— Да, — отвечаю я, — но почему?

Дедушка не отвечает, во всяком случае, прямо. — Раньше существовала фраза, которую использовали для действительно запоминающихся, выдающихся дней, — говорит он мне. — Красный день календаря. Помнишь?

— Я не уверена, — отвечаю я. Я берусь руками за голову. В мыслях туман и полный разброд. Лицо дедушки отражает грусть, но в то же время решительность. Во мне тоже начинает крепнуть решительность.

Я снова вспоминаю красные почки, цветы. — Или, — меня словно молнией пронзает мысль, — можно назвать это Днем красного сада.

— Да, — говорит дедушка. — День красного сада, день, о котором нужно помнить.

Он наклоняется ближе. — Тебе будет сложно вспомнить. Даже память об этих минутах потускнеет со временем. Но ты сильная. Я знаю, ты вспомнишь все.

Я вспомнила еще один эпизод из Дня красного сада. И скоро я вспомню вседетали этого дня. Дедушка так сказал. Я крепче переплетаю пальцы с пальцами Кая и продолжаю петь.

Я буду петь ему до тех пор, пока люди не перестанут умирать, а затем я найду лекарство.

Никому не заметен, далеко за границей.

Я в море.

Я погружаюсь и всплываю, и снова ухожу под воду. Все глубже. И глубже.

Инди тоже в море.

— Тебе не положенобыть здесь, — говорит она с досадой, точно, как и всегда. — Это мое место. Я его нашла.

— Вся вода в мире не может быть твоей, — отвечаю я.

— Может. И небо. Все, что синее, теперь мое.

— Горы тоже синие, — напоминаю ей.

— Тогда они мои.

Мы качаемся на волнах рядом друг с другом. Я начинаю смеяться. Инди вторит мне. Мое тело перестало болеть. Я чувствую легкость. Может быть, у меня больше нет тела.

— Я люблю океан, — говорю я Инди.

— Я всегда это знала, — отвечает она. — Но ты не пойдешь за мной. — Затем, улыбнувшись, она ускользает под воду и исчезает.

— Кассия, — окликает меня Анна, стоя в дверях лазарета, — пойдем с нами.

— Я не могу, — отвечаю я, роясь в своих записях в поисках цветов, которые упоминала Анна. Ночная лилия. Амариллис. Эфедра. Анна обещала, что принесет мне рисунки цветов. Она забыла? Я собираюсь спросить ее об этом, но она снова говорит.

— Даже чтобы посмотреть на голосование? — Деревенские жители и фермеры собрались у камня, чтобы решить, что делать с лекарствами, которые приготовили Окер, Ксандер и другие помощники. У них возникли некоторые разногласия относительно того, какое лекарство попробовать первым и что делать дальше.

— Нет, — отвечаю я Анне. — Мне нужно подумать. Кажется, я что-то упустила из виду. Кто-то препятствует лечению Кая, и я никуда не пойду, пока все не выясню.

— Это правда? — спрашивает Анна у врача.

Он угрюмо пожимает плечами. — Возможно, — говорит он. — Но я не пойму, как. Врачи дежурят постоянно. Да и кому в деревне придет в голову вредить больному? Мы все здесь хотим найти лекарство.

Но никто из нас не произносит очевидное: по всей видимости, не все жители деревне разделяют подобное мнение.

— Я сделала для тебя камень, — говорит Анна, протягивая мне маленький камешек с моим именем. Кассия Рейес. Я впервые поднимаю глаза и замечаю, что ее лицо и руки разрисованы голубыми линиями. Она перехватывает мой взгляд. — В день голосования я наношу церемониальные знаки. Это традиция Каньона.

Я беру у нее камень. — У меня есть право голоса?

— Да. Деревенский совет решил, что у вас с Ксандером должны быть свои камни, как и у всех жителей.

Меня посещает догадка, что люди вокруг начали доверять нам. — Мне не хочется оставлять Кая, — говорю я. — Может ли кто-то другой за меня положить камень?

— Конечно, но я думаю, тебе самой необходимо увидеть голосование. На подобном зрелище должен присутствовать каждый лидер.

