— Нет! Спасибо, не надо. Мне уже лучше.

— Кто это тебя так разукрасил? — вмешался Валманн. Ему не так хорошо удавалась роль доброго полицейского, как Рюстену. Вид избитой девушки бесил его. — Анне, если ты хочешь нам что-нибудь рассказать, то сделай это сейчас.

— Мне нечего… нечего сказать. Ничего страшного. Я уже в порядке. — Она никак не могла справиться с голосом и облокотилась о стенку. На какой-то миг Валманну показалось, что она вот-вот потеряет сознание. — Пожалуйста, — произнесла она, но не смогла выжать из себя просьбы о том, чтобы они ушли и оставили ее.

— Можно нам войти? Тебе, по-видимому, лучше сесть.

— Нет-нет! Со мной все в порядке… — возразила она, проведя рукой по лицу.

— Кто тебя ударил? — Валманн мыслями был уже в доме, в гостиной, на кухне, в спальне, где сидел преступник, — ибо это, конечно, был мужчина, очевидно, иностранец, он хорошо помнил слова Арне Ватне об иностранцах в шикарных машинах, — который и поколотил эту хрупкую, беззащитную девушку. У него прямо-таки руки чесались — так хотелось вытащить его и посадить в полицейскую машину, помариновать его пару-тройку часов, а затем допросить. Как бы он был рад отдать распоряжение техотделу прочесать этот блестящий автомобиль — дюйм за дюймом, изучить каждый сантиметр обивки, пропылесосить промежутки и выудить каждый оставшийся грамм запрещенных наркотиков, сделать анализ каждого пятнышка на сиденьях, проверить все документы, разрешения, регистрацию, банковские выписки и телефоны. И вообще, вывернуть наизнанку этого негодяя и смести в кучу на полу всю вывалившуюся из него мерзость, а затем красиво оформить все это и предъявить ему пухленькое обвинение, которое обеспечит ему длительное и заслуженное пребывание за решеткой.

Но Валманн хорошо понимал, что ничего не получится, прежде всего потому, что знал: эта шваль (он преднамеренно употребил это сомнительное выражение, которое перенял у Аниты вчерашним вечером, ему оно понравилось, так как било в точку) имела адвокатов, которые во что бы то ни стало — и за хорошие деньги — должны были мешать полиции делать свое дело. Он понимал также, что все эти мысли, которые проносились у него в голове, были политически некорректными, недостойными, запрещенными, они отражали предвзятое отношение, которое только мешало хорошему полицейскому профессионально оценить ситуацию и поступить разумно. Именно такое отношение газеты постоянно пытались приписать блюстителям порядка, и поэтому этого нельзя было допускать. И прежде всего держать язык за зубами.

— Мы только немножко повздорили. — Девушка пыталась дрожащим голосом убедить их в том, что все совершенно нормально. Такое случается в любом доме в Хьеллуме. Что все здесь чудесно и прекрасно в этом старом, но отремонтированном особнячке, когда отец на работе, а дочкин кавалер колотит ее средь бела дня. Выражение ее лица, разбухшего от ударов, кровоподтек на губе и манера говорить только подтверждали его опасения. Эта шпана главенствует, а девушка уже сломлена. Все будет замято и замолчено. Никто не напишет заявления в полицию. А в следующий раз эта сволочь ее убьет.

— Мы только слегка поссорились, — повторила она. — У моего… мужа горячий темперамент. Он нездешний…

Вот именно! Валманн почувствовал, как у него сжались кулаки.

— В чем дело? — раздался голос по-шведски.

Из двери, которая, как думал Валманн, вела в гостиную, показался молодой человек. Он был невысокого роста, но чисто скандинавский тип со светлой кожей, голубыми глазами и редкой светлой бородкой, которая заканчивалась смешным острым кончиком на подбородке. На голове у него была широкая вязаная шапочка, вроде такой, как у чернокожих рэп-музыкантов в Нью-Йорке. Мешковатые джинсы болтались на бедрах. В носу и на пальцах виднелись серебряные кольца, а на руках — татуировка. Типично тюремная татуировка. Девушка в страхе уставилась на него, как будто загипнотизированная надписью «Смертельный отсчет», блестевшей фосфоресцирующими зелеными буквами на черной футболке.

— Тебе не кажется, что лучше было бы немного прилечь, Анна?

Он даже постарался придать заботливый оттенок своему приказу. Она механически кивнула.

— Да-а… — Она взглянула на парня, а затем на Валманна и Рюстена, как будто никак не могла решить, кого же она боится больше.

