— Замечательно выглядишь, мамочка, — похвалила она.

— Спасибо, родная. — Роза придирчиво оглядела дочь. — Вижу, покушать ты любишь.

Джулия съежилась в ответ на прохладные объятия и мимолетный поцелуй.

— Хорошо долетела, мама?

— Просто кошмар.

Джулия оглянулась по сторонам в надежде на поддержку.

— Ребята! Скорей сюда! Встречайте бабушку!

— Успеется еще, — сказала Роза. — Сначала пусть кто-нибудь занесет мои сумки.

— Сумки у меня, — выдохнул Говард, шатаясь под тяжестью трех парусиновых баулов, вытащенных с заднего сиденья. Судя по их размерам, Роза приехала надолго.

В честь приезда Розы Фрида приготовила простой ужин — итальянскую закуску ассорти, с оливками, ломтиками сыра моцарелла и сердцевинками артишоков, и спагетти под нежным соусом маринара, почти без приправ — ни лука, ни чеснока. Блюдо получилось вкусное, домашнее.

— Правда ведь, Фрида — повар от бога? — похвалила Джулия.

Роза кивнула:

— Очень вкусно. — Все молчали, и Роза перевела разговор в иное русло: — Наверное, итальянская кухня взлелеяна теплым климатом. Итальянцам больше нечем заняться, только пить да стряпать.

— Простите, что? — переспросила Фрида.

— Ни в чем себе не отказывают, — пояснила Роза. — Это у них в крови. Как по-вашему?

Джулия хотела извиниться за мать, но Фрида ответила:

— Я так не думаю. А Леонардо, Галилей, Колумб?

— Нет правил без исключений, — отозвалась Роза.

— Конечно, — спокойно согласилась Фрида. — Исключения, преобразившие западный мир.

Джулия позволила себе улыбнуться.

Улыбнулась и Роза. Отпила еще вина, посмотрела на Фриду, как бы заново оценивая ее — не ее взгляды, а устойчивость к насмешкам.

— Дорогая моя, не станете же вы спорить, что вы сами — истинная итальянка. Несомненно, кухня — ваше призвание!

Фрида добродушно рассмеялась:

— Моя мама, вообще-то, была еврейка. А отец-итальянец не мог и яйцо сварить, даже под страхом смерти.

— И все-таки кулинарное искусство у вас в крови, — настаивала Роза.

— Мама любит всех стричь под одну гребенку, — пробормотала Джулия. — Ее не переубедишь.

— Да, — подтвердила Роза. — Я исколесила всю Европу, и у каждого народа видны национальные черты.

Джулия вздрогнула, а Фрида отнеслась к замечанию Розы спокойно. Ей стала понятна многолетняя привычка Розы злить людей, чтобы привлечь к себе внимание.

— Роза, — спросила Фрида, — а каковы национальные черты южноафриканцев?

— Это и я могу сказать, — вмешалась Джулия. — Равнодушие к чужому горю, жестокость и косность!

В зловещем молчании все ждали ответа Розы.

Но та лишь улыбнулась:

— Мы, похоже, ударились в политику, а я взяла за правило не портить хороший ужин подобными темами.

После ужина Роза заметила, что у всех усталый вид (а значит, рассудила Джулия, устала она сама). Джулия проводила мать в спальню, и у нее отлегло от сердца, когда Роза назвала комнату уютной.

— Бедный Говард, — вздохнула Роза. — Мы много разговаривали по дороге из аэропорта. По-моему, что-то его гнетет. Наверное, Америка виновата.

— Ты так думаешь?

— Не сомневаюсь. Ты должна поддерживать его веру в себя. Это первейшая обязанность жены…

— Спасибо за совет, мамочка. Вот закончу зарабатывать на жизнь и заботиться о детях — тогда посмотрим, как быть с его верой в себя.

— Сдается мне, всему виной переезд. — Роза нахмурилась. — Говарду нужен покой.

— Покой? Мамочка, Говард все бы на свете отдал, чтобы мы собрали вещи и подались в Новую Зеландию, в Австралию или в Канаду. Говард — вечный странник. На месте ему не сидится. Он страшно несчастен. И не мечтай одним лишь разговором в машине его осчастливить.

Роза скрестила на груди руки, задумалась.

— Ты, я вижу, пыталась ему помочь.

Джулия передернула плечами.

— Пыталась, да что толку? Сейчас моя главная забота — чтобы ребята были сыты и одеты.

