Она говорит не всю правду. Я не знаю, в чем именно она лжет, но уж если Инди решила придерживаться собственной тактики, то никакими клещами не вытянешь из нее правду.

— Вы с Хантером — единственные, кто не сделал этого, — говорит Инди. — В смысле, не взяли пробирки.

Несомненно. Ведь мы с Хантером признаем всю правду насчет смерти.

— Я видел, как умирали люди, — объясняю я. — И ты видела. Когда они умирают, они исчезают. И ничем не вернешь их обратно.

А мы живы. Здесь и сейчас. И нам есть, что терять.

— Что, если тебе понадобится проникнуть за стены заграждения? — спрашиваю я Инди, меняя тему. — Ты скажешь, что это невозможно?

— Конечно же, нет, — отвечает она. Как я и думал. — Есть множество способов проникнуть внутрь.

— Например? — интересуюсь я с усмешкой. Ничего не могу поделать с собой.

— Вскарабкаться по стене, — говорит она.

— Нас заметят.

— Не заметят, если мы будем быстры, — уточняет Инди. — Или мы могли бы перелететь через стены.

— Ну, так нас точно схватят.

— Нет, если нас доставит туда сам Лоцман.

Когда доставляют лекарство, в медицинском центре начинается всеобщее волнение. Это один из немногих шансов увидеться с людьми по ту сторону заграждений. Врачи и больные прибывают к нам постоянно, а вот пилоты и бегуны — это редкое явление. Они никак не связаны с медицинским центром или даже с Камасом.

И, возможно, есть шанс, что мы увидим Лоцмана. Идет слух о том, что он лично доставляет лекарства в Камас. Видимо, посадка в стенах наших заграждений так сложна, что ее могут выполнить только лучшие пилоты.

Первый корабль приземляется на улицу, которую они используют для взлетно-посадочной полосы. Пилот останавливает корабль в нескольких метрах от мраморных ступеней Сити-Холла.

— Я не знаю, как им это удается, — говорит один из медиков, качая головой.

— Я тоже, — отвечаю я. Корабль разворачивается и движется к нам. На земле его скорость намного ниже, чем в воздухе. Наблюдая за его приближением, я спрашиваю себя, появится ли у меня когда-нибудь возможность полетать на одном из этих кораблей. Сколькими интересными вещами мы сможем заняться, когда исцелим, наконец, всех больных.

***

Мы открываем кейсы в хранилище лекарств, сканируем пробирки с помощью мини-портов. Бип. Бип. Бип. Офицеры Восстания, прибывшие на кораблях, один за другим заходят внутрь, неся с собой кейсы.

Я заканчиваю сканировать пробирки из первого кейса. Передо мной появляется еще один офицер.

— Спасибо, — произношу я, протягивая руку, чтобы принять у него кейс, и поднимаю глаза.

Кай.

— Кэрроу, — говорит он.

— Маркхем, — откликаюсь я. Так необычно произносить его фамилию. — Значит, ты в Восстании.

— Естественно, — подтверждает он. — Всегда был. — Он криво усмехается, ведь мы оба знаем, что это ложь. Мне хочется расспросить его о тысячах разных вещей, но у нас нет столько времени. Нужно продолжать принимать груз.

И неожиданно, это уже перестает казаться самой важной вещью в мире. Я хочу спросить, где она и что с ней, не слышал ли он что-нибудь о ней.

— Приятно было повидаться, — говорит Кай.

— И мне, — киваю я. Это правда. Кай протягивает руку, и мы обмениваемся крепким рукопожатием, я чувствую, как он вкладывает в мою ладонь кусочек бумаги.

— От нее, — шепчет Кай, чтобы не услышали другие. И, прежде чем кто-то посоветует нам вернуться к работе, он разворачивается и идет на выход. После того, как Кай исчезает за дверью, я окидываю взглядом людей в помещении и замечаю девчонку с рыжими волосами, наблюдающую за мной.

— Ты меня не знаешь, — говорит она.

— Нет, — соглашаюсь я.

Она наклоняет голову, внимательно разглядывая меня. — Меня зовут Инди, — представляется она. Она смеется, и улыбка превращает ее в красавицу. Я улыбаюсь в ответ, и затем она тоже исчезает.

