— Ешь, — велел Говард.

— Ох! — взвыл Джулиус, когда крючья на руке Маркуса сомкнулись у него между ног.

— Ну что с ними будешь делать! — Маркус беспомощно улыбнулся. — Вытворяют что им вздумается.

— Может, поужинаем, как нормальная семья? — крикнул Говард, но тут в дверь позвонили.

На пороге стояла незнакомка — молодая, с пучком на затылке и добрыми лучистыми глазами; в руках — пачка листовок и блокнот.

— Здравствуйте, меня зовут Марта. Я собираю деньги в помощь жертвам домашнего насилия.

— Мне очень жаль, но я не… — начала Джулия.

— Жалеть вам не о чем, — бодро отозвалась Марта, — если только вы не жертва семейного насилия. — Тогда вам стоит себя пожалеть.

— Никакая я не жертва насилия, — ответила Джулия, поправив блузку и подумав, что ей и впрямь жаль себя, — и стало еще жальче.

Марта мельком увидела, как Маркус и Джулиус ползают под столом, кусая друг друга за ноги.

— Не жертва, а просто устали, слегка измучились, да?

— Пожалуй, — призналась Джулия.

Глядя на веселое лицо гостьи, она гадала, кто эта женщина — сумасшедшая, наивная дурочка или, дай-то бог, родная душа, в которой она, Джулия, так нуждалась.

Марта объяснила, что собирает деньги для Женского конгресса, помогающего жертвам насилия подыскивать жилье; еще она состояла в женском клубе, собиравшемся раз в неделю.

— Маловато во мне злости, чтобы стать феминисткой, — отвечала Джулия.

— Никакие мы не феминистки, — улыбнулась Марта. — Мы разговариваем, обсуждаем проблемы, поддерживаем друг друга. Загляните к нам как-нибудь. — Марта оставила Джулии свой номер телефона и, уходя, прибавила: — Мы встречаемся по четвергам.

— Долго ты пропадала, — вздохнул Говард, выходя навстречу Джулии из ванной, где купались близнецы.

— Совсем замаялся с детьми?

— Родная, на несколько минут ты можешь смело оставить их на меня, — засмеялся Говард. — Справляешься же ты с ними весь день!

Джулия услышала, как на пол в ванной обрушился поток воды.

— Я в тебе не сомневаюсь, — сказала она, глядя, как по ковру расползается лужа, подступает к ногам Говарда. — Слушай, Говард, ты не против, если я раз в неделю по вечерам буду ходить в женский клуб? Так, поболтать.

— Неплохая мысль, — одобрил Говард, не ведая, что четверги никогда больше не будут для него прежними.

Марта увлекалась керамикой. Ее крохотный, обшитый досками домик украшали изящные вазочки и неумелые рисунки ее пятилетнего сына Леннона. Со своим мужем Джейком она познакомилась в коммуне хиппи в Пенобскот-Бэй.

Все женщины по очереди поздоровались с Джулией. Филлис Минетти, изящная и нервная, сказала, что у нее нет детей.

— Зато мой муж — известный пластический хирург в Нью-Йорке, и я живу полной жизнью.

Слова ее вызвали усмешку у Эви Браун, крупной женщины с конским хвостом и густо подведенными бровями — как на картинах художников-примитивистов. Эви, мать четырех сыновей, не окончила даже среднюю школу.

— Расскажи про свои дипломы, Филлис! — фыркнула она.

— Не люблю хвастаться, — отозвалась та.

Эви шепнула Джулии:

— Вот погодите, она еще ввернет про свои дипломы!

Последней участницей группы была Фрида Грекко: миловидное лицо, завитки блестящих черных волос, робкие глаза за очками в толстой черной оправе. Она в основном помалкивала, зато от души смеялась над перепалкой Эви и Филлис. Когда Фрида заправляла за ухо курчавую прядь, Джулия заметила на ее виске кровоподтек. Ей вспомнилась Трикси с подбитым глазом. Поймав ее взгляд, Фрида поспешно поправила волосы.

Из магнитофона звучали Моцарт, Арета Франклин и Дэйв Брубек. Подавали вино, сыр, а заодно марихуану в кальяне, который Эви одолжила у сына-подростка. К концу вечера Джулия расслабилась, почувствовала, что ее окружают друзья, и никто ни разу не напомнил ей, что она здесь чужая.

— Зайдешь в следующий четверг? — спросила Марта, провожая ее до дверей.

— Обязательно, — пообещала Джулия. Давно уже не была она среди друзей.

