Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Люди смотрят, думаю я . Может быть, они тоже приложат руки к камню.

— Кто-то умеет писать, — благоговейно шепчет женщина.

— Это же легко, — говорю я ей. — Очертания предметов просто должны стоять перед глазами.

Она трясет головой, не понимая, о чем я говорю.

— Я не писала это, но я знаю, как надо писать, — объясняю ей. — Вы смотрите на буквы и создаете их своими руками. Для этого просто нужна практика.

Женщина выглядит обеспокоенной. Глаза потемнели, она как будто замкнулась в себе, напряглась и погрустнела.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спрашиваю я.

Она смеется и дает именно тот ответ, который был принят в Обществе: — Да, я в порядке.

Я перевожу взгляд на купол Сити-Холла и жду. Если она хочет что-то сказать, у нее есть такая возможность. Я научилась этому у Кая, затем у архивистов — если ты не нарушаешь тишину, то собеседник обязательно заговорит.

— Мой сын, — говорит она вполголоса. — С тех пор, как пришла чума, он не может спокойно спать. Я постоянно говорю ему, что есть лекарство, но он все равно боится заболеть. Он просыпается много раз за ночь. Даже учитывая, что у него есть иммунитет, он все равно боится.

— О, боже, — сочувствую я.

— Мы так устали. Мне нужны зеленые таблетки, столько, сколько их возможно купить. — Она достает кольцо с красным камнем. Как и где она нашла его? Я не должна спрашивать. Но, если это не подделка, то оно имеет свою ценность. — Он боится. Мы не знаем, что еще можно придумать.

Я беру кольцо. Мы видели множество подобных вещей, с тех пор как Восстание изъяло у нас все контейнеры с таблетками.

Хотя я и рада, что красных и синих таблеток больше нет, но я также знаю людей, нуждающихся в зеленых таблетках и испытывающих без них много неудобств. Даже моей матери как-то понадобилось принять одну.

Я вспоминаю, как она склонялась над моей постелью, когда я не могла уснуть, и пела мне колыбельную о растениях, и грудь пронзает мимолетная боль. « Морковь посевная», — медленно и нежно пела она. — « Дикая морковь. Ешь ее корень, пока он молодой. Ее цветочки белые и кружевные. Красивые, как звезды».

Однажды Общество направило ее для изучения растений в Отдаленные провинции. Она должна была выяснить, какие культуры выращивали и, возможно, использовали в пищу Отклоненные. Мама потом рассказывала, что видела в Грандии целое поле моркови, а в другой провинции — поле белых цветов, еще более красивых. Она разговаривала с земледельцами, разрабатывавшими поля. Она видела страх разоблачения в их глазах, но все равно выполнила задание и написала рапорт Обществу, потому что защищала свою семью. И Общество оставило ей этивоспоминания и не стерло память.

Мама выращивала растения всю свою жизнь. Может быть, воспоминание дедушки о дне красного сада как-то связано с ее работой?

Меня овевает легкий весенний ветерок, срывающий последние листочки с веток кустарников. Они падают на одежду, и я представляю, что, если смахну их, то и оставшиеся у меня бумаги улетят вместе с ними. Я понимаю, что пришло время перестать так сильно цепляться за вещи.

Женщина поворачивается в сторону озера — длинной полосы воды, сверкающей на солнце.

Вода, река, камень, солнце.

Возможно, именно об этом пела Каю его мать в Отдаленных провинциях, когда рисовала на скалах.

Я вкладываю кольцо обратно в руку женщины. — Не давайте ему таблеток, — говорю я. — Не сейчас. Попробуйте петь ему.

— Что? — с искренним недоумением спрашивает она.

— Вы можете петь ему песни, — повторяю я. — Это должно сработать.

И тогда ее глаза расширяются. — Я бы могла. В моей голове звучит музыка. Постоянно. — Теперь ее голос полон энергии. — Но какие словамне нужно использовать?

