Уинтроп с трудом сдерживал обуревающие его чувства. Подготовка прошла отлично. Все они – одна команда. Каждый игрок знает свой маневр. Работа идет с точностью часового механизма, и в основе этой точности – повторение упражнений, доведение их до автоматизма. Тренировку ничем не заменишь.

– На следующий день, – продолжал Хендерсон, – то есть сразу после того, как мы объявим о крушении Южного Национального, в «Файнэншиал кроникл» появится сообщение о том, что фирма-инвестор, куда вложены деньги президента – «Лоудстар инвестмент менеджмент», – совершила какие-то сомнительные операции с акциями «Пенн-мар» непосредственно перед тем, как ее поглотила «Винс и К°». Причем сообщение будет составлено таким образом, что читатель решит, будто президент сам распорядился приобретением этих акций, ибо располагал какой-то конфиденциальной информацией. В компьютеры «Лоудстар» соответствующие данные заложены?

Резерфорд кивнул.

– Короче говоря, господа, – подвел итог Уинтроп, – за какие-то двадцать четыре часа с президентом будет покончено. На финансовых рынках воцарится хаос, а экономика пойдет вразнос. Президенту придется отбиваться от обвинений в использовании конфиденциальной информации. В результате на президентских выборах, до которых рукой подать – всего несколько недель, – победит наш кандидат, мистер Уитмен, и мы взглянем на будущее страны и собственные перспективы с куда большим оптимизмом. – Уинтроп с силой вдавил окурок сигары в стоявшую перед ним хрустальную пепельницу. – Ну а как там насчет наших друзей, Резерфорд? – Уинтроп указал на Бормана и Чеймберса.

– Все улажено, – сказал Резерфорд. – Все сочтут, что Уоллесу Борману не удалось справиться с ситуацией в Южном Национальном, когда банк пошел напролом, и он покончил с собой, врезавшись на автомобиле в скалу. Машина, свалившись с обрыва, сгорит, и труп водителя никто не опознает, но водительское удостоверение, выданное на имя Бормана, уцелеет. Ну уж кандидата в жертвы мы подыщем. Что же касается Бормана, то с нашим трехмиллиардным резервом мы его до конца жизни обеспечим. Все это будет напоминать программу защиты свидетелей в действии, только Уоллесу обеспечена царская жизнь. Ранчо в Вайоминге уже куплено.

Уинтроп все это знал, но хотел, чтобы знали и другие.

– Что касается Девона, – продолжал Резерфорд, – то с ним проблем возникнуть не должно. Тернер уверяет, что для обвинений против него нет никаких законных оснований. Скорее всего, компания «Пенн-мар» столкнется с обвинением в отчуждении имущества, направленным на обман кредиторов, но лично Девона это не коснется. Не исключено, что ему придется предстать перед судом в качестве свидетеля, но, возможно, и этого не произойдет. – Резерфорд пристально посмотрел на Чеймберса.

Тот выдержал его взгляд. Стало быть, Резерфорд знает о том, что у него рак. Вот ублюдок. Впрочем, сбор информации – его профессия. Потому его и пригласили войти в правление после гибели Стила в авиационной катастрофе.

Уинтроп раскурил очередную сигару и обратился к Прескотту:

– Так, а что у нас с «Винс и К°»? Вы уверены, что наши уши нигде не торчат?

– В тот самый день, когда мы выиграем тендер, «Винс и К°» вольется в «Пенн-мар», после чего все следы ее исчезнут.

– А Фэлкон? – Бейли Хендерсон подался вперед. – С ним как?

Резерфорд откашлялся. Комната так пропиталась сигарным дымом, что хоть топор вешай.

– Мы все организовали так, что Эндрю Фэлкона признают виновным в использовании конфиденциальной информации. В прошлую среду мистер Фэлкон прибрел акции компании «Пенн-мар» на сумму тридцать тысяч долларов. В любой ситуации, хотя сам Фэлкон, конечно, об этом и не подозревает, он угодит в тюрьму. В тюрьму весьма строгого режима. Его убьет сокамерник.

– А к чему все эти сложности? Разве по завершении дела нельзя просто избавиться от него? Таким же, допустим, образом, как мы избавились от Картера Филипелли. Несчастный случай. Уверен, Феникс Грей справится с таким заданием. – Видно было, насколько трудно далось Девону Чеймберсу даже это небольшое выступление.

