Лайонел то и дело пощипывал курчавую бороденку, и Фрэнка так и подмывало сбрить ее стальным мясницким ножом. Почуяв враждебность Фрэнка, Лайонел отступил на крыльцо, молитвенно сложил руки, поклонился, глядя на восток, и сел в позу лотоса. Тем временем Ламентов приветствовал Космо Имперэйтор — толстая шея, хрипотца в голосе и привычка злобно мигать при разговоре.

— Никсон выиграет войну, — объявил он Говарду. — До чего меня злит, когда эти хиппи потешаются над президентом! Пусть этих недоумков поубивают коммунисты во Вьетнаме — тогда поймут, за что мы боремся!

— «Войне конец», — затянул с крыльца фальцетом Лайонел песню Джона Леннона.

— Спасибо, Лайонел! — рявкнул Фрэнк, стоя в клубах дыма; его тройной подбородок лоснился от пота. В кожаном фартуке, с щипцами в руках, он напомнил Джулии Гефеста в кузнице. — Вы уже со всеми соседями знакомы? — поинтересовался Фрэнк.

— Кроме Химмелей, — ответила Джулия. — И пока не знаем ни одной негритянской семьи. Есть они на Университетских Горах?

Фрэнк улыбнулся, будто Джулия прилетела с другой планеты.

— Нет, нет. Здесь — никого. По-моему, они селятся поближе к своим.

— К своим? — недоверчиво переспросила Джулия. — Я думала, в Америке все нации перемешаны.

— Так и есть, — подтвердил Фрэнк. — Здесь у нас и итальянцы, и немцы, и ирландцы! Кажется, есть на нашей улице и еврейская семья.

Расти Торино со стуком поставил початую бутылку виски на столик с напитками и плюхнулся в шезлонг, прижимая к себе терьера. Толстое брюхо Расти обтягивала гавайская рубашка, он был в белых парусиновых туфлях и зеркальных очках, хоть солнце едва проглядывало сквозь густые ветви берез на горизонте.

— A-а, телезвезда к нам пожаловала, — сказал Фрэнк. — Хочешь гамбургер, Расти?

— Аппетита нет, — отвечал Расти, а терьер с тоской таращился на корнуэльских кур величиной чуть ли не с него.

Фрэнк сунул Крошке в рот кусочек говядины. Пес проглотил мясо, и его тут же стошнило на туфли хозяина. Фрэнк как ни в чем не бывало представил Расти Джулию и Говарда.

— Вы, наверное, слыхали о Расти Торино? Он снимался в известном сериале.

— Простите, но мы совсем недавно в Америке. — Джулия виновато улыбнулась.

Расти, слегка погрустнев, перевел взгляд с нее на Говарда.

— Вы англичане? — предположил он.

— Нет, на самом деле мы…

— В моем сериале все злодеи были англичанами, — вздохнул Расти. — Есть в их акценте, знаете ли, что-то злобное.

Любимой забавой детей были качели Финчей, сделанные из старой автомобильной покрышки. Уолли Финч на правах хозяина согнал малышню и, уцепившись за шину ногами, принялся раскачиваться вниз головой над подъездной дорожкой и жаровней Фрэнка. Издав дикий рык и тряся ляжками, он спрыгнул на землю, едва не сбив столик с напитками. Рыхлый и неуклюжий Уолли заправлял ребятней, точно морской слон своим стадом — подавляя весом и шумом. В хитрых усмешках близнецов он почуял вызов своему превосходству.

— Дашь покачаться? — спросил Джулиус.

— Не-а, — помотал головой Уолли. — Мой сад, мои качели, моя очередь.

— Я за тобой, — храбро сказал Джулиус.

— И я! — крикнул Маркус.

— Когда я разрешу, — отрезал Уолли.

И, сопровождаемый близнецами, он затащил качели обратно на крышу веранды и снова взмыл над лужайкой. Приземлившись, он на миг выпустил шину из рук, а Джулиус уже стоял наготове, чтобы схватить ее. Уолли подскочил к Джулиусу, толкнул его всем корпусом.

— Я тебе разрешал?

— А ну пусти! — И Джулиус перекинул качели Маркусу.

Уолли бросился на Маркуса, но тот толкнул шину к Джулиусу, а Уолли так и остался стоять, брызжа слюной.

— Дай ему покататься, — вмешался Уилл.

Уолли развернулся, и близнецы мигом вскарабкались на крышу веранды. Выругавшись себе под нос, Уолли потрусил к столу с чипсами и печеньем.