Что Анна имела в виду? Я же не лидер.

— Ты позволишь Хантеру остаться здесь и приглядеть за Каем? — спрашивает Анна. — Всего на несколько минут, чтобы ты могла отдать свой голос?

Я перевожу взгляд на Хантера. Помню, как впервые увидела его. Он хоронил свою дочь и написал прекрасное стихотворение на могильном камне.

— Да, — отвечаю я. Это не займет много времени, вдобавок еще раз спрошу Анну про цветы.

Хантер протягивает свой камень Анне. — Я проголосую так же, как Лейна.

Анна кивает. — Я положу его за тебя.

***

Анна была права.

Картина, представшая передо мной, настолько неординарна, что я почти забываю, как дышать.

Каждый житель пришел выбирать. Некоторые, как Анна, несут по два камня, собираясь проголосовать за себя и кого-то еще. Такое действие заслуживает определенного уровня доверия.

Окер и Лейна стоят рядом с корытами, а остальные, включая Колина, наблюдают за тем, чтобы никто не переложил камни из одного места в другое. Сегодня каждый решает: принять сторону Окера или Лейны. Некоторые топчутся в нерешительности, но большинство уверенно подходят и кладут свои камни в корыто рядом с Окером. Они считают, что нужно дать лекарство Окера на основе камассии всемпациентам. Более осторожные жители, которые желают опробовать несколько разных лекарств, кладут камни рядом с Лейной.

Корыто Окера почти заполнено.

Решение принимается в тени огромного деревенского камня, и пока остальные теребят свои именные камни, я думаю о Сизифе, и рассказе о Лоцмане, на который несколько месяцев назад я обменяла свой компас. Легенды и верования сплелись вместе настолько прочно, что уже никто не скажет, где здесь вымысел и где правда.

Но возможно, все это и не имеет значения. Кай сказал эти слова после того, как на Холме поведал мне историю о Сизифе: Даже если Сизиф не существовал на самом деле, достаточное количество людей прожили свою жизнь так, как он. Так что это правда, в любом случае.

Ксандер пробирается через толпу, разыскивая меня. Он выглядит одновременно утомленным и окрыленным, и когда я протягиваю ему свободную руку, он крепко сжимает мои пальцы. — Ты уже проголосовал? — спрашиваю я.

— Нет еще, — отвечает он. — Сначала я хотел спросить у тебя, насколько ты уверена в том последнем списке, который передала нам.

Мы стоит достаточно близко к Океру, и он по любому слышит наш разговор, но я все равно честно отвечаю Ксандеру. — Я вовсе не уверена, — отвечаю я. — Я что-то упустила. — Я замечаю промелькнувшее на лице Ксандера облегчение; видимо, мои слова определили его выбор. Теперь ему не приходится выбирать между мной и Окером.

— Как думаешь, что ты упустила? — интересуется Ксандер.

— Пока не знаю, — отвечаю я. — Но думаю, что это как-то связано с цветами.

Ксандер бросает свой камень в корыто Окера. — Что будешь делать?

Я не готова голосовать, не имея достаточно сведений о своем выборе. Может, к следующему разу я буду готова, если, конечно, еще буду здесь. Поэтому я достаю из кармана бумагу, которую мне дала мама, и заворачиваю в нее камень, поближе к микрокарте. — Я воздержусь. — Заворачиваю аккуратно, чтобы сохранить форму бумаги, и сгибаю ее в тех же местах, в которых сгибала мама. Поднимая глаза, я встречаю взгляд Окера. Его лицо выражает задумчивость и некоторую растерянность. Я снова оглядываюсь на Ксандера.

— Как, ты думаешь, проголосовал бы Кай? — спрашивает Ксандер.

— Я не знаю.

— Идея состоит в том, чтобы дать Каю то лекарство, которое выберут сегодня, — мягко произносит Ксандер. — Потому что именно он стал неподвижным относительно недавно.

— Нет, — говорю я. — Они же могут сначала попробовать лекарство на других пациентах. — Но как мне остановить их?