Говард передохнул, поудобнее перехватил каркас кровати.

— К вещам? — переспросил он.

— Да, вроде кроватей! А как же твои близкие? Мама тебя ждет, места себе не находит.

Уилл согласился-таки помочь, и отец с сыном двинулись в путь со своей ношей, освещаемые тусклым сиянием фонарей, — старьевщики, сопровождаемые лишь стрекотом цикад в кронах деревьев.

— Я не безумен, — сказал отец немного спустя.

— Ты не в себе, — проронил Уилл и чуть не заплакал, едва с языка сорвались обидные слова. — Что тебе стоит снова стать самим собой?

Говард слабо улыбнулся:

— Не переживай, Уилл. Я не пропаду.

Они молчали до самого дома. Кровать Говард пристроил в подвале, рядом с другими своими находками. Разглядывая рухлядь, Уилл думал, что отец взял под свою защиту все ненужное, выброшенное, устаревшее, вышедшее из моды. Немудрено, что в подвале ему так уютно.

Джулия встретила их на крыльце, лицо ее выражало безмерное облегчение.

— Все хорошо? — спросила она.

— Папа нашел кровать, — объяснил Уилл.

— И не сомневайся, я в своем уме! — Говард свирепо глянул на Джулию и ушел спать.

Минна застала Уилла на кухне за столом; по всему было видно, что он расстроен.

— Нашел отца?

Уилл кивнул.

— Я понял, что не так с нашей семьей.

— Что? — спросила Минна.

— Мама не может жить без цели. А у отца никакой цели нет. Он посвятил жизнь бесполезным вещам. — Уилл на мгновение задумался. — В общем, ничего хорошего.

Рецепт у Минны нашелся тут же.

— Все очень просто. Поезжайте в Париж.

— В Париж? Зачем?

— Потому что Гертруда Стайн сказала: «Америка — моя страна, Париж — мой дом».

— И что?

— Просто ваш дом не здесь, — ответила Минна.

Первые школьные дни всегда богаты неожиданностями. Разглядывая новых одноклассниц — созревшие фигуры, блузки с вырезами, лица с умело наложенной косметикой, — Джулиус решил, что попал в рай. А девочки, взглянув на Маркуса — благородное лицо, темные кудри до плеч, выглядывающий из рукава протез, — все поголовно повлюблялись.

В выпускном классе Уилла английский вела миссис Бербелл — низенькая, суетливая уроженка Бруклина. Кэлвин передразнивал ее акцент, и учительница воздала должное его остроумию, за первую неделю четырежды отправив его в кабинет замдиректора. При всем том миссис Бербелл обладала добрым сердцем, и она призывала ребят всерьез задуматься о будущем, ведь после школы жизнь вовсе не заканчивается. Она попросила подготовить доклады на тему «Кем я буду в тридцать лет».

— Мисс Грекко, начнем с вас, — велела миссис Бербелл.

— В тридцать лет я буду хозяйкой парижского кафе, расположенного на левом берегу Сены, — начала Минна. — В моем кафе найдут приют писатели и художники со всей Европы. Оно станет прибежищем для странников, пристанью для мыслителей и мечтателей. Каждый поэт будет там дорогим гостем. Непризнанные авторы будут читать вслух свои работы. Композиторы и поэты будут находить друг друга. Я не мечтаю о богатстве, но хочу наполнить свою жизнь искусством, светлыми мыслями и красотой.

Замечания Минны о Париже больше не казались Уиллу странными. Он захлопал, и Минна улыбнулась. Но улыбка ее померкла, когда стало ясно, что аплодирует он один.

Следом за Минной выступала Доун Снедекер.

— В тридцать лет я буду защитницей гражданшких швобод. Буду помогать людям отштаивать права и шобирать подпиши в пользу чештных политиков.

С задней парты раздалось хихиканье, и Доун умолкла. Она побледнела, глаза сузились от ярости. Уилл оглянулся и увидел, как Кэлвин ухмыляется. Доун набычилась и гордо прошествовала на свое место.

Миссис Бербелл отправила Кэлвина и еще троих ребят в кабинет замдиректора, но Доун наотрез отказалась закончить доклад.

От Минны не укрылось, что Уилл места себе не находит от жалости.