Какие уж тут десятичные дроби, когда на мисс Байонар высокие блестящие черные сапоги.

— Уилл, ты где-то витаешь.

— Простите, мисс Байонар.

Когда добрались до абсолютных величин, на ней был жакет в елочку, мини-юбка и черные туфли на шпильках. Уиллу нравились ямочки на ее коленях. К доске он выходил, сунув руки в карманы — чтобы никто не заметил его возбуждения.

И ночью легче не становилось. Теперь ему снились другие сны. Вместо Полночного Китайца являлась мисс Байонар в черном боа из перьев на голое тело и объясняла степени.

— По-моему, Уилл видит эротические сны, — сказала Джулия Говарду, проводив Уилла в школу.

— Уже?

— Ему скоро четырнадцать, — ответила Джулия.

— В последнее время он стал беспокойный, — заметил Говард. — Не знаю, на пользу ли ему дополнительные занятия. Когда я спрашиваю о них, он краснеет как рак!

— Пригласим-ка ее на ужин, — предложила Джулия.

Всю неделю до прихода мисс Байонар Уилл не находил себе места. Если учительница, предмет его мечтаний, переступит порог его дома — столкнутся два мира.

Уилл думал об этом, занимаясь в библиотеке, где его застала Марина.

— Что с тобой? — спросила она. — У тебя такой вид, будто тебя вот-вот стошнит.

— Ничего, — выдавил Уилл.

— Как твой брат?

— Нормально, — ответил Уилл и добавил: — Кажется, он наконец перестал думать о твоей сестре.

— На что ты намекаешь? — спросила Марина.

— Он смотрел на нее, когда напоролся на нож. Решил, что она — девушка из рекламы «Кока-колы». Из-за ее дурацких волос.

— Из-за волос? — обиженно переспросила Марина.

Уилл кивнул:

— Ну да, во всем виноваты ее волосы.

И тут Марина влепила ему пощечину. Удар вышел звонкий, хлесткий, глаза Уилла наполнились слезами. Но странное дело: по щекам Марины тоже покатились слезы.

— За что? — У Уилла застучало в висках.

— Ни слова больше про волосы Астрид! — крикнула Марина и пошла прочь.

Щека у Уилла горела весь день. Следа от пощечины не было видно, но осталось унижение. По дороге из школы Марина нагнала его.

— Я не хотела сделать тебе больно, — сказала она.

Уилл шел не останавливаясь.

— Я думала, ты винишь во всем мою сестру, это несправедливо.

Четыре квартала Марина молча шла рядом.

— В чем дело? — не выдержал наконец Уилл.

— Восемь лет назад у Астрид выпали волосы. Она носит парик.

— Не верю, — ответил Уилл.

— Чистая правда. Когда мы приехали в Америку, мне было пять лет, а Астрид — четыре, и у нее были красивые волосы до плеч. На улице все на нее оборачивались. А через несколько недель после нашего переезда волосы у нее начали выпадать. С каждым днем их становилось все меньше. И мама купила ей красивый парик. С тех пор она его и носит.

— Что у нее за болезнь?

— Забыла, как называется. Врачи говорят, волосы могут отрасти снова, а могут не отрасти никогда. — Марина строго глянула на Уилла: — Это тайна. Понял?

Уилл кивнул, и Марина повернула к дому. У дверей она остановилась и посмотрела на него. Уилл понял, что Марина не просто поделилась тайной, а сбросила с души груз.

На ступеньках крыльца сидел Маркус и лущил протезом желуди.

— О чем это вы с ней говорили? — спросил он Уилла.

— Ни о чем, — ответил Уилл. Разве скажешь брату, что тот потерял руку не из-за настоящей девчонки, а из-за мечты?

Через три дня, когда Уилл выносил из кухни мусор, на лужайку вышла Марина.

— Говорил кому-нибудь?

— Да. Всем, — ответил Уилл. — Разболтал всему свету, что твоя сестра лысая как коленка.

Марина недовольно уставилась на него.

— Убить тебя мало, — буркнула она.

Марина рассказала Уиллу, какой одинокой себя чувствовала, когда родители были поглощены только болезнью Астрид. Марине, как старшему ребенку, не хватало внимания. Уилл понимал ее как никто другой. Он рассказал ей о проделках близнецов, об истории с Аяксом, о кошке с теннисным шариком на хвосте, о проказах на борту «Виндзорского замка». Уилл и Марина, как старшие в семье, стали заодно. У Уилла снова появилась подружка, как Салли Берд. Нет, даже лучше, ведь Марина на себе испытала, что значит быть чужой.