— На вид они крепыши. Хотя однорукий мальчик…

— Маркус.

— Он слегка угрюмый. Смотрит на меня исподлобья. Опять же, никто ему не помогал лучше узнать бабушку.

— Я звала тебя в гости.

— Один раз.

Джулия глубоко вздохнула.

— Маркус тебе понравится. Очень славный парнишка. Он бредит Шекспиром, у него задатки артиста, а Джулиус…

— Без конца пререкается с Говардом, как я погляжу.

— Упрямства ему не занимать — весь в тебя, мамочка, — продолжала Джулия. — Непоседа, любит телевизор, а еще девочек.

Роза была огорчена.

— Грустно, что я так мало о них знаю. Почему ты раньше о них не рассказывала?

Впервые за вечер Джулии стало по-настоящему жаль мать.

— Прости меня, — искренне попросила она. — Но я так рада, что ты приехала.

Брови Розы недоверчиво поползли вверх, и Джулия изумилась про себя. Ведь именно это выражение лица стало причиной всех ее школьных неприятностей с миссис Уркварт, выходит, оно досталось ей в наследство от матери.

— Если бы не письма Уилла, я бы даже не знала, жива ты или нет. Ты нарочно старалась держать меня от вас подальше? Чем я это заслужила?

— В твоих письмах, мамочка, одни нападки. «Как ты можешь жить в этой стране?.. Хорошо ли присматриваешь за Говардом?.. Почему не пишешь?» Сплошная ругань!

Смущенная внезапным порывом Джулии, Роза часто заморгала.

— Это всего лишь вопросы, доченька. Что плохого в вопросах?

Джулия вздохнула:

— Ничего, мама, но разве трудно хоть раз похвалить, сказать доброе слово?

Роза призадумалась.

— Но я всегда говорила, что ты выбрала прекрасного мужа.

Рано утром дети ушли в школу, оставив мать и дочь наедине за чаем с гренками. Говард вставал поздно, чтобы никто не путался под ногами.

— Чем сегодня займемся? — спросила Роза.

— Мне нужно показать дом покупателю, — ответила Джулия, — но днем Говард может отвезти тебя в Манхэттен. Полтора часа на машине, не больше.

— Глупости. Не стану я навязываться Говарду.

— Навязываться? Что значит навязываться? У него никаких срочных дел. А мне нужно показать дом…

— Да уж, — пробормотала Роза и вздохнула. — Что сказали бы в школе Эбби-Гейт, если бы узнали, чем ты занимаешься?

— Мне нравится продавать дома, — ответила Джулия. — Я помогаю людям начать новую жизнь. Мне понятны их опасения, потому что я сама всю жизнь скитаюсь с места на место. Подходящий дом найти непросто… Вдобавок мне нравится заключать сделки.

Розу ее слова позабавили.

— Не сомневаюсь, для американцев алчность — чуть ли не библейская добродетель.

Джулия решила говорить без обиняков.

— Мамочка, мы наконец вылезли из долгов. На столе есть еда, и все благодаря моей работе.

— Да, зато ценой гордости твоего мужа. Говарду не по душе, что ты работаешь, Джулия. Согласна, ты кормишь семью, но что ты сделала для него?.. Я всегда поддерживала мужей.

— Что? — взвилась Джулия. — Ты их выбрасывала, как балласт с воздушного шара!

Длинные, тонкие пальцы Розы беспокойно двигались над чашкой с чаем.

— Если хочешь, я уеду, — сказала она тихо.

— Мамочка, вчера вечером я сказала правду. Мы тебе рады, живи у нас сколько хочешь! Если я вспыльчивая, то только оттого, что у меня дел по горло.

— Ну ладно, — прошептала Роза. — Останусь, но лишь до тех пор, пока мне здесь рады.

Ее условие прозвучало неубедительно, будто сама Роза в нем сомневалась. Джулия удивилась: ведь в прошлом ее мать бездумно требовала от людей невозможного.

Весь день Роза приходила в себя после перелета. Говард улизнул из дома за покупками и приготовил на ужин гадость — подгоревшую курицу с забытыми внутри потрохами в бумажном пакетике. Джулия заказала пиццу, Уилл и близнецы после еды разошлись по своим комнатам, а Джулия в компании Розы весь вечер приводила в порядок чековую книжку.

Когда Джулия спросила мать, как прошел день, Роза казалась разочарованной.