На большой перемене Уилл подошел к Доун, когда та не спеша ела йогурт. Доун недоверчиво подняла брови.

— Доун, я просто хотел сказать, что мне очень понравился твой доклад.

Солнце играло в ее волосах золотыми искорками. На щеках девушки проступил румянец, и Уилл улыбнулся, не сообразив, что это признак гнева. К воротнику Доун был приколот значок «Долой угнетение».

— Ш чего бы это? Ты ведь рашишт?

— Я не расист.

— Твои дружки — рашишты.

Уилл был возмущен до глубины души.

— Всю жизнь мне приходится уживаться с теми, кто мыслит не так, как я. Так что важнее — что я думаю или с кем разговариваю?

— Важны дела, — хмыкнула Доун, — а не твои шлова.

Она встала, бросила баночку из-под йогурта в мусорное ведро, вытерла кончики пальцев салфеткой, скрутила ее узлом.

— Послушай, Доун…

Провожая ее взглядом, Уилл почувствовал, что за ним самим наблюдают. Он обернулся: Минна спряталась за «Американцем» Генри Джеймса.

— Где этот чертов Кэлвин? — спросил Эдди.

— Просил передать, что заболел, — объяснил Уилл.

В тот вечер Джулиус одолжил у него велосипед, и Уилл шел две мили до «Датч Ойл» пешком, по солнечной дорожке среди тополей на Пай-Холлоу-роуд.

— Что с ним, черт возьми, стряслось? Угу? — допытывался Эдди.

Кэлвин жаловался на головную боль — наверное, с похмелья. В прошлую пятницу он стащил из лаборатории еще литр спирта. Коктейлей в стаканчиках для анализов хватило на все выходные.

Когда Уилл возвращался с работы, тьма за автостоянкой казалась непроглядной, как глубины пруда возле заброшенной каменоломни, где плавали близнецы. Уилл притормозил, оставив позади фонари, и дал глазам привыкнуть к кромешному мраку. Вскоре он различил горизонт и звездное небо, услышал стрекот сверчков — будто рукоплещет публика на огромном невидимом стадионе, — а летучие мыши выписывали в вышине причудливые петли и спирали.

Через четверть мили Уилл почувствовал под ногами рельсы и разглядел впереди очертания знака железнодорожного переезда. Он прислушивался к собственным шагам и пугался, когда мимо проносилась машина, — свет фар слепил глаза, а рев мотора нарушал тишину ночи.

Минна встретила его мрачным взглядом.

— Где ты пропадал?

— Шел пешком, — объяснил Уилл.

Минна захлопнула книгу и ускользнула к себе. Она ни за что бы не призналась, что вечерами поджидает Уилла с работы, а на переменах ходит за ним по пятам. Ей нравились странные наброски в его тетрадях, нравилось, как он сдвигает брови, когда рисует. Минна представляла Уилла одиноким художником — как те, о ком она читала в книгах.

После того как Кэлвин из-за головной боли не пришел на работу в третий раз, терпение Эдди лопнуло.

— Уилл, никому из твоих знакомых не нужна работа?

Следующим вечером Уилл привел Роя Биддла. Говорила же Доун, что дела важнее слов! Теперь-то она все поймет.

Уилл показал Рою, как чистить туалеты, а ему самому доверили работу Кэлвина.

— Что же будет, когда Кэлвин вернется? — обеспокоенно спросил он у Эдди.

— Кэлвин уволен, — отрезал тот. — И неважно, есть у него уважительные причины или нет. Без него здесь чище!

По дороге из школы Уилл заслышал за спиной шаги. Обернувшись, он так и замер под пристальным взглядом карих глаз.

— Домой? — спросил он.

— Oui, [36]— послышалось в ответ.

С минуту они шли молча.

— Так ты серьезно? Про Париж?

— Конечно, серьезно.

— Значит, все, что ты говорила в классе, это правда?

Минна обиделась.

— Разумеется, правда. Найду работу в кафе, а потом и сама стану хозяйкой кафе. Или открою книжный магазин, как Сильвия Бич, [37]и буду устраивать званые вечера, а бедные художники станут расплачиваться картинами. Через несколько лет им цены не будет.