— Ты поганец, — ответил Джулиус, слышавший тираду миссис Тагвуд на спортплощадке.

— Замолчи, Джулиус! — одернула его мама.

И тут в отделе полуфабрикатов мелькнуло знакомое лицо: кошачьи повадки, зубы стиснуты, волосы дыбом.

— Эй, приятель! Я тебя…

Но его перебила разъяренная женщина с крашеными кудельками, и от ее громового рыка задрожали рыбные палочки на полках:

— Йен! Помоги же мне, а не то надеру уши!

Притихший забияка погрозил Уиллу кулаком и поспешил к матери, грузившей в тележку банки фасоли.

— Это твой друг, Уилл?

— Нет, враг.

— Он же назвал тебя приятелем!

Уилл вздохнул: а ведь правда странно.

— «Приятель» здесь — и друг, и враг.

На другой день Риллкок увязался за Уиллом по дороге домой — приплясывал, махал кулаками, но, стоило Уиллу обернуться, отскакивал в сторону.

Когда Уилл свернул в сад, Риллкок застыл у ограды и, ликуя, крикнул ему вслед:

— Теперь я знаю, где ты живешь, приятель! Созову всех ребят и…

— И что? — выпалил с досадой Уилл. — Наблюешь на меня?

— Не миновать вам драки, — сказал за ужином Говард.

Близнецы, покончив с едой, носились вокруг стола, пока Говард, Джулия и Уилл пытались поговорить. Кончилось тем, что Маркус споткнулся, а сверху на него плюхнулся Джулиус.

— Неужели речь о юных англичанах? — удивлялась Джулия. — Кто эти маленькие дикари?

— Просто мальчишки, — объяснил Говард.

Джулиус на глазах у родителей укусил Маркуса за ногу, тот завизжал.

— Без драки он от тебя не отстанет, Уилл, — продолжал Говард.

— Кулаками дела не решишь, — отрезала Джулия, разняв близнецов и придерживая Джулиуса, чтобы промыть укус на ноге Маркуса.

— Видишь ли, — объяснил Говард, — этот парень явно хочет помериться силой. Если Уилл станет молча терпеть, паршивец будет весь год его изводить.

— Значит, придется мне драться? — спросил Уилл.

— Да, придется, — подтвердил Говард.

— Нет! — возразила Джулия.

Говард, прищурившись, взглянул на нее:

— Если он не будет драться, он станет изгоем, отверженным.

— Ты рассуждаешь так, будто мы все еще в Африке. Здесь тебе не глушь, не отсталая страна!

— Отсталость тут ни при чем, — возразил Говард. — Просто мальчишки — те же мужчины на ранней стадии развития: дикие, жестокие.

— Лучше бы у меня родились девочки, — вздохнула Джулия.

— Лучше бы мы не уезжали, — сказал Уилл.

— Выше нос, — подбодрил сына Говард. — Всего-то нужно задать перцу этому парню.

Чтобы помочь сыну прижиться на новом месте, закалить волю, стать настоящим англичанином, Говард предложил давать ему на заднем дворе уроки бокса. Под звонкие крики близнецов Говард учил Уилла обманным выпадам, защите и ударам. Джулия наблюдала издали, скрестив на груди руки, поджав губы, покуда ее терпение не лопнуло.

— А близнецы? Их тоже надо учить, как задать кому-то перцу?

— Близнецы не такие, — сердито возразил Говард. — Не завидую тому паршивцу, кто посмеет их тронуть!

Тут Уилл опустил кулаки, отец подсек его, и Уилл отлетел к двери старого угольного сарая.

— Надо прикрываться, Уилл! Вставай!

Уилл с трудом поднялся и, избегая взгляда отца, бросился в дом. Джулия услыхала топот, грохот хлопнувшей двери.

— Ну, что я говорил? — обратился к ней Говард. — Рохля!

Джулия подняла взгляд на окно Уилла.

— Говард, не напоминай ему, что он не такой, как все.

— То есть как?

— Он видит себя в зеркало. У Маркуса волосы как у меня. Джулиус — вылитый ты. Мне кажется, Уилл чувствует себя лишним.

— Научится драться — прекрасно здесь приживется.

Джулия пристально посмотрела на мужа.

— Говард, а ты как прижился? — спросила она. — Я про работу. Ты ничего не рассказываешь.

— Отлично, — заверил Говард. — Все хорошо, родная.