Я запихиваю послание поглубже в карман. Больше Кай не возвращается, по крайней мере, я не замечаю этого. Ничего не могу с собой поделать, но чувствую себя как в детстве, когда он начинал какую-то игру, и только я знал об этом. Теперь у нас появился еще один секрет. Что написано на той бумаге? Очень хочется прочитать ее прямо сейчас, но у меня еще продолжается смена. Когда ты работаешь, не остается времени на что-то еще.

***

Мы с Каем стали друзьями практически сразу с того дня, как он появился в нашем городке. Поначалу, я завидовал ему. Я подбил его украсть красные таблетки, и он сделал это. После этого случая мы начали уважать друг друга.

Я вспоминаю еще один день, когда мы были гораздо моложе. Нам было по тринадцать лет или около того, и мы оба были влюблены в Кассию. Мы стояли возле ее дома, притворяясь, что что-то выясняем. Но, на самом деле, мы ждали, когда она придет домой.

В какой-то момент мы просто замолчали. — Она все не идет, — сказал я.

— Может быть, зашла в гости к дедушке, — предположил Кай.

Я кивнул.

— Так или иначе, она вернется, — сказал Кай. — Но я не знаю, почему так волнуюсь о том, что ее сейчас нет рядом.

В тот момент я и понял, что мы испытываем одинаковые чувства. Мы любили Кассию, может, каждый по своему, но с одинаковой силой, а именно: были влюблены по уши, на сто процентов.

Общество твердило, что такого числа не существует, но и мне, и Каю было плевать. И за это я тоже уважал его. И всегда восхищался его способностью не унывать и не жаловаться, не смотря на то, что его жизнь в городке нельзя было назвать легкой. Многие люди видели в нем только замену для другого человека.

И меня всегда интересовал вопрос: Что же, на самом деле, случилось с Мэтью Маркхемом? Общество сказало нам, что он умер, но я до сих пор не верю в это.

В ту ночь, когда Патрик Маркхем бродил по улицам в ночной пижаме, именно мой отец заметил его и проводил до дому, пока никто не успел вызвать чиновников.

— Он был вне себя, — прошептал отец матери, стоя на крыльце, после того как отвел Патрика домой. Я подслушивал за дверью. — Он бормотал о чем-то, что никак не может быть правдой.

— Что он сказал? — спросила мама.

Отец помолчал несколько минут. Когда я уже подумал, что он не собирается отвечать, он сказал: — Патрик не переставал спрашивать меня, Зачем я сделал это?

Мама с шумом втянула воздух. Как и я. Они разом обернулись и заметили меня через стекло в двери. — Возвращайся в постель, Ксандер, — сказала мама. — Волноваться не о чем. Патрик уже дома.

Мой отец так и не передал чиновникам то, что говорил Патрик. И соседи знали, почему той ночью Патрик бродил по улицам: он оплакивал смерть сына — не было нужды давать нам красные таблетки, чтобы вбить нам это в головы. Кроме того, его горе напоминало нам о том, что нужно держать Аномалий подальше от нормальных граждан.

Но я запомнил, что еще сказал отец матери, когда они уже зашли в дом. — Кажется, я заметил в глазах Патрика кое-что еще, кроме горя, — сказал он.

— Что?

— Чувство вины.

— Наверно, потому что это случилось на его рабочем месте, — предположила мать. — Он не должен винить себя. Он же не мог знать заранее.

— Нет, — ответил отец. — Это была именно вина. Настоящая, осознанная вина.

Они зашли в свою комнату, и больше я ничего не смог услышать.

Не думаю, что Патрик убил собственного сына. Но что-то там все же произошло, и эту головоломку я до сих пор не могу разгадать.

***

Когда моя смена, наконец, заканчивается, я выхожу во внутренний дворик. В каждом крыле медицинского центра есть такой закуток, и это единственное место, куда мы можем выйти за пределами стен здания. Кроме меня, здесь находятся только два человека: мужчина и женщина, увлеченные беседой. Я иду в другой конец дворика, не желая прерывать их уединение, и поворачиваюсь спиной, чтобы они не заметили, как я разворачиваю бумагу.