– С учетом вашего нынешнего рейтинга это не вызывает сомнений.

– Но, в таком случае, какого же черта республиканцы отдают мне на заклание в ноябре одну из своих восходящих звезд? На мой взгляд, давно уже у них не было такой яркой личности, как этот малый, Боб Уитмен. В тридцать четыре он стал губернатором Коннектикута, потом проработал один срок конгрессменом, затем – сенатором. Служил в армии. Родился в семье, которая сама стала на ноги. У него по-настоящему сильная харизма. Умен не по годам и на удивление чист. Никаких скелетов в шкафу. Ни женщин, ни наркотиков, ни мошенничества. Мои люди не один месяц занимались им, но так ничего и не нашли. Я и сам с ним пару раз пересекался и при всем желании не мог ни к чему придраться. В своей партии предвыборную гонку он выиграет запросто, всех обойдет. Выдвижение ему обеспечено. – Президент помолчал. – Но против меня у него шансов нет. Так почему же республиканцы ставят его в забег, который он заведомо проиграет? Не полные же они дураки.

– Наверное, хотят, чтобы опыта набрался, – предположил Филипелли.

– Вот, Картер, почему я не беру тебя в свой предвыборный штаб. – Президент коротко рассмеялся и вновь заговорил: – Если бы делами у республиканцев заправлял я, то подержал бы Уитмена еще несколько лет в сенате. Пусть подольше поварится в этой каше, вообще пусть всеми вашингтонскими коридорами походит. Уберет соперников. Завоюет доверие. Мало-помалу сделает себе имя, настоящее имя. Я бы не стал выпускать его против Малыша Рута [1] на девятой базе, когда команда и без того безнадежно проигрывает, а Малыш землю роет, чтобы улучшить показатели к весеннему сезону контрактов. Я бы не стал запускать его в 1996-м, подождал бы до двухтысячного, да и тогда бы для начала осмотрелся. Естественно, Уитмен без труда пройдет в сенат в 1998-м. Короче, борьба со мной в этом году – для него политическое самоубийство. Повторяю, у него нет ни малейшего шанса. И единственное, что запомнят люди – если вообще хоть что-то запомнят, – так это то, что он проиграл.

– Ну а я знаю одно, – пожал плечами Филипелли, – мы ударили эту публику, вообразившую себя пупом земли, в самое больное место – брокерские операции. А после ноябрьской победы нанесем еще один удар. Жду не дождусь, когда посмотрю в лицо Уэнделлу на следующий день после выборов. Я уже назначил с ним встречу на этот день.

– Да, врезали мы им неплохо, – расплылся в улыбке президент.

– Вот именно, сэр, – и мне это по душе. Я рос в нужде и не стыжусь признаться, до чего приятно мне видеть, как Уэнделл и его дружки, скрипя зубами, расстаются со своими денежками. Он понимает, что мы снова победим, а также и то, что после смерти значительная часть его состояния уплывет.

В кабинете воцарилось молчание.

– Стало быть, на следующей неделе, – заговорил наконец президент, – в отпуск отправляешься?

– Да. В Монтану, рыбу ловить. На муху.

– Неужели такой малый, как ты, научился ловить на муху?

– А я вообще все на лету схватываю, сэр, – улыбнулся Филипелли.

– И то верно. Жизнь тебя потрепала прилично. Удар держишь. Собственно, поэтому ты мне и нужен. – Президент осекся. – Ладно, оставь номер, по которому с тобой можно связаться. И не забудь до отъезда пригласить Уэнделла на обед.

Как обычно, Фэлкон вошел к себе в кабинет ровно в семь пятнадцать. В Южном Национальном смешно приходить на работу в такую рань, тут и в положенные часы – между девятью и пятью – нечего особо делать. Работа в корпоративном банке оказалась еще легче, чем он думал. Но Эндрю не мог спать дольше, чем до шести утра. Никогда не удавалось себя заставить.

Повесив пиджак на спинку стула для посетителей, Фэлкон выглянул со своего сорокового этажа на улицу. Духота нависала над центром Манхэттена, словно цирковой тент. Лето в Нью-Йорке обещало быть долгим и жарким. В метро уже душно. А ведь еще только май.