– Мы хотим избежать вопросов. Любых. В данном случае все должно выглядеть в высшей степени естественно. Фэлкона следует дискредитировать. И еще надо заставить его помучиться. Физически и душевно. – Уинтроп поднялся и грохнул кулаком по столу. – Я хочу, чтобы этот ублюдок как следует помучался!

В комнате воцарилась мертвая тишина.

Струи дождя, подгоняемые сильными порывами ветра, били в окна небольшой двухкомнатной квартиры Эндрю Фэлкона. Он приоткрыл окно в гостиной и, опустившись на колени, прижался носом к стеклу. Десятью этажами ниже пролегала Восемьдесят вторая улица. Люди спешили на работу. Съежившись под зонтами самых разных размеров и цветов, они обгоняли друг друга, толкались, лишь бы не опоздать.

Глядя на них, Фэлкон вспомнил детство, те моменты, когда отец за какую-нибудь провинность оставлял его дома и ему приходилось смотреть в окно своей комнаты, как во дворе играют приятели. Чарли Ричардс. Его отец. Бадди, как звали его в литейном цехе. Ублюдок Бадди. Он никогда не улыбался, никогда и ни с кем не пытался сблизиться. Потому-то так мало людей пришло на похороны его жены. Кому какое дело?

Фэлкон вздохнул. Мать его, славная женщина, только одно в жизни и знала – семью: Бадди, Эндрю и его сестренку Сару. Но Бадди был мужчина суровый. И злобный. Обращался с женой ужасно. Быть может, ей повезло, что в ту ночь, возвращаясь от матери, жившей в Трентоне, она потеряла управление. Фэлкона всегда интересовало, был ли то и впрямь несчастный случай. Перед деревом никаких следов резкого торможения не осталось. С другой стороны, мать наверняка понимала, что, убивая себя, отнимает жизнь и у Сары, потому никогда не решилась бы на самоубийство.

Мать Дженни тоже умерла молодой, и по этой причине его так тянуло к ней. Они много говорили о том, какое впечатление произвела эта смерть на Дженни, тогда еще девочку, и пришли к выводу, что отчасти она стала сильнее, а отчасти слабее. Дженни не сомневалась, что в будущей жизни встретится с матерью, и не раз повторяла это Фэлкону. Он же никогда не упоминал о несчастном случае, оставившем его сиротой. Фэлкон не допускал такой степени близости ни с кем.

Внимание Фэлкона привлек какой-то мужчина. Он отличался от других пешеходов. У него не было зонтика, и он никуда не спешил. Более того, разлегся на капоте голубого седана, хохоча как безумный и воздев руки к небу, с которого лились потоки воды. Фэлкон узнал этого типа – Вест-Сайд Уилли, необъятных размеров бездомный, терроризировавший обитателей этой части Вест-Сайда постоянным попрошайничеством. Внешность его устрашала – похоже, не мылся он никогда. Примерно раз в неделю его забирали в полицейский участок за нарушение общественного порядка или неприличный вид, но через двадцать четыре часа он возвращался на улицу, ибо никогда не совершал ничего серьезного, а серьезным правонарушением в Нью-Йорке считается изнасилование или убийство.

Внезапно, без малейшего повода, эта горилла соскочила с капота и с пронзительным воплем врезалась в группу людей, собравшихся у автобусной остановки. От неожиданности очередь немного расступилась, но тут же сомкнулась вновь, словно защищаясь от вторжения. Вест-Сайд Уилли остановился, обернулся, вновь высоко вскинул руки, заверещал громче прежнего и наконец пошел прочь, пиная по пути припаркованные машины. Фэлкон со смехом покачал головой. Всегда найдется какой-нибудь сумасшедший. Скверно то, что в Нью-Йорке они исчисляются тысячами.

Фэлкон со стоном поднялся с колен. Чувствовал он себя совершенно вымотанным. Чтобы поспеть к среде – сроку, установленному Чеймберсом, – вкалывать приходилось круглыми сутками. Вместе с юристами он проделал кучу бумажной работы – составил страховые документы, документы, связанные с антитрестовским законодательством, соглашения по банковским кредитам, соглашения по залогам акций повышенного риска и, разумеется, саму заявку на тендер – в сокращенном виде она появится завтра в утренних выпусках всех газет, а в полном ее отправят почтой всем зарегистрированным держателям акций «Пенн-мар». И тогда – конец. Но перед тем, как отправлять заявку для публикации в «Файнэншиал кроникл», «Уолл-стрит джорнал» и «Нью-Йорк таймс», надо нынче утром еще раз внимательно просмотреть ее.