— Если только банк успеет оформить документы, — возразил Ватне.

— Послушай, я же не налоговый инспектор. Я тебе дам неделю отсрочки — или больше!.. если понадобится, — закричал Дидриксен. Он, казалось, вновь сгорал от энтузиазма. Его рвение было заразительным и всегда действовало на Арне.

— Отлично. Я мог бы, впрочем, немного поработать и сегодня. — Арне почувствовал, что у него определенно улучшилось настроение. Такие уж отношения у него сложились с шефом: Арне никогда не отказывался от работы и всегда был готов пойти навстречу, а Дидриксен часто предлагал ему дополнительную работу и неплохо платил. А срочная работа в Конгсвингере была сейчас очень кстати со всех точек зрения. Во-первых, ему сейчас не придется ехать домой, где предстояло нелегкое объяснение с Анне, а кроме того, у него появится возможность встретиться с Алкой.

— Хорошо. Вот это приятно слышать! — Дидриксен был опять в отличном расположении духа. — Может быть, я загляну туда. А вечером мы можем пообедать, если ты не против.

— Спасибо, но, к сожалению, не получится, — ответил Арне. — Мне надо вернуться домой. У меня сейчас гостит дочка…

— Ну конечно, понимаю, — ответил Дидриксен.

Ничего ты не понимаешь, подумал Арне. Ничегошеньки.

— До встречи, — пробормотал он и нажал на кнопку, так чтобы на другом конце не услышали, что у него дрожит голос.

Йертруд Моене вызвала Валманна к себе в четверг утром, прежде чем он успел пробежать глазами отчет об осмотре зеленой «ауди» и несколько факсов шведской пограничной полиции, лежавших на его столе.

По дороге в ее офис Валманн захватил чашку кофе, хотя хорошо знал, что она этого не любит. Он тоже не любил, когда его вызывали на ковер в самом начале рабочего дня, когда он еще не успел войти в курс дел.

— Я только хотела узнать, когда я могу ждать рапорта о ходе расследования дела о девушке, на которую наехала машина. — В ее голосе звучали безнадежные нотки. — Я вовсе не собираюсь вмешиваться в твою работу, — добавила она и сжала губы, чтобы изобразить нечто вроде улыбки. — Я только хотела бы, чтобы меня держали в курсе. Иными словами: чем ты занимался в течение последней недели, Валманн?

— Это дело становится все сложнее, — начал он. Это было действительно так. Дело было гораздо сложнее, чем Моене могла себе представить, и он пока не хотел выкладывать ей все соображения по этому делу или делам. Следы девушек в «вольво», убийство в Омутфорсе в клубе, который, по всей вероятности, использовался как публичный дом, и не в последнюю очередь беседа с Кайсой Ярлсби, — все это сильно его взволновало. Возможно даже, слишком сильно. Это дело было связано с конкретными лицами, и этих лиц было несколько. Выражение измученного, полного отчаяния лица Кайсы. Следы слез на ее обветренных щеках. Следы крови на виске девушки-иностранки, лежавшей в снегу на обочине дороги. И вдобавок искаженные нездешние черты лица убитого страшным ударом иностранца в каморке «Белого лося». И молодое, наглое, с маленькими глазками и кривой усмешкой, с выцветшей челкой, чисто скандинавское лицо Бу Далена, который бесстрашно и бесстыдно щурился в фотолинзу полицейской камеры. А вчера вечером появилось еще одно лицо. Придя домой, он достал конверт Кайсы и вынул из него письмо. Из конверта выпала небольшая фотография, с которой на него смотрела молоденькая девушка, блондинка с пышной прической, как будто она только что вышла из парикмахерской. Робкая подростковая улыбка, толстые губы и круглые щеки — сомнений не могло быть: это была Эви, дочка Кайсы, которую пытались разыскать и Кайса, и ее брат Бу, а отец зарабатывал деньги, намекая, где она может находиться. Валманн обычно считал себя профессионалом, но здесь он рисковал совершить самую опасную ошибку для полицейского — проявить личный интерес к делу и взять документы домой, что неминуемо приведет к таким нежелаемым результатам, как бессонница, презрение к самому себе и резкая смена настроения.