За два месяца до приезда в Саутгемптон Говард летал в Англию искать работу. Найджел Барр, предложивший ему место, не отличался восторженностью, как Гордон Снифтер или Симус Тэтчер. Мистер Барр не колесил по свету, он просто сидел в главной конторе «Пан-Европы» и каждые двадцать минут принимал нового кандидата.

— Еще один южноафриканец, — зевнул он и, нажав кнопку шахматных часов, отделанных деревом и медью, начал собеседование: — Ламент, так? В школе мы ставили спектакль «Ламентации» по книге «Плач Иеремии». Слыхали?

Говард покачал головой — роковая ошибка, поскольку мистер Барр принялся пересказывать сюжет, а заодно описал свою краткую актерскую карьеру.

— Я был самым юным капитаном Крюком [11]за всю историю. В пятнадцать лет у меня прорезался баритон и я стал незаменим в пантомиме!

Вскоре баритон мистера Барра умолк: звякнули шахматные часы, в дверь постучал очередной кандидат.

Говард сделал последнюю попытку заговорить, когда мистер Барр указал ему на дверь.

— Я согласен даже на небольшую зарплату, — проронил он.

— Все согласны! — рявкнул Барр.

Говард прошел еще семь собеседований, но работу ему предлагать не спешили. Он боялся, что во всех компаниях его опережает таинственный южноафриканец, на которого намекал мистер Барр. Поэтому, когда из «Пан-Европы» ему прислали письмо и пригласили работать в дэнхемский филиал, Говард не раздумывал и тут же заказал для всей семьи билеты в Англию.

Зарплату предложили по английским меркам скромную. Чуть больше, чем в медной компании, зато в Альбо не надо было платить за дом и машину и можно было нанять повара и садовника. В Англии только богачи могли держать прислугу.

«Пан-Европа» поставляла нефть и газ во все концы континента. Эта фирма-гигант была известна всем и каждому, как «Датч Ойл». Ее эмблема красовалась всюду — на грузовиках, бензобаках, рекламах в метро, — но на сей раз Говард не чувствовал гордости. Дэнхемское отделение находилось в бункере: ряды картотечных шкафов и голые стены, не считая чучела окуня на подставке над столом Говарда; в дождливую погоду рыбина будто ухмылялась — должно быть, вспоминала лучшие дни. По крайней мере, так казалось Говарду. В «Пан-Европе» он ничего не проектировал — на это хватало молодых талантов. Говарду поручили разбирать жалобы клиентов. Он проверял стыки труб, осматривал неисправные клапаны и поручал ремонт опытным инженерам «Пан-Европы». Из списка инженеров на двадцать папок он выбирал нужного и давал ему точные указания.

Когда клиенты жаловались на неисправную технику, в ответ полагалось быть безупречно вежливым. Бедняга Говард Ламент! Ему досталась работа не для творца, а для бюрократа. Что сталось с его планом орошения Сахары? А с моделью искусственного сердца? Как мог он — блестящий молодой инженер, бунтарь — пустить под откос свою карьеру? Он избавил сыновей от сомнительной чести быть привилегированными белыми в нищей африканской стране (а заодно от опасности вместе со сверстниками примкнуть к очередному расистскому режиму). Безбедную жизнь он променял на полдома в Эйвон-Хит (с видом на бреющегося соседа) и подержанный «моррис», который не заводился в дождь, то есть девять дней из десяти. И самое страшное, он чуял нутром, что попал в ловушку.

Радовали Говарда лишь любящая жена и трое здоровых ребятишек. И отчасти то, что ему всего тридцать пять и он еще молод. А значит, дела пойдут на лад.

По пятницам в школьной столовой устраивали утреннюю службу. Пока хор пел «Иерусалим», Уилл пробовал представить, что за Иерусалим получился бы здесь, среди унылых муниципальных домов на Рэтклифф-стрит, с газончиками размером с почтовую марку и покосившимися антеннами. Накануне он, забравшись на кедр на заднем дворе, разглядывал бесконечные ряды двухквартирных домиков — как нарезанный хлеб: отдельные, но так близко друг к другу, что между ними прошло бы лишь лезвие ножа. Немудрено, что британцы расселились по всему земному шару — хотели убраться подальше от этих гадких домишек с узкими лестницами, сиреневыми обоями в цветочек и булькающим водопроводом.