– Что за ерунда, говорить не о чем. Просто решил, что тебе это понравится. У самого заехать времени не было, замотался с новой работой, а тащиться на поезде из Нью-Джерси – это ведь никуда не годится, верно?

– Я бы в любом случае приехала.

– Да, кстати, а водитель передал шампанское, которое я послал с ним?

Дженни кивнула.

– Только не спрашивайте, сколько я выпила, а то мне неловко будет.

Фэлкон ухмыльнулся. Так, стало быть, она уже приняла. То-то, когда она вошла в ресторан, ему показалось, что у нее не совсем твердая походка.

– Не надо так улыбаться. – Дженни подалась поближе к нему. – Вы сейчас похожи на кота, полакомившегося канарейкой. От такой улыбки не по себе становится.

Он перевел взгляд на ее безупречно накрашенные ногти. Дженни не похожа на других женщин. Она замечает только его одного, не смотрит, кто еще обращает на нее внимание. Дженни пришла сюда только ради него. И она кажется такой доступной, но это, как ни странно, делает ее еще более желанной.

– Не надо нервничать. – Эндрю снова вдохнул исходящий от нее аромат духов. На сей раз он был куда острее. Надо соблюдать осторожность. Он видит в ней друга, ничего, кроме друга. Любовная связь заведет его туда, куда бы ему не хотелось.

– Ваше вино, сэр.

Фэлкон обернулся.

– Да-да, конечно. – Он посмотрел на этикетку. – «Лафит Рашель». Отлично.

Дженни чуть отодвинулась от Фэлкона и улыбнулась паре, сидящей за соседним столиком. Дождавшись, пока официант разольет вино по бокалам, Фэлкон взглянул на спутницу:

– Ну как, нравится здесь?

– Очень нравится. Надеюсь, вам тоже. – Дженни соблазнительно изогнула бровь и подняла бокал. – За вашу новую службу. – Она опустила глаза. – Мне будет вас очень не хватать. Уже не хватает.

Фэлкон поднял бокал.

– За вас, Дженни. – Он чокнулся с ней. – Вы были отличной помощницей. Ужасно жаль, что все так кончилось и вам пришлось пройти через весь этот ужас.

Дженни отмахнулась и сделала глоток.

– Не думайте об этом. Я уже большая девочка. А Рида жаль. – Она помолчала. – Что же касается меня, то справлюсь как-нибудь. Найду новую работу.

– Между прочим, это одна из причин, по которой я пригласил вас сегодня.

Дженни вопросительно посмотрела на него.

– Не согласитесь ли стать моим личным секретарем в банке, где я теперь буду работать? Это Южный Национальный. С начальством я уже все обсудил. Вы будете получать сорок пять тысяч в год плюс транспортные расходы.

– Это серьезно? – Дженни недоверчиво посмотрела на него.

– Конечно.

Глаза у нее загорелись.

– Что ж, в таком случае ответ: да. Даже и думать не о чем. Господи, какой же вы замечательный человек! – Дженни перегнулась через стол и мягко прикоснулась губами к его щеке. – Сорок пять тысяч! Даже и вообразить трудно. По-моему, это больше, чем зарабатывает отец. Сорок пять? Неужели так много?

– Без обмана. – Фэлкон с улыбкой посмотрел ей в глаза. Она такая непосредственная. И жизнь из нее бьет ключом. И красавица. «Держи себя в руках, Эндрю, – молча повторял он вновь и вновь, – держи себя в руках».

Сидя за своим массивным столом в Овальном кабинете, президент Соединенных Штатов Америки Буфорд Дж. Уоррен сурово смотрел на Картера Филипелли. Помолчав, он безудержно расхохотался.

– О Боже, Картер, я знал, конечно, что человек ты горячий, но, ради всего святого, неужели так уж необходимо было обзывать его сукиным сыном перед всей честной компанией? Неужели ты не мог пригласить его к себе в кабинет и уж там дать волю языку?

– Очень сожалею. Оправдать мне себя нечем. Меня просто понесло. Ничего подобного раньше со мной не случалось. Этот малый только о себе да о своих приятелях-янки и думает. Он достал меня. По-настоящему достал. Я хочу сказать, что сейчас у него миллионы и единственное, что его интересует, – это как бы превратить их в миллиарды. Жадность у него на физиономии написана. И на всех, кто не похож на него, он попросту плюет. На католиков, евреев, итальянцев, черных. Он их всех ненавидит. Если ты играешь в другой лиге, он и словом с тобой не перемолвится. Самовлюбленный фанатик наживы, вот кто это такой! Чтобы разделаться с такими, как он, мы с вами в Вашингтон и перебрались.

