой.

— Ты не понимаешь, — устало отозвалась Ливия. — Для такого, как он, сведения означают власть. А ты снабдил его самыми опасными сведениями, сообщил, что собираешься нарушить закон.

— Он в этом деле замешан не меньше, чем я.

— Но тебе же больше терять! — Ливия тряхнула головой. — Альберто — свинья, но свинья с мозгами. Вот увидишь, он найдет способ все это выкрутить себе на пользу.

Она показалась ему такой беззащитной, у Джеймса сжалось сердце. Он притянул Ливию к себе:

— Клянусь, с тобой ничего не случится!

— Идиот! — вспылила она, отпихнув его кулаком. — Я же не о себе пекусь. О тебе!

— Выходит, я тебе совсем не безразличен? — с улыбкой спросил он.

— Porco dio! [57]Ну, конечно же, нет!

— Я и не знал.

— А ты спрашивал?

— Не спрашивал, — согласился он.

— Ну вот, теперь знаешь. Поэтому пообещай сейчас же, что ты не будешь арестовывать завтра этого самого Дзагареллу!

— Ливия, — сказал Джеймс. — Я должен.

— Чушь!

— Это моя обязанность.

— Откуда такая обязанность? — вскричала она. — Твое начальство, если б узнало, категорически бы запретило!

— Ну, как ты не понимаешь… если я его не арестую, то меня, как кое-кого из контрразведки, будут считать взяточником.

— Взяточником?

— Я так долго ждал этого случая.

— Неужели? — сказала она. — Я-то думала, что я тот самый случай, которого ты долго ждал.

— Ну да, конечно! И все же это мне сделать необходимо.

Ливия воздела руки к небу.

— Tiene ¸а capa sulo per spartere ¸e rrecchie! [58]Какая же я была дура, решила, что англичанин все-таки на наших не похож! Все вы, мужчины, одинаковы, неважно, откуда кто родом.

— Ливия…

— Убирайся! — выкрикнула она. — Иди, иди, пусть тебя убьют! На черта ты мне нужен.

Они выступили перед рассветом. Итальянцы, как обычно, по случаю налета — в костюмах, гетрах, канотье, но, должно быть, что-то в настроении Джеймса им передалось, и выставлялись они меньше обычного, покачиваясь в нанятом джипе, катившем по темным улицам, потом по дороге вдоль побережья, ведущей на север. К тому времени, как отыскали нужное место, уже вставало солнце. Сельский дом действительно, как и сказал Альберто, стоял уединенно. Было очень тихо.

Слишком тихо, подумал Джеймс. Почему не лают собаки? Он кивнул Карло и Энрико, чтоб держали оружие наготове.

Крадучись, Джеймс направился к парадной двери. Та была открыта. Войдя, он различил звуки: ребенок. Приглушенное хныканье новорожденного, не соображающего, то ли хочет есть, то ли спать. Джеймс слегка успокоился. По крайней мере, в доме есть кто-то живой. Ощущение быстро исчезло, уступив место иной мысли: плач ребенка должен разбудить мать. Что-то во всем этом было странное. Толкнув дверь в комнату, откуда слышались звуки, Джеймс быстро направился в спальню.

Сомнений не было. Человек, тяжело осевший у стены, был, несомненно, Дзагарелла. Он поднимался с постели, когда кто-то взрезал ему, точно спелый арбуз, кадык. Женщину, лежащую в постели, зарезали спящей: матрац был весь в крови, труп плавал в темной луже. И, — что может быть кошмарней, — рядом ребенок пытался сосать безжизненную грудь матери. Заслышав людей, он слепо потянулся к ним, будто хотел найти другую мать, не такую холодную, как эта.

Что-то шевельнулось рядом: это Энрико перекрестился. И тут они услышали урчание подкатывающего грузовика. Карло бросился к окну.

— Люди, — бросил он. — Вооруженные.

— Солдаты?

— Кто их разберет, — вглядываясь во мглу, сказал Карло.

— Выходить по одному, руки за голову! — выкрикнул голос с американским акцентом.

— Si, солдаты, — кивнул Карло.

Это была полнейшая катастрофа. Сначала Джеймс решил, может, это Ливия, тревожась за него, послала следом американцев. Но она клялась, что нет, да и сами американцы сказали, что просто получили анонимную записку. Как бы то ни было, требовалось хорошенько раскинуть мозгами, чтобы объяснить свое присутствие на этой ферме, чтобы это удовлетворило любопытство начальства. Обыск дома не дал никаких результатов. Пенициллина также не нашли, хотя обнаружились следы: кто-то спешно вывозил ящики.

Слон считал, что Джеймсу тревожиться нечего.

— Он убит. Твоя взяла.

— Да, но кто его убил? И откуда стало известно о нашем рейде?

— Вероятно, разборка между ворами. Ну, а то, что ты в это время там оказался, может быть, просто совпадение. Вряд ли это дело рук американцев, если ты утверждаешь, что не посвящал их в свои планы.

Джеймс сознавал, что в пору бы чувствовать себя победителем. Разве не приятно убедиться, что похвальба аптекаря насчет высокой протекции, оказалась пустой болтовней. И все же Джеймсу было как-то не по себе. Слишком гладко все выходило.

Он предпринял попытку что-нибудь разузнать и пригласил доктора Скоттеру в «Зи Терезу», чтоб его угостить. Но теперь бывший фашист уже был не так голоден, как прежде, и даже то, что Джеймс посулил ему яйцо в марсале, не развязало ему язык.

— Что-то здесь не так, Анджело, — мрачно сказал Джеймс, когда доктор Скоттера ушел. — Никто ничего не знает.

— А задайте иначе вопрос, — сказал Анджело серьезно, — не «Кому понадобилось убивать Дзагареллу?», а «Кому станет лучше оттого, что он мертв?»!

— Кому же?

Анджело изобразил неопределенный жест.

— Возможно те, кто его предал, ведут двойную игру. Таким вот способом избавившись от Дзагареллы, они прибрали пенициллин к своим рукам.

По мере нарастания жары, ситуация в Неаполе снова поменялась. Споры, которые в более прохладное время ограничивались взаимной россыпью оскорблений, теперь завершались быстро и с помощью ножа. Казалось, страсти накаляются с ростом ртутного столба. И Джеймсу только и оставалось, что играть роль крышки, удерживающей массовую истерию, которая в одночасье, как паника, охватывала город и снова стихала.

Слухи, точно мухи, кружили повсюду. В Поццуоли гипсовый Христос сошел со своего распятия и увел паству в безопасное место в горы. Фашисты собираются разделаться с каждым, кто не носит черных ботинок в знак солидарности с ними. Король обнародовал указ, чтобы все его верноподданные носили пояса, вывернув наизнанку. Все это была чушь, но даже чушь может стать опасной, если ей позволить выйти из-под контроля, и каждое абсурдное заявление следовало тщательно проверить, прежде чем от него отмахнуться.

И все же Джеймс должен был признать, что вокруг все-таки происходит что-то странное. Например, случай с колодцем в селении Черкола. Он получил донесение британского уполномоченного, что питьевая вода там отравлена, и подозреваемая в этом преступлении женщина арестована. Джеймс отправился на «Мэтчлессе» расследовать это дело, с радостью предвкушая возможность проветриться в дороге, покинув жаркую духоту своего кабинета. Питьевая вода в Черколе и в самом деле отвратительно воняла тухлыми яйцами. Пригубив, Джеймс тотчас ее выплюнул: вода была омерзительна на вкус.