А какие бы слова напевал Хантер своей умершей дочери, Саре, в поселении фермеров? Она верила в то, во что не верил он. Так что же за слова ему нужно было подобрать, чтобы перекинуть мостик между верой и неверием?

А что бы пел Кай? Я думаю обо всех местах, в которых мы побывали вместе, обо всех вещах, что мы видели:

На холме и под деревом ветер резвится.
Никому не заметен, далеко за границей.

Стоя здесь рядом с женщиной не спящего ребенка, я задаю себе тот же вопрос, что и раньше — когда Сизиф достигал вершины холма, встречал ли его там кто-нибудь?

Касался ли его кто-то украдкой, прежде чем он снова оказывался у подножья горы с камнем наготове? Улыбался ли он себе, когда вновь начинал катить камень?

Я никогда не сочиняла песню, но начинала писать стихотворение, которое не смогла закончить. Оно было посвящено Каю и начиналось словами:

К тебе карабкаюсь во тьме,
А ждешь ли ты меня при звездах и луне?

— Сейчас, — говорю я, вытаскивая обугленную палочку из рукава и бумажку из-за манжета.

Я пишу внимательно. Никогда еще слова не приходили ко мне с такой легкостью, но я стараюсь не совершать ошибки в их написании. Иначе придется идти к архивистам за новой порцией бумаги. Все строчки стихотворения уже крутятся у меня в голове, поэтому я пишу быстрее, чтобы не потерять ни слова.

Я всегда думала, что мое первое оконченное стихотворение будет для Кая. Но это все же кажется правильнее. Этот стих о нас двоих, и в то же время о других. Он рассказывает обо всех местах, где можно встретить свою любовь.

Чайная роза, плетистая роза, кружевная морковь.
Вода, река, камни и солнце вновь.
На холме и под деревом ветер резвится.
Никому не заметен, далеко за границей.
К тебе карабкаюсь во тьме,
А ждешь ли ты меня при звездах и луне?

Я использовала начальные строчки из стихотворения к Каю, чтобы закончить этот стих. Наконец-то я написала что-то от начала и до конца. После секундного колебания я приписала свое имя — автора — внизу страницы.

— Держите, — говорю я. — Можете наложить музыку на эти слова и станете владелицей песни.

Меня будто осенило: вот так, в действительности, и надо создавать творения. В этаком сотрудничестве, когда ты даешь слова, а другие берут их и придают им смысл, или кладут на них музыку, или откладывают в сторону, если это не то, что им нужно.

Сначала она не берет бумажку. Наверно, думает, что придется предложить что-то взамен.

В это мгновение я осознаю, что идея торговать искусством была в корне неверной.

— Я даюэто для вашего сына, — говорю я. — От меня лично. Не от архивистов. И не как торговец.

— Спасибо, — отвечает она. — Вы очень добры. — Она выглядит удивленной и довольной, и засовывает бумажку в рукав, повторяя за мной. — Но вдруг это не сработает...

— Тогда приходите снова, — предлагаю я. — И я дам вам зеленые таблетки.

***

Простившись с женщиной, я направляюсь в тайное убежище архивистов, чтобы разузнать, есть ли для меня какая работа, и в то же время проверить сохранность своих вещей. После кражи тех ценностей, я отдала свою коробку на хранение архивистам. Ее спрятали где-то в потайной комнате, которую я никогда в глаза не видела. И только у нескольких архивистов есть ключи от дверей.

Мне выносят коробку, и я сразу заглядываю внутрь. Некогда заполненная бесценными документами, теперь она хранит рулон бумаги из порта, пару туфель производства Общества, белую рубашку — часть униформы чиновника, и красное шелковое платье, которое я надевала, когда шла на озеро на свидание с Каем. И два стихотворения, которые я всегда ношу с собой. Все вместе, это не выглядит впечатляющей коллекцией, но для начала сойдет. Всего несколько недель. А потом, либо Восстание доставит меня к тем, кого я люблю, либо я сама найду способ уйти.

20
{"b":"160646","o":1}