– Слушай, Картер, не скажешь ли толком, без метафор, что думаешь о нем? – Президент подмигнул Филипелли. – А то еще республиканцы подслушают.

Филипелли обежал глазами Овальный кабинет.

– Я знаю, что поставил вас в неловкое положение. И готов подать прошение об отставке, если вы за этим меня вызвали. – Филипелли говорил, будто стрелял из пулемета – очередями.

– Чушь! Ты мне нужен там, где ты есть. На своем месте. Мне слишком трудно далось это назначение. Да, я понимаю, почему такие люди, как Уэнделл Смит, вызывают у тебя ярость и отчаяние. Я приехал в Вашингтон, чтобы лишить их силы и влияния. Ты прав, это самовлюбленные фанатики наживы и страна ничего толком не добьется, пока мы не отодвинем их в сторону. Именно отодвинем – думаю, это правильное слово. Разделаться – слишком сильно. – Президент устремил взгляд в потолок и немного помолчал. – А может, и не слишком. Так или иначе, я вовсе не хочу, чтобы ты уходил в отставку. Но извиниться перед ним тебе придется.

Филипелли выглянул в окно, выходящее в Розовый сад Белого дома. Розы были в полном цвету, весна стояла во всей своей красе, но сейчас Филипелли не мог оценить открывающийся перед ним вид. Голова была занята другим.

– Понимаю, Картер, сделать это тебе будет непросто, но другого выхода нет. Повторяю, ты нужен мне на этой должности, и более того, мне необходимо, чтобы ты на этой должности пользовался влиянием. Ясно?

– Да, господин президент.

– Если не принять немедленных защитных мер, на ближайшем же заседании совета перед Уэнделлом откроется очень широкое поле для маневра. Члены КОР просто из сочувствия отдадут ему свои голоса, и тогда он сможет крутить ими так, как раньше нам и не снилось. Пойми меня правильно, тебя они и впредь будут бояться, и все же, если не опередить Уэнделла, он обретет большие возможности.

– Ладно. – Филипелли вздохнул. – Я публично извинюсь перед ним.

– И не просто извинишься. – Президент наставил на него свой длинный палец. – Ты пригласишь Уэнделла на обед в присутствии журналистов. Осыпешь его комплиментами, расхвалишь все – от запонок до волосков в ноздрях. Его взгляды на финансовую политику ты прямо не поддержишь, но воздашь должное интуиции и проницательности суждений. – Филипелли слегка улыбнулся. – Ну вот видишь, Картер, улыбка не такое уж трудное дело. – Президент просиял. Сбившийся с пути сын вышел на открытое место и увидел свет. – Так, хорошо, чуть пошире. Боже мой, мне приходится улыбаться тысячу раз на день. Я ненавижу это занятие, но что поделаешь – люди любят, когда вокруг них улыбаются.

– Финансистам, которые слишком много улыбаются, доверять нельзя.

Это замечание Филипелли президент пропустил мимо ушей.

– Будьте приветливее с людьми, Картер. Пора превращаться из питбуля в дипломата. Кто знает, может, вам найдется в моей администрации другая работа, но в любом случае хорошо бы немного снизить тон. Силовик мне больше не нужен – нужен политик. Я ясно выражаюсь?

При мысли о превращении в политика Филипелли передернуло.

– Да, сэр.

– И кстати, в ближайшие шесть недель вам предстоит дать обед или ужин в честь каждого из членов этого самого Комитета. Каждого. По отдельности.

Филипелли собрался было что-то сказать, но президент предостерегающе поднял руку. Возражений он выслушивать не желал.

– Это все, господин президент? – осведомился Филипелли.

– Нет. Хотелось бы выслушать твое мнение по одному вопросу.

Филипелли устроился поудобнее в глубоком кресле перед массивным столом хозяина кабинета.

– Я весь внимание.

– Надеюсь, я человек довольно скромный, – начал Уоррен и сам, вслед за гостем, улыбнулся при мысли о том, что президент может быть наделен скромностью. – Как и все крайние эгоисты. – Оба коротко рассмеялись. – Ну, а говоря всерьез, думаю, не ошибусь, предположив, что у меня есть довольно хорошие шансы выиграть осенние выборы и остаться в Вашингтоне еще на один срок.