А вот теперь еще Моене хочет, чтобы он все это изложил на бумаге, ясным, схематичным языком.

— Преступность в районах вдоль шведской границы разнообразна, охватывает множество людей на разных уровнях, и очень трудно составить общее представление о ней, — начал он.

— Ну мы это все как раз понимаем, — прервала его Моене, как будто хотела помешать ему перейти на детали. Но Валманна было уже не остановить. Он вывалил ей все детали, которые только мог вспомнить. О наезде на девушку около «Малунгена», который все больше и больше выглядел как убийство, об отчаявшихся девушках, находящихся здесь, в Хамаре, и пытающихся от кого-то сбежать, о боснийском торговце цветами с раздробленным виском, о «вольво», который использовали для контрабанды гашиша и, возможно, для трафика…

Йертруд Моене пару раз поднимала руку, чтобы остановить его, но он продолжал:

— А сейчас еще оказалось, что пропала сестра водителя «вольво», девушка лет двадцати. Она пережила ужасную трагедию дома, где ее избивали и насиловали. Если окажется, что ее брат, который сейчас в розыске, замешан в трафике, то я боюсь, что он имеет отношение и к исчезновению девушки.

— Исчезновению своей сестры?

— Они не родные брат и сестра.

— А тебе не кажется, что это слишком смелое утверждение, Валманн? — Стиснутые губы ясно говорили о том, что она думала о его версии. Версии, которая действительно становилась все менее доказуемой с каждым новым сообщением, которое попадало в это здание бывшей швейной фабрики, ставшее теперь вместилищем Закона и правопорядка.

— Ты говоришь, смелое утверждение. Все это жестоко и бесчеловечно… — Он еле сдержался, чтобы не стукнуть кулаком по гладкой поверхности ее стола. — Но к сожалению, это реальность. И я хотел бы…

— Мне докладывали о совсем иной реальности, — прервала его Моене, на этот раз более высоким и не терпящим возражений голосом, как будто хотела любой ценой остановить нескончаемый поток слов. — И эта реальность заключается в том, что большая партия гашиша, — она произнесла это слово так, словно от одного слова можно было стать наркоманом, — переправляется сюда из Нидерландов, и конечный пункт — где-то здесь у нас. Наблюдения говорят о том, что контрабандисты попытаются ввезти наркотики через слабо охраняемые погранпункты в Хедмарке. По обе стороны границы объявлена повышенная готовность, и нас попросили помочь. Я думаю, что ты как нельзя лучше подходишь для этой операции, Валманн, с твоим новым и глубоко прочувствованным видением сути приграничной преступности.

— Я бы предпочел продолжить расследование этих дел в полном объеме, — попробовал протестовать Валманн. — В связи с тем что я только что изложил…

Она не дала ему закончить, и он уже догадывался, что она скажет.

— Я хочу напомнить тебе, что то, о чем ты говоришь, — это дела международной мафии, индустрии с миллиардными прибылями, управляемой из центров, находящихся далеко отсюда на континенте. Все, что мы можем здесь сделать, — это задержать пару девушек, если еще сможем, допросить их и ничего не узнать, потому что они ничего не скажут, а к тому же многие из них находятся здесь вполне законно по туристской визе. Мы не докажем, что совершено какое-то преступление. В нашей стране продажа секса не запрещена… — Она поежилась, как будто ей стало холодно в этой теплой комнате. — А кроме того, ведь не все же иностранные проститутки — жертвы насилия. Многие приезжают сюда добровольно, чтобы за две-три недели получить годовой заработок. Ведь это известные вещи, Валманн.

— Да, но одну из них все-таки убили неделю назад около «Малунгена».

— Этого мы не знаем точно. Мы не знаем, кто эта убитая девушка. Мы поместили ее фотографию во все крупные газеты.

Валманн еще не видел.

— Фотография появилась вчера. Пока никакой реакции.

— И не будет. Она — иностранка, ввезена нелегально. Никто не знает, кто она, а те немногие, что знают, молчат.

— Мы действительно ничего не знаем. Может, это был несчастный случай, просто на нее наехала машина.