В кабинет вошла Дженни с бумагами. Она тоже появилась на работе рано, желая произвести впечатление не на Эндрю Фэлкона, а на других в банке. Что было, то прошло, твердила себе Дженни. Следовало быть поумнее, ведь она не из тех, кто бросается во все тяжкие. Следовало понимать, что романтическое приключение во «Временах года» после ужина в тот вечер ничего для него не значит. Ей надо было сразу подумать о том, почему он не пригласил ее к себе домой.

Фэлкон искоса взглянул на анкету, которую заполнял, когда появилась Дженни, и быстро прикрыл ее папкой. Дженни не должна знать, что он все еще мечтает вернуться в инвестиционный банк и здешняя скука ему не по душе. А то еще, чего доброго, донесет в отдел кадров – в такой момент этого от нее вполне можно ожидать.

– А, мисс Кейгл, привет! – громко, с деланным оживлением воскликнул Эндрю. – Как делишки?

– Отлично. – Дженни положила бумаги на стол. – Подпишите это. – Голос ее звучал ровно и бесстрастно.

– Слушайте, почему бы нам не пообедать сегодня вместе? Только вы да я. По-моему, это было бы совсем неплохо.

– Извините, занята. – Дженни холодно улыбнулась.

– В таком случае завтра.

– Завтра тоже не получится.

– Право, Дженни...

– А что, просто подписать бумаги нельзя?

– Нам надо поговорить.

– Не вижу в этом никакой нужды! – отрубила Дженни.

Фэлкон посмотрел на нее. Ему хотелось сказать, как он жалеет, что повел ее в гостиницу после ужина. Что не стоило этого делать, поскольку, как он и опасался, все так запуталось. Он хотел сказать, что Дженни ему очень нравится. Что он находит ее чертовски привлекательной. И что в другой ситуации между ними, вполне возможно, возникло бы что-нибудь серьезное. Но Фэлкон ничего не сказал. Такая прямота была не в его характере. То есть в деловых отношениях – да. Но не с друзьями и любовницами. И может, только к лучшему, что Дженни отказалась с ним пообедать.

Вынув из нагрудного кармана паркеровскую ручку, Фэлкон подписал бумаги. Дженни взяла их со стола и направилась к выходу. Он смотрел ей в спину до тех пор, пока она не захлопнула дверь, так как со своего места могла бы видеть его, а ей этого не хотелось.

Фэлкон вперил взгляд в закрытую дверь. Им было так хорошо вместе за обедом – и в постели.

Глубоко вздохнув, он потянулся к компьютеру. Экран мгновенно засветился. Удивительное устройство, с улыбкой подумал Фэлкон. За какие-то тысячные доли секунды доносит до тебя – если, конечно, знать, как пользоваться, – в мельчайших подробностях любую информацию, доступную человечеству. Курсы акций и соотношение валют на мировых биржах. Брокерские сообщения, общие сведения о состоянии банковских дел, расписание авиарейсов – да что там, если грамотно задать вопрос, тебе скажут, какая сейчас выставка в Лувре. Вот самый надежный его актив в Южном Национальном. Сотрудники банка, по крайней мере, те, с кем Эндрю успел познакомиться, просто слабоумные в сравнении с этой машиной.

Фэлкон поудобнее утроился в кожаном кресле, взятом сюда с прежней работы, и развернул «Файнэншиал кроникл». Подобно «Уолл-стрит джорнал», «Кроникл» заполняла полосы в основном новостями делового мира, но отличалась двумя существенными особенностями. Во-первых, здесь имелся большой спортивный отдел, а значит, бизнесменам, дабы просветиться по самым важным для них вопросам, незачем покупать две газеты. Во-вторых, в киосках «Кроникл» продают на треть дешевле, чем «Джорнал». Именно эти два обстоятельства позволили «Кроникл» в течение двух лет перехватить у «Джорнал» немалую долю читателей.

Немного разбираясь в издательской практике – работая у Уинтропа, он имел дело с некоторыми медийными организациями, – Фэлкон не понимал, как «Кроникл» удается удерживать розничные цены на таком низком уровне, но факт остается фактом: успех у издания колоссальный. Это представляется чистым абсурдом, но нельзя же все подвергать анализу, иначе закончишь жизнь в психушке. Это Фэлкон твердо усвоил еще в самом начале своей карьеры.