— Они из полиции. Они хотели поговорить с папой, — объяснила она парню в вязаной шапочке.

— Его, к сожалению, нет дома, — сообщил парень в шапочке с наигранной вежливостью. — Он работает недалеко от Конгсвингера, как я полагаю…

— Мы увидели, что девушка поранилась, и спросили, не нужна ли ей помощь, — сказал Рюстен. Валманн порадовался, что Рюстен проявил инициативу, сам он вряд ли смог бы взять себя в руки.

— Ничего страшного. Разве не так, Анна? — Шапочка взглянул на перепуганную девушку с косой улыбкой. — Не правда ли? Анна?

— Да нет… Это был несчастный случай… — прошептала она.

— Ну, вот видите? — Шапочка повернулся к Валманну, как будто почувствовав, что агрессия исходит от него, и это его забавляло. — Обычная семейная ссора, о которой вовсе не обязательно докладывать в полицию. А папочка, как я уже сказал, на работе. К сожалению, ребята.

— И ты ничего больше не хочешь нам сказать, Анне? — Рюстен почти что прокричал ей вслед эти слова, когда она повернулась и направилась прочь.

— Я пойду наверх, — пролепетала она.

— Если ты передумаешь… — Даже у Рюстена появились в голосе железные нотки. Он переминался с ноги на ногу.

— Этого не будет, — провозгласил парень в шапочке, теперь уже без малейшей тени улыбки на лице. — И если у вас больше ничего нет…

— Как тебя зовут? — Валманн остановился на верхней ступеньке лестницы. Рюстен уже шел к машине. Он подумал, что он может противопоставить этой бородатой физиономии, излучавшей теперь столько враждебности, как будто этот парень думал, что своей ненавистью может вытеснить их из двери, вон из дома.

— Как меня зовут?

— Да, твое имя. В этом доме человек получил травму. Мы хотим знать имя того, кто при этом присутствовал. Если окажется, что делу дадут ход.

— Но мы же не будем делать заявление в полицию! — Парень агрессивно помахивал своей смешной бородкой на расстоянии всего нескольких сантиметров от воротника всепогодной куртки Валманна.

— Если ты откажешься назвать полиции свое имя, то я обеспечу тебе заявление в полицию. Прямо здесь и сейчас. — Валманн с трудом держал себя в руках.

— Манкелл, — произнес швед, бросив вызывающий взгляд на Валманна.

— Как-как? — Валманн раскрыл записную книжку.

— Хеннинг Манкелл. Запомни хорошенько. — Валманн мог бы поручиться, что в его косом взгляде промелькнула усмешка. Он где-то слышал это имя, но был сейчас в таком возбужденном состоянии, что не мог сосредоточиться и вспомнить, где именно. Надо будет проверить в участке.

— Непременно. И пожалуйста, сообщи Арне Ватне, когда тот вернется, что мы хотели бы с ним поговорить.

— Если мы еще будем здесь, когда он вернется, я постараюсь не забыть. Прощайте.

И не успел Валманн оглянуться, как дверь захлопнулась.

Он звонил уже несколько раз, но каждый раз в ответ раздавался резкий сигнал, означавший, что «данный номер вне зоны действия». Он уже начал волноваться, так как знал, что Анне никогда не выключает мобильник. И вот вдруг ее номер вне поля действия. Он поработал еще немножко, а потом позвонил по домашнему телефону на Хьеллумвейен. Ответа не было. Значит, ее нет дома. Он начал продумывать варианты, почему она вновь могла куда-то уехать. Перебрал все возможные, кроме самого очевидного. Между ними не было никакого разлада, когда он уезжал из дома. Может, она заболела? Она как-то хило выглядела, с тех пор как появилась дома. Может быть, она лежит и спит, и не слышит телефона? Так он себя успокаивал, пока уже стало невозможно отгонять самую очевидную причину, — должно быть, приехал Албан и забрал ее. Может быть, они опять поехали на вечеринку и водят балканский «хоровод» с его приятелями-сутенерами? Может, они действительно жили в свое удовольствие, как она сказала? Он сделал еще одну попытку отогнать от себя опасения и страхи. Попробовал посмотреть на приезд Анне как на нечто вполне нормальное: один из обычных визитов домой, чтобы отдохнуть несколько дней после напряженного семестра или чтобы попросить денег. Или и то и другое. А его задача была отстегивать деньги. Однако на этот раз о деньгах речи не было. Значит, она на этот раз не нуждалась в средствах. А это могло означать только то, что девушки в «Донне» неплохо зарабатывали на массаже.