Микки и Кент Галлахеры лазали по решетке Мэдж, когда над ними взмыл Джулиус. Они замахали на него клюшками, но Фрэнк пригрозил их отобрать. Когда Джулиус приземлился, следом за ним рванулись братишки-сестренки Винни Имперэйтора, но Джулиус от них удрал, торопясь передать качели Маркусу.

Услыхав, как Лайонел Галлахер распевает на веранде мантры, Уилл отметил про себя, что тот не похож на родителей и братьев. Глядя на этого полоумного, Уилл на минуту испугался, не его ли судьба смотрит ему в глаза.

Закатный свет изменился — возможно, рассеялся дым от костра Фрэнка. Из пелены выступили два силуэта, Уилл сразу узнал их по профилям.

За долговязым, нескладным мужчиной с большой головой и длинными, как плети, руками шла миниатюрная блондинка с высокой прической. Она была в баварской крестьянской блузе с широкими рукавами, в нарядной синей юбке и голубых туфлях-лодочках. Посреди улицы пара остановилась, отец повернулся к дому, махнул рукой:

— Астрид! Komm mit! [19]

Из дверей выбежала девочка и легкими шагами пустилась через лужайку к родителям. Личико у нее было простенькое, фигурка самая обычная, но девочка так и светилась, а чудесней всего были ее волосы — не просто белокурые, а золотые, сиявшие в закатных лучах.

Расти опустил на землю терьера, потрясенный чудным видением, Фрэнк Финч утер с подбородка пот, Космо Имперэйтор отложил сигару, и даже женщины смотрели на Астрид завороженно, как на чудо природы. Уилл вдруг понял, что Астрид и есть бережно хранимая тайна Химмелей.

Все приветствовали Астрид, а Макс и Мария Химмель светились от гордости за дочь, всеобщую любимицу. Даже малыши Имперэйторы и те сбежались к Астрид.

Вдруг с веранды донесся стон:

— Астрид! Астрид, я тебя люблю!

Это кричал Лайонел. Он скинул рубашку, брюки и белье и стоял, изнывая от желания, с набухшим членом, молитвенно простирая руки.

Мать Винни перекрестилась, а Фрэнк Финч подскочил к Лайонелу, завернул его в передник, взвалил на плечо, как пожарный шланг, и понес вопящего наркомана сквозь заросли.

— Я всегда буду любить тебя, Астрид!

Макс Химмель, казалось, от души потешался над этим зрелищем, но жена шепнула что-то ему на ухо, и его улыбка сменилась недовольной гримасой.

Эбби и Патрик Галлахеры как ни в чем не бывало потягивали ром с колой, делая вид, будто Лайонел не имеет к ним никакого отношения.

— Нынешняя молодежь такая свободолюбивая, — вздохнула Мэдж. — Фрэнк в их годы при людях даже носки не снимал.

Космо вынул изо рта сигару и пожал плечами:

— Хвала Господу, что мы носим одежду, — вот все, что я могу сказать.

Джулия и Мэдж посмотрели на пузатого Космо, в белой футболке и клетчатых сиреневых шортах, из-под которых торчали белые безволосые ноги с узловатыми коленками. Довершали его наряд черные носки и сандалии. Женщины переглянулись и покатились со смеху. Этой минуты и ждала Джулия: может быть, это начало дружбы?

Макс Химмель встретил Говарда крепким рукопожатием, но Говарда озадачил его тон — то задорный, то озлобленный.

— Вот, Говард, на дворе шестьдесят девятый год, смотрю я телевизор, а там этот сериал, «Герои Хогана», — забавно, спору нет, но из немцев там сделали клоунов. Зато японцы — все как один загадочные, мудрые. Как будто две разные войны!

— Гм, может быть, американцам стыдно за Хиросиму? — предположил Говард.

Макс прищурился:

— Да, но как же Дрезден? Союзники бомбили Дрезден — такой же мирный город, как Хиросима. Да, погибли миллионы евреев, но разве не гибли мирные немцы?

Говард признал: да, гибли.

Невесело улыбнувшись, Макс кивком подозвал Говарда поближе.

— Америка, дружище, — как большая вечеринка с коктейлями, — шепнул он.

— Вечеринка? То есть как? — спросил Говард.

— На первый взгляд здесь ничего не стоит стать своим — улыбнись, помаши, выпей еще бокальчик, — но все мы такие разные! — Макс оглядел гостей, и улыбка сошла с его лица. — И вечно стараешься быть как все! Мне твердят: смени машину, — продолжал он. — Купи «форд»! Или «шевроле»! Избавься от «мерседеса», не будь как немец! — Макс закатил глаза. — Жена и та хочет «форд». Говорит: «Подумай о девочках, живи как американец».